Княжна Катерина с интересом разглядывала женские безделушки. Некоторые ей очень понравились, но, несмотря на все уговоры торговок, она ничего не купила. Подойдя к возу, на котором в больших и маленьких берёзовых туесках продавались ягоды, она выбрала небольшой туесок, доверху наполненный крупными красными ягодами душистой земляники, и купила его.

   — Ешь, красавица, — говорила ей, подавая туесок, молодая краснощёкая крепкая баба, до бровей повязанная белым платком. — Сама собирала, — продолжала она, — ягодка к ягодке. Ешь, ешь, красавица.

Взяв туесок с земляникой, Катерина направилась обратно к конюшне, где князь Иван всё ещё беседовал с конюхами.

   — Гляди-ка! — весело вскричал он, увидев подошедшую княжну. — Сестрица уже и ягод насобирала. Когда успела?

Продолжая балагурить, он запустил руку в туесок и поддел большую горсть спелых ягод.

   — Вкусно! — сказал он, опрокинув в рот всю горсть сразу и протягивая руку за следующей порцией.

   — А ты, ваше сиятельство, так-то все ягоды у сестрицы отберёшь, — заметил князю Ивану всё тот же словоохотливый конюх.

   — Ничего-ничего, пусть ест, там ещё много ягод осталось, — махнула она рукой в сторону телег.

Солнце ещё не спряталось за полосой чернеющего леса, когда поляна огласилась собачьим лаем, ржанием коней и громкими голосами людей, возвращавшихся с охоты. В лагере всё пришло в движение, все засуетились. Те из царского окружения, кто не ездили на охоту, поторопились выйти из палаток, тесно одна к другой разместившихся в центре поляны, и спешили встретить усталых охотников. Тут же сновали конюхи, лакеи, повара, оставившие на время свои котлы, под которыми с утра уже был разложен огонь и в которых что-то кипело, варилось и жарилось, издавая дразнящий запах вкусной еды.

Государь легко соскочил с седла, отдав поводья подбежавшим конюхам. Он увидел князя Ивана и обрадованно пошёл к нему.

   — Ванюша, наконец-то и ты решил нас навестить, — не то радуясь, не то укоряя, сказал Пётр. — Да ты, я вижу, не один приехал, — продолжал он заметив склонившуюся перед ним княжну Катерину.

Государь подошёл к ней, поднял её и слегка обнял.

   — Вот радость-то какая! Рад, рад, княжна, видеть вас здесь, — произнёс Пётр с улыбкой и снова обнял её за плечи.

От него остро пахло лошадью, потом, лесным простором, и этот резкий и необычный запах взволновал княжну, которая, слегка отстранясь, внимательно оглядела государя. Она удивилась тому, что перед ней стоял совсем не мальчик, как она говорила недавно отцу, а высокий, крупный для своего возраста молодой человек. Его тонкая белая кожа загорела до черноты, что несколько огрубляло его красивое лицо. Большие серые глаза смотрели без улыбки, хотя рот его улыбался. Длинные русые волосы были спутаны, он пригладил их рукой.

   — Извините, княжна, что я в таком неприбранном виде, но я сейчас искупаюсь и снова буду здесь. — Обернувшись в сторону, он подозвал лакея: — Готова ли вода для умывания?

   — Как есть, всё готово, ваше величество, — ответил тот, низко кланяясь.

   — Не хотите ли, княжна, искупаться?

   — Искупаться? — удивлённо повторила княжна Катерина, оглядываясь и не видя нигде ни речки, ни пруда.

   — Да, искупаться, — повторил Пётр и махнул рукой: — Вон там.

   — Там?

   — Да, там у меня и баня изготовлена, походная, но весьма удобная.

   — Удобная?

   — Очень. А банщик мой такую вам воду с сосновыми ветками приготовит, что не пожалеете.

   — Благодарю вас, государь, — наконец вежливо отказалась княжна, — как-нибудь в другой раз.

   — Ну в другой, так в другой, — сразу согласился Пётр. — А ты, Ванюша, мне составишь компанию?

   — Ну куда ж я денусь? Беспременно искупаюсь!

   — Вот и хорошо, — обрадовался государь, — там и расскажешь мне, что тебя сюда занесло. Знаю-знаю, — погрозил он пальцем, — так бы не приехал.

   — Ну почему же? — возразил было князь Иван.

   — Да потому, — перебил его Пётр, — что тебя другая охота манит, оттого из Москвы и не едешь. Знаем, наслышаны и в лесу о твоих амурах.

   — Уж так и амурах, — улыбнулся князь Иван, скромно опуская глаза.

Походная баня для государя была устроена на краю у самого леса. Это было такое же временное сооружение, как и конюшня, крышу и стены которого заменяла толстая, потемневшая от дождей парусина. Внутри просторного помещения на дощатом полу стояли огромные деревянные лохани, на скамейке возле стены лежали мочала, полотенца, отдельной стопкой высилось чистое бельё. Стоял крепкий хвойный запах, а в ведре, прикрытом деревянным кружком, были запарены свежесломанные ветки сосны, некоторые даже с зелёными неровными шишечками.

Пётр, быстро раздевшись, подошёл к одной из лоханей, потрогал рукой воду, даже понюхал её и велел добавить в неё ещё хвойного настоя. Банные служители тут же принялись исполнять его повеление, отчего остро запахло сосной, а вода в лохани стала светло-зелёной.

   — Будет, будет, — проговорил Пётр, погружаясь в тёплую, пахучую воду. — Остальное туда лейте, — указал он на стоявшее рядом глубокое корыто, куда собирался окунуться князь Иван.

Некоторое время государь и князь Иван молчали, слышалось только довольное фырканье и плеск воды.

   — Какова, Ванюша, у меня здесь банька? — довольным тоном спросил государь, выкручивая длинные мокрые волосы.

   — Банька что надо! Пожалуй, не хуже, чем в Горенках.

   — Нет, не говори так. В Горенках в баньке попариться можно, а здесь только обмыться.

   — Да, попариться — это хорошо.

   — А потом холодной водицей окатиться, — мечтательно улыбаясь, продолжал Пётр.

   — Так за чем дело стало? — наполовину высунувшись из своей лохани, спросил князь Иван. — Можно ведь и в Горенки податься, недалеко тут.

   — Верно, что недалеко, но охота сейчас хорошо пошла, не хочу прерывать. Вот пойдут дожди — тогда ждите меня в Горенках.

Они помолчали.

   — Ты мне только, Ванюша, сейчас о делах ничего не говори, — сказал Пётр, фыркая и отплёвываясь от воды, попавшей ему в рот и нос, когда он погружался с головой.

   — Нет, какие дела сейчас? Да если правду говорить, то особо важных дел и нет. Один лишь посол испанский недоволен тем, что самого государя увидеть никак не может. Дескать, это даже для его государя оскорбительно.

   — Чем же оскорбительно, Ванюша? — не понимая, спросил Пётр.

   — Дескать, вопросы государственной важности не с кем решать.

   — Как это не с кем? А Андрей Иванович Остерман на что?

   — Верно, Остерман, — согласился князь Иван. — Только его тоже в Москве нет.

   — Как это нет? — удивился государь.

   — Да так вот и нет. Как узнали, что ваше величество здесь долго пробудет, так и разъехались все по своим имениям.

   — И Остерман уехал?

   — И он тоже.

   — Ну погоди, я до них доберусь, — беззлобно пообещал Пётр. — Дожди начнутся — приеду, с ними разберусь!

И, словно совсем не говорил о делах, он совсем другим тоном спросил:

   — Слыхал, что цесаревна на богомолье отправилась. Верно?

   — Верно.

   — С Санькой Бутурлиным, говорят, так?

   — Да, с ним, — подтвердил князь Иван.

Они помолчали.

   — Может, её на охоту не позвали? Обиделась, — осторожно предположил государь.

   — Какое там! Звал! Отказалась: говорит, пойду на богомолье. Грехи, видно, замаливать, — то ли спросил, то ли подтвердил князь Иван.

   — Ну и пусть! А у нас с тобой, Ванюша, грехов нет! Ведь нет?

Пётр, развеселясь, ударил руками по воде так сильно, что высокая струя поднялась вверх и рассыпалась тысячами мелких брызг, долетев даже до князь Ивана.

   — Слушай, Ванюша, — неожиданно серьёзно сказал Пётр, — а сестрица у тебя красивая, даже очень.

Эти его переходы от весёлости к серьёзности часто удивляли князя Ивана.

   — Красивая, — коротко согласился князь.

   — Даже, может, не хуже цесаревны, а?