— Государыне?! — выдохнула Дарья Михайловна, всё ещё ничего не понимая.
— Да-да, ей, государыне, — твёрдо и, как показалось княгине, зло ответил князь.
— Так она ведь ему в матери годится!
— Да хоть бы и в бабушки, что с того?
— Не пойму тебя, отец мой, что она, замуж за него собралась, что ли?
— Ну зачем ей замуж, — ядовито улыбнулся Александр Данилович. — Не она за него замуж собралась...
— А кто же? — в нетерпении прервала его Дарья Михайловна.
— Есть там желающие полакомиться остатками...
— Да говори ты яснее, отец мой, и так голова от твоих речей кругом пошла.
— Думаешь, напрасно его государыня камергером сделала да ко двору приблизила?
— Не знаю я всех дел государыни, — вновь нетерпеливо прервала она мужа.
— Да где тебе и знать-то, да и ни к чему.
— Так что ж из того, что он теперь камергер? Я так полагаю, что это государыня сделала из милости к тебе: ведь он жених твоей дочери.
— Да как же, как же, — вновь так же ядовито улыбаясь, сказал князь, — будет она о других заботиться, когда тут свой интерес имеется.
Дарья Михайловна молчала и непонимающе смотрела на мужа.
Глядя на взволнованное лицо жены, Александр Данилович, помолчав немного, тихо сказал:
— Нет, дорогая моя жёнушка, она его для себя во дворец приблизила, для того и камергером сделала. — Вздохнув, он продолжал: — А чтобы всё это безобразие не так всем в глаза бросалось, решено женить его на её племяннице, благо старая дева тут как тут...
— Да как же это можно? — всплеснула руками Дарья Михайловна.
— Всё, всё можно, дорогая ты моя княгинюшка. Была бы только воля царская, а там уж любое повеление исполнено будет.
— Да как же так? Машенька-то как теперь? — сокрушённо повторяла Дарья Михайловна. — Они ведь любят друг друга.
— А ты, княгинюшка, не очень-то сокрушайся, — неожиданно твёрдо сказал Александр Данилович, — у меня для Машеньки другой жених есть. — И, глядя на залитое слезами лицо жены, добавил: — Есть жених, может, и получше прежнего.
— Кто ж такой? — безучастным голосом спросила Дарья Михайловна.
— А вот этого-то я тебе пока и не скажу, — хитро улыбнулся князь.
Кругом было что-то не так, но что именно изменилось, Маша не могла бы сказать. По-прежнему суетились родные вокруг её приданого, по-прежнему по целым дням девки-швеи не выходили из комнаты, где под присмотром то самой Дарьи Михайловны, то её сестры Варвары шили бельё, рубашки, платья и шубки.
Маша часто слышала, какие-то странные тихие разговоры тётки с матерью, которые сразу же прерывались, как только девушка оказывалась рядом. Александр Данилович теперь редко бывал дома, часто уезжая то в Ригу, то в Митаву, и, судя по его недовольному виду, дела у него шли не очень-то хорошо. Но даже если бы он и был дома, Маша не рискнула бы поговорить с ним о предмете, который её интересовал более всего, — о дне её свадьбы с графом Петром Сапегой, который почему-то всё откладывался и откладывался...
Как-то раз вечером, зайдя к тётке, Маша хотела расспросить её, в чём причина такой долгой отсрочки свадьбы и почему граф Пётр стал ездить к ним намного реже, чем ранее. Но тётка, сославшись на то, что Маша мешает ей молиться перед сном, выпроводила её.
Всё открылось неожиданно. Однажды Маша отправилась в горницу, где девушки-швеи шили для неё затейливое платье по последней французской моде, точно такое же, какое она видела на цесаревне Елизавете. Было холодно, и, жалея тепло, все двери плотно закрывали. Подойдя к закрытой двери, Маша услышала конец фразы, поразивший её.
— Жених-то наш, бают, женится на другой, — говорила одна швея, которую Маша узнала по голосу.
Это была разбитная весёлая девушка Аннушка, всегда всё узнававшая раньше всех. Затаив дыхание, Маша прислонилась к двери, боясь пропустить хотя бы слово из разговора девушек.
Очень скоро она узнала, что её свадьба с графом Петром Сапегой расстраивается из-за повеления государыни.
— Прямо отняла она жениха у нашей барышни, — говорила Аннушка.
— Ну, прямо отняла! — возразила ей другая девушка. — Ей-то он зачем надобен?
— Как зачем? — засмеялась Аннушка. — Жених-то наш красавчик! Уж такой красавчик, такой красавчик, — смеясь, повторяла она, — так бы и съела!
— Да полно тебе зубоскалить, болтушка, — серьёзно возразил ей кто-то из подруг.
— Ну, ей-богу, правду говорю, — продолжала Аннушка, — от верных людей слыхала, что берёт его государыня себе в полюбовники. Старые-то, вишь, ей все надоели, а свеженького да хорошенького всем охота.
За дверью некоторое время было тихо. Маша ни жива ни мертва ждала, что ещё скажет Аннушка.
— А наша-то барышня как же? — спросил её кто-то.
— А как? — весело отозвалась Аннушка. — Да никак. Приданое-то мы не зря готовим: и для неё женишок сыскался...
— Да кто ж такой? — раздалось несколько голосов.
— Кто, кто, — повторила Аннушка, — это уж ни в жисть не догадаетесь.
В ответ прозвучало несколько имён молодых людей, часто бывавших в доме Меншиковых.
— Не, не, девки, не гадайте, всё одно не догадаетесь.
— Так сама скажи, не томи. Чай, не секрет, раз приданое готовим.
— Вот уж верно, женишок так женишок!
— Ну кто же? Кто? Не томи ты нас, Аннушка!
— Да Пётр Алексеевич...
— Какой такой Пётр Алексеевич? — прервала её одна из девушек.
— Какой, какой? Самый что ни на есть настоящий Пётр Алексеевич!
— Неужто великий князь?
— Он, он самый и есть, — уверенно прозвучал голос Аннушки.
— Пустое болтаешь, девка. Какой же он жених? Ему и лет-то от роду есть ли десять?
— Не десять, а поболее, — всё так же уверенно отвечала Аннушка.
— Не может того быть! Ну кто такое дитё женить станет? Наша-то барышня много старше его будет.
— Что ж с того, что старше? Зато он великий князь. Бают...
Но тут Аннушка заговорила так тихо, что оглушённая новостью Маша не слышала больше ничего.
Но даже из того, что она узнала, ей многое стало ясно. Так вот, значит, почему их свадьба всё время откладывается, и граф Пётр совсем перестал бывать у них в доме!
Не помня себя от навалившегося горя, Маша как во сне отошла от двери, поднялась к себе в комнату и бросилась на постель.
Маша металась на постели, не находя себе места. Она то снимала, то вновь надевала обручальное кольцо, подаренное ей женихом в тот памятный радостный день, теперь уже такой далёкий. Наконец она надела кольцо, сжала руку в кулак так крепко, словно кто-то хотел отнять его у неё.
— Нет-нет, — прошептала она, — это всё не так. Надо идти куда-то, бежать, узнать всю правду. Правду, правду, правду, — повторяла она, уткнувшись лицом в подушку и горько плача.
От переживаний она то ли уснула, то ли впала в забытье, и ей привиделась прогулка на шлюпке вдвоём с графом Петром.
Тёплый весенний вечер, когда все неподвижные предметы, окутанные прозрачным серым сумраком, кажутся прекрасными, околдованными, сказочными. Они сидят на корме совсем близко друг к другу. Лодка тихо скользит по глади воды, в которой, словно во сне, отражаются прибрежные деревья и кусты.
Они выезжают в залив. Маша впервые видит необъятную водную ширь, где-то далеко-далеко окрашенную в золотистый цвет закатным солнцем.
И всё это: и вода, и удаляющийся берег, поросший лесом, тишина и прозрачность воздуха, и этот человек, сидящий с ней так близко, рядом, показались ей тогда чем-то нереальным. Ещё тогда почему-то подумалось ей, что вся эта прозрачная красота зыбка, ненадёжна и может растаять, как лёгкое облачко, проплывающее и над ними, и над водой, и над всем миром.
Она очнулась, вскочила с постели, полная какой-то решимости, выбежала из комнаты и понеслась к тётке.
Та стояла на коленях возле небольшого окованного серебряной вязью сундучка, всегда стоявшего в её комнате возле изразцовой печи закрытым. Теперь он был выдвинут из своего угла к кровати, ц тётка перебирала его содержимое: тонкие пожелтевшие кружева, шали, старинные головные уборы, шитые жемчугом. Она внимательно рассматривала их и аккуратной стопкой складывала на разобранной ко сну постели.
