— Вы ведь знаете поговорку: «Говори тому, кто понимает»?

Женщина торопливо заговорила:

— Петр Филиппович, этот человек твердит о каких-то гормонах, о сыворотке. Я сказала ему, что у нас не фабрика... Профессор, может быть, вы сами поговорите с ним?

— А ну-ка, молодой человек, пойдемте, — пригласил старик, не слушая женщину.

Они вошли в кабинет, и Петр Филиппович усадил Шербека в кресло, сам сел напротив и, поглаживая бороду, сказал:

— Ну, а теперь рассказывайте, откуда приехали и зачем вам нужна сыворотка.

Шербек принялся говорить сначала о своей работе по выведению тонкошерстной породы, потом незаметно увлекся, рассказал и о председателе, и о Бабакуле, и о Нигоре — обо всем, что волновало и мучило его.

Профессор внимательно слушал, не перебивая, а когда Шербек кончил, покачал головой:

— Да, нелегко вам работать с таким председателем. А что же смотрят колхозники? Гнать такого надо!

Потом перешли к разговору о неудаче, постигшей Шербека, и профессор сказал:

— У вас дела обстоят еще сравнительно благополучно, а в колхозе, где я проводил опыты, почти половина племенных тонкорунных баранов, привезенных из России, погибла, не выдержала жары. А что вы сделали с ними?

— Мы погнали их в горы.

— Это хорошо, в горах прохладнее, но там другая беда — мало оксигена. Наверно, им трудно было дышать?

— В ровной местности было тридцать вздохов в минуту, а в горах — до двухсот. Но на коже появилась пигментация...

— Так... так... это признак акклиматизации. А кровь вы не исследовали?

— У нас нет приборов.

— Я вам дам. Акклиматизация будет отражаться на составе крови: гемоглобин увеличится. Ваши бараны привыкли к климату, но обессилелись. — Петр Филиппович задумался. — Ну-ка, пойдемте, посмотрим в лаборатории. Наверно, осталось немного сыворотки.

Он повел Шербека по коридору, мимо кабинетов и лабораторий, и Шербеку вдруг вспомнились студенческие годы. Он любил эту напряженную тишину кабинетов, с утра до вечера мог сидеть в лаборатории над своим дипломом.

Они вошли в лабораторию, и профессор разыскал в одного из шкафов стеклянный сосуд, наполненный жидкостью цвета крепкого чая.

— Вот то, что вы ищете. Это гормональная сыворотка.

— Спасибо, большое спасибо!

— Сначала проверьте качество сыворотки, а спасибо скажете, если поможет, — улыбнулся Петр Филиппович. — Вы знаете, как ее приготовить?

— Я прочел статью...

— Я вам расскажу.

Шербек достал из кармана блокнот и карандаш. Каждое слово профессора было для него дороже золота.

Через четыре дня Шербек вернулся в Аксай.

Не заходя домой, он проехал в загон к Бабакулу.

Старик был встревожен: сегодня Ходжабеков собирался приехать, чтобы проверить, как выполняется его распоряжение.

— Вот, отец, нашел то, что искал, — на уставшем, обросшем лице Шербека играла улыбка. — Можно начинать.

— Только сперва выпей чаю, мне кажется, ты голодный.

Шербек достал свою сумку и пошел в пункт искусственного осеменения. Ему не терпелось проверить силу гормональной сыворотки.

На небе светит уставшее солнце, похожее на обмороженную айву. Все небо затянуто белесыми облаками. Голые ветви тополей согнулись под тяжестью ворон.

Снегопад прекратился.

Три дня и три ночи, не переставая ни на минуту, опускались белые хлопья на Аксай. Дома и скотные дворы были завалены по самые крыши. Радовались только охотники. Оставшиеся без пищи куропатки стаями прилетели в Аксай. Если даже Туламат, сидя в чайхане, будет говорить, что наловил руками целый мешок куропаток, никто не засмеется. По ночам на окраинах кишлака раздавались выстрелы — это чабаны отгоняли волков. Кто-то говорил, что видел на горной дороге медведицу с медвежонком.

Первые дни марта принесли с собой дожди. Мутные потоки смыли снег с полей. На берегах реки и на освещенных солнцем склонах пробилась нежная зелень. Земля пробуждалась, испускала весенний аромат. Но не успели в Аксае насладиться весной, как погода испортилась. Снова начался снег. Аксайцы думали, что это обычный мартовский снег, который быстро растает. Но наутро они убедились, что ошиблись. Снег был по колено, но все шел и шел. Больше всего это беспокоило чабанов. Вблизи загонов не было ни травинки, кормить овец было нечем. Одетые в тулупы, чабаны то и дело выходили на улицу и хмуро смотрели на небо. Но снег все шел, не переставая.

У старого Бабакула и так было много забот, да еще этот снег на голову. Овцы еще вчера съели последние запасы корма. После этого у них крошки во рту не было. Сменяя друг друга, Бабакул-ата и Суванджан всю ночь копали землю посреди загона и обсыпали ею баранов, чтобы они разогрелись, отряхиваясь. Под утро Суванджан прилег прямо в тулупе и шапке и задремал.

— Суванджан! Эй, Суванджан, вставай, мальчик мой, — услышал он голос отца. Таких ласковых слов старик не говорил сыну с тех пор, как погибли породистые бараны.

Суванджан мигом вскочил.

— Возьми на руки новорожденного козленка и веди с ним отару в Кайнар.

Суванджан приоткрыл дверь и сразу же захлопнул.

— Отец, ты посмотри, метет. Как идти?

— Ничего, пробьемся. А здесь замерзнут голодные. Другого выхода нет.

До Кайнара семь километров. Путь туда лежит через перевалы, и подводы пройти не могут. Мороз небольшой, и чем держать баранов в загоне, лучше гнать их по снегу, хоть разогреются, решил Бабакул.

Вскоре плотно сгрудившаяся отара, похожая на стелющуюся по земле огромную овчину, двинулась в путь. Впереди шел Суванджан, надвинув до самых бровей шапку. За пазухой у него жалобно блеял козленок. Суванджана забавляло, что этот беспомощный, родившийся только три дня назад козленок может вести за собой целую отару овец.

Шествие замыкал Бабакул. Его тело согнулось в борьбе с метелью, но он уверенно шагал, подгоняя отстающих овец.

Вдруг сзади послышался конский топот. Оглянувшись, Бабакул увидел всадника.

— Это же Шербек! — обрадовался старик.

Значит, все кончилось благополучно. Несколько дней назад Шербека вызвали в район к прокурору, и Бабакула все эти дни мучило беспокойство.

— Куда путь держите? — спросил Шербек, поздоровавшись.

— В Кайнар.

— Спасибо, отец, вы сделали то, о чем я думал. Сейчас я объеду другие загоны и скажу чабанам сделать то же самое.

— Подожди, сынок, расскажи, что там было. Все в порядке, или...

— Опять вызывали на допрос. Хотели посмотреть на преступника, покушавшегося на жизнь Ходжабекова. Я показался им и вернулся.

— Ну, а чем же все-таки кончится?

— Был я в райкоме, все рассказал секретарю. Обещали прислать представителя. Ну идите, ата, а то овцы замерзнут. — И, вскочив на лошадь, Шербек исчез за снежной пеленой.

Идти становилось все тяжелее. Снег прилипал к ногам, словно пудовый груз сковывал движения. Снежные иглы кололи лицо. Козленок, уставший от крика, иногда замолкал, и Суванджан слегка похлопывал его, чтобы не заснул. «Еще чуть-чуть, перейдем перевал — и Кайнар», — успокаивал себя Суванджан.

И вот, наконец, они поднялись на перевал. Бабакулу кажется, что его тело расплавилось, как свинец. За ушами струится пот, а от шапки поднимается пар, как от кипящего котла. Земля покрыта тонким льдом. Снега здесь нет, ветер разбросал его по оврагам и речкам. Буран, казалось, напряг все силы, чтобы дать бой этим неугомонным людям на перевале. Но вместе с ветром до овец долетел из долины запах сена, и они ускорили шаги. Через некоторое время показались стога, покрытые белыми шапками снега. Вытянув шеи и толкая друг друга, овцы стали спускаться в Кайнар.

В то время когда Бабакул и Суванджан боролись с метелью, пробираясь с отарой в Кайнар, Туламат на взмыленной лошади прискакал из дальнего кишлака в Аксай. Непогода застала его в горах, на свадьбе друга, и теперь его мучила совесть, что он не выполнил обещания, данного Шербеку перед его отъездом в райцентр, — подвезти корма из Кайнара. Но в то же время разве он виноват, что погода неожиданно испортилась? Теперь только гусеничный трактор мог пробраться в Кайнар, поэтому Туламат, не заходя домой, пошел разыскивать тракториста. На его счастье, тракторист был дома и крепко спал, накрывшись тулупом.