Проворные слуги содрали тяжёлые бархатные шторы и набросили их на пол. Потеха продолжалась без помехи до той поры, когда бойцы сами изнемогли. Счёт был в пользу короля, и по этому поводу устроили великое пиршество с возлиянием.
На следующий день герцог потребовал реванша. Было забито пятьдесят четыре головы, но счёт в пользу короля не изменился. Герцог и король состязались ещё два дня. Бальную залу не успевали отмывать десятки слуг: кровь загустевала и становилась клейкой.
В последний день в залу ворвалась сестра короля Ульрика Элеонора. Ещё девочка, она отличалась буйным темпераментом и завидными для её возраста способностями. Глядя на сиятельную бойню, она заливалась слезами.
— Прекратите! — кричала она, топая ногами. — Вы убийцы, мясники! Вас надо судить!
Дружки смутились.
— Сестра, не мешайся. Мы ведь не мешаем тебе играть в куклы. У нас свои, мужские развлечения, — урезонивал её король.
— Я вас ненавижу! — выходила из себя девочка. — А ты недостоин звания короля, — обрушилась она на брата.
— Я слагаю с себя корону, — насмешливо произнёс Карл, — и возлагаю её на тебя...
Если бы он знал, что изрекает пророчество! Спустя десять лет он был убит во время осады норвежского города, носившего имя его названного брата и друга по утехам — Фредериксхалля. И корона Швеции была возложена на его сестру Ульрику Элеонору, ставшую мудрой государыней. Это при ней в Швеции была ограничена королевская власть, и она стала парламентским государством.
— Успокойся, сестрица, мы уходим. Мы станем развлекаться как-нибудь иначе. Я придумал. Напомним стокгольмцам, что у них есть король и что он вовсе не спит, а постоянно бодрствует.
Когда стемнело, королевская ватага — можно назвать её и бандой — вырвалась на конях в засыпающие улицы столицы. В окнах сияли огоньки свечей, горели канделябры. Обыватели творили вечернюю молитву, поминая добром ушедший день и славя день завтрашний, ещё сокрытый от них...
Как вдруг молитвенную тишину прервал звон разбитого стекла. Бенц-бенц-бенц — одно за другим вылетали оконные стёкла, иной раз вместе с рамами, мгновения тишины, и воздух снова взрывается звоном разбитых стёкол в соседнем доме. Люди в панике бросались к окнам. Порою им удавалось рассмотреть в заоконной мгле силуэт всадника, одного, другого, третьего, и острие шпаги, змейкой воткнувшееся в комнату...
Королевские забавы продолжались. Пакостники исхитрились, их воображение изобретало всё новые цели. Отчего бы, к примеру, не изломать и выкинуть наружу мебель в дворцовых покоях? Это так забавно, когда дождь обломков сыплется из окон...
Послышался ропот. Поначалу он был слаб, но затем усилился. Пасторы стали произносить проповеди на тему: «Горе стране, когда король её молод, а его придворные продажны...» Придворные меж тем пытались остановить бесчинного короля и герцога, но тщетно: король выталкивал их за дверь. В народе стали говорить, что герцог с умыслом развращает Карла для того, чтобы самому занять шведский престол за неимением наследника мужского пола.
Однажды, когда король только позёвывал в своей постели, раздумывая, чем ещё заняться предстоящим днём, в опочивальню неожиданно ворвалась его семидесятитрёхлетняя бабушка Доротея Августа и, сверкнув очами, произнесла:
— Долго ли ты будешь вести себя как последний разбойник?! Я сгораю от стыда, внучек. Ты не король, ты злодей!
Она долго распространялась на эту тему. Карл слушал её не перебивая. Похоже, он начинал испытывать угрызения совести, если нечто подобное совести у него имелось.
— Ты, наследник королей-рыцарей, ведёшь себя как последний негодяй — ещё и ещё раз повторю это. Я, старая женщина, вынуждена сгорать от стыда, когда мне ставят на вид твои бесчинства. Кого вы воспитали? — спрашивают меня. Короля могущественной державы? Достоин ли ваш внук этого звания? Нет, судя по его поступкам, это висельник, не более того. Опомнись наконец! Прогони этого шалопая Фридриха! Я не позволю выдать за него мою внучку, слышишь ты — не позволю. Пускай убирается восвояси! Встань наконец! Встань достойным королём Швеции.
Карл молчал пристыженный. Наконец он пробормотал:
— Прости меня, бабушка. Прости. С этого дня я, Карл Двенадцатый, повелитель Швеции. Готов загладить свои проступки. Я вёл себя недостойно. Я раскаиваюсь. Я становлюсь во главе войска и покажу недругам моей Швеции, что я достоин её славы.
— Дай-то бог, внучек, — и она порывистым движением обняла его и поцеловала. — Мне надлежит гордиться тобой, и я верю: ты прославишь своё имя.
Спустя неделю Карл назначил смотр королевской кавалерии. На поле Гродинген выстроились всадники на вороных, белых, гнедых, соловых — каждый полк на конях своей масти. Зрелище было великолепное, когда кавалеристы, горяча коней, неслись в атаку, рубя расставленные чучела. А потом, эскадрон за эскадроном, демонстрировали взятие препятствий, выездку, наконец,стрельбу в цель.
Карлу льстило, что маститые генералы, подъезжая к нему, приподымались на стременах и, салютуя обнажённой саблей, почтительно произносили: «Слуга вашего величества!» Ведь он, собственно говоря, в их глазах был ещё мальчишкой.
Ещё через неделю были назначены артиллерийские стрельбы. Шведская артиллерия издавна славилась своими пушками. Первыми в Европе шведы стали отливать орудия из чугуна, дешёвые и не уступавшие в надёжности медным и бронзовым. У них была первоклассная полевая артиллерия — лёгкие пушки в пароконной упряжке и более тяжёлые, запряжённые четверней. Были и осадные мортиры, и береговые, и корабельные.
— Слышал я, что русский царь Пётр возомнил себя артиллеристом, — сказал при случае своему фельдцейхмейстеру барону Гоникверку молодой король, — и даже произвёл себя в бомбардиры. А сложна ли эта наука?
— Непроста, — отвечал барон, — ведь одно дело — просто палить, а другое — достигать цели. А это требует вычислений и сноровки. Сноровка же достигается долгой практикой, баллистическая же часть постигается учением.
— Чепуха! — объявил Карл. — Уверен, что с первого раза попаду в мишень. Позвольте...
Карл долго наводил пушку и наконец поднёс пальник к фитилю. Прогремел выстрел.
— Ну? — нетерпеливо спросил Карл. — Кажется, я поразил мишень, — и он поднёс зрительную трубку к глазам. То же сделал и барон.
— Увы, ваше величество, должен вас огорчить. Мишень как стояла, так и стоит.
— Сам вижу, — буркнул король. — С первого не вышло, выйдет со второго. Позвольте...
Он снова навёл пушку, отстранив бомбардира, который пытался ему помочь.
— По-моему, вы всё преувеличиваете сложность стрельбы из пушек. Сейчас я наведу с помощью трубы. На таком расстоянии глаза могут ошибиться.
— Всё не так просто, ваше величество, — осторожно заметил барон, — и царь Пётр поступил предусмотрительно, выучившись, сколько мне известно, у кёнигсбергского артиллерии полковника.
— Посмотрим, посмотрим, — с прежней самоуверенностью произнёс король. — Сейчас я навёл ствол прямо на мишень. Дайте-ка пальник.
Грохот разрыва заглушил его последние слова. Дым заволок горизонт. Когда он рассеялся, Карл первым навёл трубу на мишень. Лицо его выразило разочарование.
— Опять не попал, — протянул он. — Что ж, если и в третий раз промахнусь, стало быть, пойду на выучку.
Когда и в третий раз король не поразил мишень, он с горечью заметил:
— Кажется, вы правы, барон. Но я не царь Пётр и не намерен учиться там, где надобен талант полководца, а не простого бомбардира. Меня же учили высокому искусству, и я не намерен размениваться. А с русским царём мне ещё предстоит помериться не силою, а талантом.
— В этом единоборстве вы наверняка выйдете победителем, — льстиво промолвил барон и поклонился.
— Брат Фридрих надеется с моей помощью потеснить Данию и с этой целью стал возводить укрепления в городке Теннинге. Я послал ему два батальона, дабы способствовать его успеху.
— Должен вас разочаровать в очередной раз, — с прежней осторожностью произнёс барон, зная вспыльчивость короля. — Там двумя батальонами не обойтись. У датского короля, а он тёзка герцога, отлично вымуштрованное войско. Боюсь, что герцог потерпит неудачу. Это достаточно рискованное предприятие.
