— Так что же, ваше величество влюбились в цесаревну? — улыбаясь, спросил князь Иван.

   — Ах, Ванюша, кабы ты знал, как я её люблю!

   — Ну а она как же? — после некоторого молчания поинтересовался князь.

   — Не знаю, не знаю, а уж так хотелось бы, чтобы и она меня полюбила. — Пётр Алексеевич мечтательно смотрел куда-то мимо князя Ивана, потом, словно очнувшись, произнёс:— Слушай, Ванюша, я тут ей стихи написал, право слово, стихи. Ты только не смейся, — добавил он, увидев улыбку на лице князя Ивана. — Может, они и не очень хороши, но я ей всё-всё там высказал.

   — Что высказал?

   — Ну что я её очень, очень люблю.

   — Уже отдали ей?

   — Что? — не понял государь.

   — Ну стихи те, что написали.

   — Вот в том-то и дело, что нет. Знаешь, Ванюша, когда я думаю про неё, так складно всё говорю ей, а как увижу...

   — Словно язык отнимается, — подсказал князь Иван.

   — Да, да, Ванюша, будто я немой и говорить совсем не могу.

Князь, улыбаясь, смотрел на влюблённого молодого государя.

   — А ты не смейся, не смейся, — обиженно произнёс тот.

   — Нет-нет, ваше величество, я и не смеюсь вовсе, просто вспоминаю.

   — Вспоминаешь? — оживился государь. — Что же ты вспоминаешь? Ты что, тоже влюблён в цесаревну Елизавету? — озабоченно спросил он.

   — Бог миловал, хотя цесаревна страсть как хороша, да в неё, почитай, половина всех мужчин при дворе влюблена.

Князь Иван умолк, несколько минут с улыбкой смотрел на озабоченное лицо юного государя и наконец сказал:

   — Нет, я вспоминаю, как я влюбился впервой.

   — Ты тоже влюблялся? — обрадованно вскричал государь, садясь рядом с другом и обнимая его.

   — Конечно, влюблялся. Да лет-то мне тогда было менее, чем теперь тебе.

   — Менее? — удивился государь. — А это возможно?

   — Ну отчего же нельзя?

Всю ночь молодой государь и князь Иван провели в разговорах, совсем забыв про сон. Иван рассказывал Петру Алексеевичу о своих бесчисленных любовных приключениях, бывших с ним в Польше, где он долго жил в доме деда. Рассказал даже о том, как подглядывал на озере за купальщицами и как потом влюбился.

   — В купальщицу? — затаив дыхание от новизны темы и любопытства, спросил государь.

   — В неё, — улыбнулся князь Иван…

   — Так что ж ты на ней не женился?

   — Женился?! — удивился князь.

   — Ну да. Раз влюбился, значит, надо было и жениться.

   — Ну нет, — рассудительно возразил Иван. — Разве можно жениться на всех?

   — Как на всех? — не понял государь. — Их что, разве много было?

   — Кого?

   — Ну тех, кого ты любил?

   — А то нет! — самодовольно улыбнулся князь Иван, совсем забыв, что говорит, по существу, ещё с ребёнком.

Хотя государю осенью должно было исполниться двенадцать лет, но по своему образу жизни, воспитанию, мыслям это был совершенный ребёнок.

   — Значит, можно и много, — задумчиво произнёс он.

   — Конечно, можно, — уверенно повторил князь Иван, — ещё как можно-то! А иначе как же и жить тогда? Выходит, как влюбился, так и женись?

   — А разве не так? — робко спросил своего наставника государь.

   — Боже упаси! В этом деле нельзя торопиться.

   — А как быть, ежели влюбишься?

   — Вот тебя теперь женят — ведь невесту свою ты совсем не любишь?

   — Ох, ежели б ты знал, как не люблю! Ванюша... — тихо и не глядя на Ивана, проговорил Пётр Алексеевич.

   — Да, ваше величество.

   — Ну опять ты называешь меня так, — стукнув по колену кулаком, рассердился государь, — ведь мы с тобой тут одни. Сейчас же назови меня, как прежде.

   — Хорошо, Петруша, хорошо, — медленно и глухо, тоже не глядя на государя, произнёс князь Иван.

   — Так-то лучше. Что я хотел тебе сказать? — вспоминая и всё ещё смущаясь, продолжал государь.

   — Что же? — спросил князь.

   — А ты научишь меня всему?

   — Чему? — не понял князь Иван.

   — Ну... ну... — никак не решался сказать государь. — Ну как ты всё это делаешь?

   — Как можно любить девушек и женщин и не жениться? — откровенно глядя в глаза государя, спросил князь.

   — Да, да, — обрадованно проговорил государь, благодарно улыбаясь Ивану за то, что тот отгадал его мысли и избавил от прямого разговора.

   — Какие дела! — улыбнулся князь Иван. — Не сомневайся, Петруша, всему тебя обучу, что сам знаю.

После ночной беседы с князем Иваном Пётр Алексеевич направился к сестре Наталье с твёрдым намерением просить, умолять её помочь ему избавиться от женитьбы на Марии Меншиковой, одна только мысль о которой приводила его в содрогание.

Увидев расстроенного брата, упавшего перед нею на колени и молившего о помощи, и узнав причину, великая княжна Наталья Алексеевна ужасно огорчилась.

Став на колени рядом с братом, она обняла его одной рукой за плечи, другой, подняв его заплаканное лицо, стала вытирать слёзы, уговаривая и успокаивая, как маленького:

   — Ну что ты, братец, так убиваешься? Не плачь, перестань.

Она поднялась с колен, помогла встать упирающемуся Петру, который, не переставая плакать, обнимал её колени, прижимаясь к ним.

   — Ну полно, полно, братец, — повторяла она. — Эдак-то вы, ваше величество, мне всю юбку слезами измочите, — шутливо добавила она, обнимая поднявшегося с колен Петра Алексеевича.

Подождав, пока государь совсем успокоился, Наталья Алексеевна рассудительно тихо сказала, опустив голову:

   — Это невозможно, никак невозможно тебе, государь, против воли покойной государыни идти.

   — Не государыни, не государыни, — перестав плакать, горячо заговорил Пётр Алексеевич, прерывая сестру. — Это всё его воля, его, его, его! — в запальчивости повторял он, срываясь с места и быстро шагая по комнате.

   — Знаю, что его, — ответила она, — его воля во всём. Не сможем мы с тобой, братец, с ним совладать, — ласково сказала она, вновь обнимая его. — У него власти много, что захочет — то и сделает.

   — Нет, нет, нет! — горячо запротестовал молодой государь. — Я так не велю, не велю, не велю!

   — Хорошо, хорошо, — успокаивала княжна Наталья брата, — потом, может быть, когда укрепишься ты с друзьями своими.

   — Ненавижу, ненавижу, а пуще всех её!

Он хотел сказать ещё что-то, но дверь отворилась и на пороге, удивлённо оглядывая расстроенных сестру и брата, появился Александр Данилович.

Желая приучить юного государя к делам, светлейший князь Александр Данилович Меншиков часто брал его с собой то на верфь, то на канатный завод, то в литейный цех, где изготовлялись новые пушки. Нельзя сказать, чтобы эти прогулки очень нравились молодому государю. Попадая куда-либо на завод, он бывал оглушён шумом работающих механизмов, людских голосов, какой-то непонятной для него суетой, в которой он совсем не мог разобраться.

Все эти вынужденные поездки были так непохожи на прогулки верхом с любимым князем Иваном, когда, оторвавшись от свиты, они мчались по полям и лугам навстречу упругому тёплому ветру, свежим запахам травы и леса.

Но после одного неожиданного случая Александр Данилович прекратил такие полезные, как он говорил, поездки с государем, оставляя его на попечение воспитателей — Андрея Ивановича Остермана и князя Ивана.

Как-то раз утром Александр Данилович в простой рубахе и таких же штанах зашёл к государю и в ответ на его удивлённый взгляд предложил и ему одеться попроще, так как сегодня он собирается показать что-то особенное.

На другом берегу Невы вместо обычной роскошной кареты, обитой внутри бархатом и запряжённой шестёркой вороных лошадей, их ожидала небольшая двухместная коляска. Александр Данилович, взяв у возницы вожжи, сел сам на его место, усадил рядом молодого государя и направил лёгкую коляску в сторону Адмиралтейства.

Привычный шум верфи встретил приехавших. Стучали топоры, визжали пилы, перекликались громкими голосами работники, где-то в стороне слышался грохот молота по наковальне.