Направляясь назад по клеверному полю, он машинально стал искать следы Нигоры. Но их давно замело. Огни в кишлаке погасли, словно их тоже замело снегом.

Чтобы не разбудить мать, он на цыпочках прошел веранду и вошел в свою комнату. Нет, зря он так старался: не успел зажечь свет, как дверь неслышно отворилась.

— Ой! А я думал, что вы уже перешли ко второму сну! — с наигранным весельем сказал Шербек.

— Блюдо из теста хорошо есть вовремя, иначе слипнется, — сказала Хури-хала и поставила на стол касу с лагманом и чайник.

Шербек понял, что мать недовольна, и, словно ничего не понимая, пошутил:

— Хоть тесто и слиплось, но вкус, наверное, тот же?

Хури-хала улыбнулась.

— Попробуй, сынок, тогда узнаешь.

Шербек обрадовался, увидев, как разгладились морщинки на лице матери.

Утром, собираясь на работу, он вдруг обратил внимание, как постарела мать за последние дни. А вчера еще одна из соседок спросила: «Не заболела ли Хури-хала, что-то давно ее не видно?» Бедная мать! Она стесняется показываться людям на глаза после этого неудачного сватовства!

— Мама, а вы знаете, какие у нас новости на ферме? — спросил Шербек, желая отвлечь ее от грустных мыслей. — Ну, теперь вы освободились от забот о вашей Ласточке и Пеструшке.

Из восемнадцати коров, которых доила Хури-хала, у двух после отела обычно трескалась и облезала кожа на вымени. Лечили, лечили, но все безрезультатно. Хури-хала вышла на пенсию, сдала своих коров другой доярке, но, услышав, что та мучается с ними до слез, ходила еще целую неделю на ферму помогать своей ученице. Про этих-то коров и говорил теперь Шербек. Он рассказал матери о новых доильных аппаратах, установленных на ферме, о подвесной дороге и водопроводе, проведенном прямо в коровник.

Хури-хала слушала очень внимательно, но ровным счетом ничего не поняла. Она решила завтра же пойти на ферму и посмотреть все собственными глазами.

После разговора с матерью у Шербека немного полегчало на сердце. И даже сегодняшнее объяснение с Нигорой перестало ему казаться непоправимым несчастьем. Сегодня он почувствовал, что Нигора затаила обиду давно, задолго до истории с Кузыбаем. Очень уж много забот свалилось на его голову с тех пор, как он стал председателем. Приходилось думать о ремонте загонов, хлевов, о заготовке кормов, о силосовании, гормоне СЖК, о гельминтозе... Словом, думал обо всем, чего требовало сложное колхозное хозяйство и совершенно забыл о человеке с его сложными душевными переживаниями. После того первого объяснения с Нигорой в нем жила уверенность, что он уже поймал птицу счастья, но что он сделал, чтобы удержать ее? Короткие, случайные встречи с Нигорой, деловые разговоры... А может, став председателем, он испугался, что уронит свой авторитет, если все узнают о его любви? Эта мысль мучительна для Шербека, но в ней есть доля правды. Да, он сам оттолкнул Нигору, и кто знает, не воспользовался ли этим кто-то другой? Например, Акрам? Перед глазами Шербека упрямо замаячила картина: Нигора рядом с Акрамом сидит на партсобрании; улыбаясь, они о чем-то перешептываются.

В то время как Шербек вспомнил об Акраме, тот лежал в постели и, ворочаясь с боку на бок, проклинал Шербека. Как же ему не злиться? Обычно Акрам каждый день укладывался спать ровно в двадцать три часа. Не раньше, не позже. Сегодня этот режим нарушился. И подумать только, из-за кого? Из-за этого медведя Шербека. Вечером он пошел к Нигоре отвести душу, а Нигора вернулась домой в полночь. Конечно же, он догадался о причине ее позднего возвращения. Хорошо еще, что ему удалось прочно завоевать расположение ее родителей.

Акрам поспешил познакомиться с родителями Нигоры сразу же, как только они приехали в Аксай. Лучший повод для налаживания отношений с Нигорой трудно было придумать. К тому же навестить новых жителей кишлака требуют обычаи гостеприимства. Собираясь, Акрам надел вышитую шелковую рубашку, китель, брюки из китайской чесучи медового цвета. Причесываясь у трюмо, он загляделся на себя. Несколько раз перевязывал галстук небесного цвета, словно сегодняшний успех зависел именно от узла этого галстука. Где-то в уголке души таилось желание: с первого же раза сверкнуть и поразить родителей Нигоры, а может быть, даже вырвать у них признание: «Парень-то под стать нашей Нигоре...»

Эффектное появление Акрама действительно произвело впечатление. Он явился не один, а во главе целой процессии своих подчиненных, нагруженных подарками. Он же знает, как живет Нигора: кровать, стол, пара стульев, чемодан — и больше ничего. Потом, когда вернулся в больницу, договорился с завхозом и, нагрузив целую арбу старой, занимавшей место на складе мебелью, отправил ее в дом Нигоры. А как благодарила мать Нигоры, когда он пришел в следующий раз! Не знала, куда усадить гостя. С тех пор они стали друзьями. С отцом тоже установились неплохие отношения. Только вот Нигору трудно понять. На ее же глазах Шербек опозорился перед народом. Но Акраму иногда кажется, что Нигора продолжает думать о нем. Иначе, почему же не становится добрее к нему, Акраму? Что он сделал ей плохого? Только сказал, что врач должен лечить больных, а не заниматься выяснением происхождения болезни и проведением девостации. Пожаловалась заведующему райздравом. Заведующий, конечно, сказал ей то же, что и Акрам. Нет, и с заведующим не согласилась и написала в райком! О боже! Плохо, оказывается, когда девушка умная.

Несмотря на холодную вежливость Нигоры, он старался оказывать ей знаки внимания, чаще появляться рядом с ней на глазах у всех: пусть привыкают видеть их вместе, что-то много парней стало заглядываться на Нигору. Но, сам того не замечая, Акрам первым попался в расставленные им сети. Если раньше Нигора была для него только необходимой деталью его «пятилетнего плана», то теперь уже он готов был на любые уступки: не захочет ехать в город — пожалуйста, можно остаться в кишлаке. Как скажет Нигора, так и будет. Только бы посмотрела на него ласково! Акрам даже стал страдать бессонницей, чего с ним прежде никогда не бывало.

Шербек, усмехнувшись поглядел на Назарова, с увлечением рассказывавшего колхозникам о планах развития садоводства в Аксае.

— Вы не согласны со мной?

— Нет, просто вспомнил кое-что. Когда вы впервые появились в колхозе и делились своими мыслями, то я подумал про себя: а не столкнутся ли наши цели? И вот сегодня вы требуете внесения изменений в трехлетний перспективный план колхоза...

— И наши цели столкнулись?

— Вы предлагаете на холмах, в низинах и ущельях посадить виноградные лозы, саженцы, создать виноградники и сады. А я стараюсь, чтобы в ближайшие годы превратить всех овец местных пород в тонкорунных, чтобы в горах Узбекистана были эти овцы, чтобы словно огромным потоком устремлялось в долины с гор тонкое руно и его серебряный блеск затмил бы блеск Лысой горы. Взгляните на карту республики — и справа горы и слева горы. Кругом насколько хватит взгляда — горы, холмы с пастбищами. Наша страна освободилась от покупки хлопка из США, но все еще продолжает приобретать за золото тонкое руно из Англии и Австралии. А между тем наши собственные горы и холмы могут стать хорошей базой для разведения тонкорунных овец. Потому что здесь овцы круглый год пасутся на воле. А в северных районах нашей страны, например, на берегу Волги, шесть-семь месяцев их приходится держать в овчарнях. Если там для прокорма одной отары овец необходимо засеять двести гектаров земли и заложить двадцать пять тонн силоса, то в наших условиях достаточно площади в десять гектаров, на ней можно свободно прокормить одну отару. Как видите, шерсть нам обходится сравнительно дешево. Вот почему я считаю, что наша главная задача — разведение тонкорунных овец. Ну, а если на местах, где больше всего травы, мы разобьем сады, то где же будем пасти овец?

— Правда, что животноводство — враг садоводства. Однако все в наших руках. Если мы будем действовать благоразумно, то эти отрасли могут даже помогать друг другу. Вот мы построили конюшню в долине Куксая. Табуны остались там зимовать. В будущем году это строительство намечается расширить, предполагается построить санитарно-культурную базу. Рядом с Куксаем — гора Виноградных лоз. Там заросли дикого винограда, но урожай, конечно, низкий. Почему мы не используем великие дары природы? Почему уже сейчас нельзя приняться за создание виноградников на склоне горы Виноградных лоз? Что хорошего, если чабан, пасущий овец в горах, или табунщик, когда ему захочется винограду, должен идти за тридевять земель — в Аксай?