— Ты готов?

Блестяще одетая Клер на минуту впорхнула в спальню. Роскошному тончайшему платью не уступала ниспадающая с плеч прозрачная вечерняя накидка. Что это за цвет? Синий? Фиолетовый? Гиацинтовый? Он как нельзя лучше оттеняет удивительный цвет ее глаз — подернутые дымкой весенние колокольчики, светящиеся на фарфоровом личике, как тогда, на брайтстоунском пляже. А шикарный шелест? Шелк? Где она все это достала? И когда? Он смутился: не исключено, что этот наряд у Клер давно, а собственный муж не соизволил его заметить. Да, конечно, так. О, Клер, если это действительно так, я сделаю все, чтоб оправдаться перед тобой, дай только закончить со всем этим. Но тут же его кольнуло болезненное подозрение. А если платье новое? Клер, оно выглядит на миллион долларов. Даже на настоятельские доходы вряд ли можно позволить себе что-либо подобное, скажи мне, дорогая?

Деньги, деньги, деньги — он весь во власти этих денег. Вот что бывает, когда начинаешь заниматься этими благотворительными гала-представлениями. Но не надо быть особо хорошим бухгалтером, чтобы увидеть зияющую бездну человеческих несчастий, которую Церковь отчаянно пытается заполнить. И даже все миллионеры Австралии — а в Австралии много миллионеров — не смогли бы тут помочь. Слишком много бедности и несчастий. Слишком много. Слишком много.

И как невыносимо трудно — еще свежа память „Алламби“, Дома для матерей-одиночек или последнего пристанища наркоманов — как трудно заставить себя проникнуться симпатией к этим жирным котам! Сами-то они себя чувствуют прекрасно, раз в год посещая большое благотворительное мероприятие. И при этом от тебя требуют, чтоб ты был очаровательным и благодарным за жалкие крохи с их пиршественного стола! Да неужели же в этом его действительное призвание? Или он оказался на этом месте в наказание за какую-то провинность, в силу отсутствия иного более важного стремления? Рано или поздно он должен ответить на все эти вопросы, принять, наконец, вызовы, бросаемые ему ежедневно из каждого закоулка его сознания.

А непослушный галстук не поддавался.

— Ты готов? — вновь послышался голос Клер, на сей раз из холла.

— Через минуту спущусь, — откликнулся он, удивляясь, насколько это далеко от действительного положения дел.

— Нужна помощь?

В дверях возникла Джоан, облаченная, словно в доспехи, в черный шелк с ног до головы. Лицо ее было очень бледно, а глаза неестественно блестели, однако она с места в карьер отмела все вопросы о здоровье.

— Я? Прекрасно, никогда не чувствовала себя лучше. — Он не верил ни одному ее слову, однако понимал, что спорить бесполезно.

Честно говоря, он давно уже не имел над Джоан никакой власти, и она жила сама по себе. На ней тоже было платье, которое он ни разу не видел. Высокая и стройная, как породистая лошадка, она гордо выступала на своих непомерно высоких каблуках.

Это была совсем иная Джоан.

— Привет, странник! — обратилась она к нему, одаривая оживленной улыбкой. — Хорошо провел день? — Это простейший вопрос явно скрывал что-то другое, ибо сопровождался чересчур пристальным взглядом. Но она не дала ему времени на размышление. Ее ловкие пальцы взялись за галстук, моментально сломили его слабую попытку изогнуться и начали со знанием дела складывать и завязывать узел. Роберт с удивлением подумал, что болезнь изменила ее. Однако следующие слова развеяли подобные предположения. — Я просто спросила — удачный день?

У него засосало под ложечкой. Не хотелось начинать лгать про Эмму, про то, как он провел день с ней.

— Так себе.

Новая обворожительная улыбка, теперь уже в неприятной близости.

— Я следила за тобой.

Что она имела в виду?

— Следила?

Голос ее вдруг стал каким-то чужим, и она пропела.

— У меня было такое чувство, будто ты всячески избегаешь меня.

Он почувствовал колотье в затылке.

— Почему я должен избегать тебя?

Рука, повязывающая галстук, ласково похлопала его по щеке.

— Это ты скажи мне, Роберт, ты.

Он хотел покончить с этим.

— Готово? Клер ждет. Надо идти.

Она одним рывком затянула галстук, так что шелк чуть не лопнул.

— Галстук повязан. Я готова. Идем. — Она смахнула с пиджака воображаемые пылинки. — Готово, Роберт. Ты выглядишь, как картинка! — Снова сияющая улыбка, которая исчезла бесследно, как только она приблизила к нему свое лицо. — Но я еще не закончила, — прошептала она. — Сегодня вечерком нам с тобой надо будет кое о чем потолковать. Идет?

— Настоятель Мейтленд! Как мило, что вы пришли!

— Мы в восторге, Клер и я, — вы знакомы с моей сестрой, мисс Джоан Мейтленд?

— Ну, конечно. Очень рада! Замечательно. Очень мило, что пришли.

Конечно, он знал, кто это. Одна из первых дам Сиднея. Ее званые вечера были сногсшибательными, о ее благотворительных праздниках ходили легенды. Она была в близких отношениях с Нэнси Рейган, Элизабет Тейлор, принцем Чарльзом и с Имельдой Маркос, хотя последнее время ей не приходилось часто видеться с ней, поскольку у Имельды, к сожалению, случились маленькие неприятности; она была накоротке с Джаггером — тем паче, что Мик стал в последнее время намного общительнее, чем прежде, и особенно с Джерри Холлом. Мадонна обещала заскочить попозже, если позволят обстоятельства. А Принц будет в кабаре. Ну, ладно, хоть Принц. Может, есть кто и получше…

Словом, эта женщина была другом и посредником в мире знаменитостей. Ее дом, один из немногих легендарных старинных домов Сиднея, до сих пор остававшихся в частном владении, представлял собой небольшой дворец; его гостиная, банкетный зал, приемные и оранжерея нередко предоставлялись радушной хозяйкой для благотворительных мероприятий Церкви, где он и видел ее. Почему же ему не помнить ее имя?

Да и какое все это имело значение? Подобно всем событиям такого рода, это был бал-маскарад — где все скрывали свое истинное лицо. Раскрывать карты считалось здесь гораздо худшим проявлением дурного тона, чем, скажем, обнажать интимные части тела. Он видел, что Джоан усвоила правила игры — она не собиралась показывать, что у нее на руках. Просто играла с ним в кошки-мышки и ждала.

Хозяйка, блиставшая бесценными брильянтами и чудом портновского искусства из бледно-розового и красноватого шелка, наклонилась к его уху.

— Настоятель Мейтленд — успех необычайный. Все потрудились на славу. Одни только билеты дали уйму денег, а впереди еще пожертвования. Женский комитет превзошел себя, соединив все это вместе — я очень вас прошу всех их поблагодарить потом персонально — но так или иначе, похоже на то, что лелеемый вами проект Дома святого Матфея и пара других церковных задумок получат право на жизнь.

— Да, да. Великолепно! Потрясающе. Изумительно. Чудесно. Просто сногсшибательно!

Он выдал целую обойму превосходных степеней, что, тем не менее, с самого начала не прозвучало убедительно. Хозяйка, блистая, уплыла. Роберт огляделся кругом в поисках Клер, которую только что отловила Бесси Маддокс. Обе женщины так и не смирились с разрушением дома для престарелых в „Алламби“, и обе, насколько ему было известно, носились с идеей другого дома, где они могли бы вновь собрать под одну крышу рассеянную общину бесприютных душ. Вообще-то говоря, не надо на этом ставить крест. Он сам попробует что-нибудь придумать. На другом конце зала он заметил председателя Городской опеки. Сейчас, когда пыль от их последнего спора осела, неплохо будет замолвить словечко и здесь. Во всяком случае, чем черт не шутит. Попытка не пытка.

В этот момент рядом выросла Джоан, следя за направлением его взгляда. Он опять почувствовал вызов.

— О чем ты говоришь?

— Что они все подумают — о таком большом человеке, о таком герое — если только узнают?

— Джоан, хватит играть со мной в кошки-мышки. Что узнают?

Она улыбнулась ему улыбкой Горгоны.

— Не сейчас об этом будет сказано!