— Скажи, что сулит этот камень тому, кто его станет носить?

   — Этот? — повторил Близнец, беря из рук княжны тонкое кольцо с красивым крупным камнем. — Этот алмаз самый редкостный из всех камней.

Он умолк, разглядывая кольцо. Все напряжённо ждали. Наконец он заговорил, словно читая не видимые никому письмена, начертанные на камне:

   — Алмаз — редкостный камень, он укрощает гнев и сластолюбие, сохраняет воздержание и целомудрие.

Он замолчал ненадолго. Все ждали, что он ещё скажет.

   — Ежели маленькую его частицу истереть в порошок и дать человеку в питье, то тот непременно умрёт, и никто не дознается, отчего помер несчастный.

Некоторое время в комнате было так тихо, что стал слышен шелест сирени, росшей у самого окна.

   — Ваше величество, — прервала тягостное молчание княжна Катерина, — дайте мне это кольцо, вы же его всё равно носить не станете? — Она вопросительно смотрела на Петра, ожидая ответа.— Нет, лучше не так, — сказала княжна, не дождавшись. — Давайте поменяемся. Я подарю вам вот это кольцо, — она протянула ему кольцо с бирюзой, — а вы мне отдадите это.

Пётр молча взял из её рук кольцо и вновь надел его на средний палец левой руки.

Может быть, эта история с кольцом, а может быть, недавний разговор с Остерманом, к которому Пётр всё чаще и чаще возвращался в воспоминаниях, были причиной его плохого душевного состояния.

Пожалуй, разговор с Остерманом посеял главную смуту в его душе. А разговор был неприятный. Как-то раз после охоты Петру доложили, что из Москвы приехал Андрей Иванович Остерман и дожидается его уже давно. Увидев своего наставника, Пётр обрадовался, кинулся ему на шею. Тот растрогался, прослезился, проговорил:

   — Возмужали вы, ваше величество, совсем взрослым стали.

После радостной встречи Андрей Иванович повернул разговор так, что, вызвав государя на откровенность, поведал ему всё, что узнал недавно о княжне Катерине.

   — С которой, — добавил Остерман, — ваше величество сейчас в большой дружбе.

При упоминании о княжне лицо государя нахмурилось, но он попросил своего наставника рассказать ему всё. Пётр понимал, что только важное сообщение могло привести в Горенки Остермана, не любившего дальних поездок.

И тут Остерман, не желавший и опасавшийся усиления влияния Долгоруких на государя, рассказал ему о том, что княжна Катерина, перед тем как сблизиться с его величеством, была посватана за графа Мелиссимо, брата австрийского посла, что всё уже было оговорено, что молодые люди любили друг друга и лишь ждали разрешения каких-то формальностей, чтобы вступить в брак.

   — В брак с графом? — удивился Пётр. — Я слыхал о чём-то таком, но ни о каком браке не шла речь.

   — Да, но после того, как было решено сблизить княжну Катерину с вами, речь о браке с графом Мелиссимо уже не шла.

   — Кем решено? — не мог прийти в себя Пётр.

   — Полагаю, самой княжной Катериной, — потупив глаза, тихо произнёс Остерман.

   — Княжной? — не поверил Пётр. — Возможно ли такое?

   — Может быть, не только ею, но и по настоятельному совету её батюшки.

   — Её батюшки? Князя Алексея Григорьевича?

   — Полагаю, что так, — убеждённо подтвердил Остерман.

   — Господи! Да что ж это такое творится? — схватившись руками за голову, простонал Пётр. — Да разве возможно такое? — повторил он.

Он остановился против Андрея Ивановича, смотрел ему в глаза и не мог вымолвить ни слова, не желая верить в подобную подлость.

   — Возможно, — твёрдо сказал Остерман и, с жалостью глядя на государя, продолжал: — Теперь, когда вашему величеству всё известно, только в вашей власти прекратить эти отношения.

   — Нет, нет, нет, — с болью проговорил Пётр, кружа по комнате и всё так же сжимая голову руками.

Остерман со страхом наблюдал за ним.

   — Нет, нет, нет, дорогой Андрей Иванович, теперь от меня уже ничего не зависит, я не волен...

   — Как это? Почему? — скрывая дрожь в голосе, спросил Остерман.

   — Потому, потому, потому, — без конца повторял Пётр, ударяя кулаком по раскрытой ладони. — Поздно, поздно, поздно! Теперь уже ничего нельзя сделать.

Я должен, Андрей Иванович, должен жениться на княжне Долгорукой.

— Боже мой! Какое это несчастье, какое несчастье для вас, для всех! — простонал Остерман.

Молодой государь сдержал своё слово и в середине ноября, вернувшись в Москву, объявил Совету о своём желании жениться на княжне Екатерине Долгорукой. Это объявление было по-разному встречено членами Совета. Даже не все Долгорукие, входившие в состав Совета, были согласны с таким решением государя, но открыто против не выступил никто.

Скоро после объявления о женитьбе государя был издан царский указ, где повелевалось княжну Катерину именовать государыней-невестой и императорским высочеством.

30 ноября 1729 года в Лефортовском дворце, где проживал государь, состоялось торжественное обручение государя Петра Алексеевича с княжной Екатериной Алексеевной Долгорукой.

Княжна Катерина давно уже забыла о своих смятенных чувствах того времени, когда её женихом считался граф Мелиссимо.

Всё лето, что она провела рядом с государем то на охоте в полевом лагере, то в имении отца в Горенках, её не покидало сомнение. Нет, не в правильности своего выбора, а в обещании государя жениться на ней. Княжна мучилась всё время: даже прочитав указ о том, что отныне она будет именоваться императорским высочеством и государыней-невестой, она не верила в близость свадьбы. Лишь объявление об обручении в конце ноября несколько успокоило её.

С утра она была взволнованна. Не находя себе места, гоняла прислугу по пустякам, сердилась на то, что и платье было измято, и причёска не так шла ей, как всегда.

Мать, Прасковья Юрьевна, как могла успокаивала дочь. Тайно от неё велела даже на кухне приготовить успокоительное питье из корня валерианы и мяты, чем ещё больше рассердила княжну. Почувствовав в питье незнакомый запах, княжна Катерина выплеснула всю чашку в лицо девушке, что принесла питье. Слава Богу, молилась украдкой Прасковья Юрьевна, что питье выплеснулось на лицо и платье служанки, не попав на наряд княжны, уже приготовленный для неё. Княжна успокоилась только тогда, когда с крыльца увидела вереницу карет, запряжённых шестёрками лошадей цугом, готовых везти её в Лефортовский дворец, где ожидал её император.

Скороходы, конные гренадеры, фельдъегеря, камергеры её брата князя Ивана Долгорукого сопровождали карету, где сидела княжна со своей матерью и двумя сёстрами. Её окружали пешие гайдуки[22], камер-пажи верхом, за ней следовали кареты с родственниками, фрейлинами и знатными дамами.

Княжна, сидя в карете, без конца вертела на пальце кольцо с алмазом, которое когда-то Пётр подарил своей первой невесте, Марии Меншиковой, при обручении.

Накануне своего обручения, узнав о смерти Марии в далёком Берёзове, княжна Катерина испытала краткое, но сладостное чувство удовлетворения. Тогда она вынула кольцо из заветной шкатулки и всё время была в смятении. Ей хотелось надеть его в знак своей победы и торжества над соперницей, но какое-то смутное чувство тревоги говорило ей, что лучше этого не делать. Всё же в самую последнюю минуту она, теша своё тщеславие, надела его на палец, любуясь игрой дорогого камня.

Однако когда её карета, украшенная сверху императорской короной, въезжая в ворота дворца, зацепилась за перекладину и императорская корона, упав на землю, разбилась на куски, княжна, испугавшись чего-то, сдёрнула с руки кольцо Марии и сунула его сестре, прошептав:

— Спрячь скорее!

Выходя из кареты, княжна слышала крики в толпе:

— Корона упала! Плохая примета! Свадьбе этой не бывать!

Побледневшая княжна выпрямилась, попыталась улыбнуться встретившей её бабке государя, царице Евдокии[23], но улыбка вышла растерянной и жалкой.