Саидгази положил перед председателем папку и пожаловался:

— Помните, восстановили мост через Аксай, смытый ливнем, и должны, оказывается, еще за это платить...

— Если нужно — заплатим. Ссориться с межколхозным строительным трестом нам нельзя: еще не раз обратимся к ним. — Шербек просмотрел документы, подписал их и, закрыв папку, возвратил Саидгази.

— Так что же вы видели в «Рассвете»? — спросил Назаров.

Саидгази задержался.

— Да, так чему мы можем у них поучиться? — спросил он, усаживаясь рядом с Назаровым.

— Многому можно поучиться. Например, их бухгалтеры знают пути накопления...

Саидгази поспешно согласился:

— Справедливая критика... Полностью принимаем.

— Колхоз богатый, две тысячи гектаров под хлопком. Собирают не меньше двадцати девяти центнеров с гектара. Знал, что будете интересоваться садами в «Рассвете», поэтому и по садам прошелся. Разговаривал с садоводом. Привез две связки черенков лучших сортов винограда, которых нет у нас. Возьмете у сторожей. Спросил, как у них с животноводством. У них и садоводство и животноводство не основные отрасли, как у нас, а дополнительные, поэтому до последнего времени на них обращали мало внимания. А овцы лишь в минувшем году оправдали расходы. Сады вообще, оказывается, не дают им дохода. Но урожай хороший, до сих пор даже не успели весь виноград собрать. По правде говоря, нигде не видел такого сада, как в «Рассвете». Называют его «Оромгох» — «Успокоение души». Посреди сада гостиница, перед ней большой хауз[38]. Вокруг цветник. В конце сада разместились парники: зимой и летом свежие помидоры, огурцы. Рядом с гостиницей огромная бильярдная с венецианскими окнами. Два бильярдных стола, каждый стоит, по их словам, чуть меньше двадцати тысяч.

Назаров, сидевший с опущенной головой, спросил:

— Что, позавидовали?

— Как вам сказать...

— Если расцветет и пойдет в гору наш «Аксай», — а в это я верю, — и вы бы задумали посреди сада построить, как в «Рассвете», гостиницу и бильярдную, я первым выступил бы «против», потому что от такой гостиницы и от такой бильярдной колхозникам пользы ни на грош. Наоборот, от начала до конца убыток. Если нужен бильярд — пожалуйста, можете поставить его в клубе или в Доме культуры. А вместо гостиницы нужно построить Дом отдыха для всех колхозников в живописном месте.

— У председателя всегда много друзей, близких и дальних приятелей, — возразил Саидгази.

— Пусть друзей принимает у себя дома, — отрезал Назаров.

— Не будьте таким скупым, товарищ Назаров.

— Богатство, созданное колхозниками, не стоит так щедро разбрасывать, товарищ бухгалтер.

— Ой-ей, не горячитесь! — рассмеялся Шербек.— Обед вкусен лишь с хозяином дома. Плов, съеденный без разрешения хозяина, не плов, а камень. Хозяин дома — это все колхозники.

— А что за председатель там? — спросил Назаров.

— Знатный человек. Депутат. Герой Социалистического Труда. Член бюро райкома. Трудолюбивый человек. Дехканин, знающий хлопок, как родную мать. Однако у этого человека есть странная привычка: только для себя держит девять легковых автомобилей.

— Что, любитель?

— Хоть и любитель, но я не видел, чтобы он сам управлял машиной. Об этом его увлечении люди сочинили анекдот. Однажды Насреддин, погоняя своего осла, проезжал по узкой дороге между полей «Рассвета», а навстречу «Москвич». «Чья это машина?» — спросил он. Шофер ответил: «Председательская!» Эфенди уступил дорогу и последовал дальше. Немного проехал — встретил «Победу». «Чья это машина?» — снова спросил он. «Председательская», — ответил шофер. Потом по дороге ему повстречались «Волга», еще «Победа», мотоцикл. Эфенди все спрашивал, а шоферы все отвечали, что такого-то председателя. Эфенди надоело уступать дорогу. У шофера девятой машины спросил: «Это конец или еще будет?» Тот спокойно ответил: «Сейчас в Москве выпустили машину новой марки, так председатель поехал за ней...» Эфенди очень расстроился. Слез с осла, пнул его ногой и сказал в сердцах: «Иди, и ты будь председательским!»

Назаров вздохнул.

— Испортился человек, — сказал он.

Саидгази шепнул ему на ухо:

— Будьте осторожны в выражениях.

— Что? Может, замок на рот повесить? — зло сказал Назаров. — Те времена давно прошли.

— На груди Золотая Звезда, депутат, еще член бюро райкома... И про такого уважаемого человека вы говорите «испортился».

— Благодаря кому у него на груди Золотая Звезда? Благодаря кому стал депутатом? Благодаря кому приобрел такой авторитет, славу? Благодаря колхозникам. На деньги, которые истрачены для покупки девяти машин, мог бы построить девять великолепных домов для колхозников. Истрачены средства, которые колхозники собирали по крохам, как муравьи. Для руководителя, знающего меру, достаточно и одной машины. А тем, кто позабыл про почву, на которой вырос, и девяти мало. Такие стараются возвыситься над «серой массой», будто на них «посмотрел пророк благополучия Хызр». А для этого самое лучшее средство — сверкающие разноцветные автомобили. Как сядет в машину — нет ему равного человека в мире. Ну, скажите, разве это не испорченность?

— Это человек, выросший на сыром молоке[39], у каждого из нас есть недостатки, — попробовал заступиться Шербек.

— Все мы выросли на сыром молоке. У всех у нас есть честолюбие, тщеславие. Рот же у честолюбия большой, стоит только спустить узду — проглотит весь мир. Однако человек свое честолюбие должен обуздать умом, волей. В этом должны ему помочь друзья. Забудется, откроет широко рот, окружающие могут разок толкнуть. А близкие, друзья председателя «Рассвета», видно, вовремя не толкнули его. Как вы, Саидгази, они заискивали перед ним: «На груди Золотая Звезда, депутат, к тому же член бюро райкома». В результате глаза председателя заплыли жиром. Уверен, что своих подчиненных он не раз вразумлял: «Будь скромным, иначе опозоришься», а сам забыл, что такое скромность...

Шербек, опершись на стол и играя карандашом, невольно подумал: «Совсем как в пословице: «Дочка, говорю тебе, а ты, невестка, слушай...»

С улицы в кабинет, где сидели Шербек, Назаров и Саидгази, донеслись чьи-то крики. В окно было видно, как мальчишки и взрослые бежали к центру кишлака. Распахнулась дверь, и на пороге появился сторож. Он так волновался, что трудно было разобрать слова, со свистом вылетающие сквозь редкие зубы. Наконец Шербек понял, что пойман вор и находится он у чайханы. Им овладело ребяческое любопытство.

Он выбежал на улицу и, не дожидаясь Назарова и Саидгази, быстро зашагал в сторону чайханы. Там уже собралась большая толпа. У столба, на котором ослепительно сверкает электрическая лампочка, — всадник. Он что-то рассказывает, размахивая плетью. Слов не разберешь из-за сильного шума.

Когда Шербек подошел, толпа расступилась и дала ему дорогу. Посредине стоял человек. Мокрая спина и тяжелое дыхание свидетельствуют о том, что мешок у его колен не так давно поставлен на землю.

Шербек сразу же узнал этого человека: Фазлиддин-кары! Впервые он встретился с ним давно, за год до начала войны. Как-то вместе с ребятишками пас скот на холме. Видят, в кишлак направляются два незнакомых человека. Ребята, как положено, чинно поздоровались с ними за руку. Позже Шербек узнал, что старший из них был Абдулазиз-лавочник, которого арестовали за тяжелые преступления, совершенные вместе с Разыком-курбаши, а чернявый, что помоложе, Фазлиддин-кары, вместе с своим братом Максумом убивший его отца. Шербек не мог простить себе, что подал руку этому человеку, потом он долго тер ее песком и камнями, чтобы смыть грязь от этого рукопожатия.

Позже, во время войны, Абдулазиз-лавочник сошел с ума. Ночами он бродил вокруг бывшей своей усадьбы, где теперь был колхозный склад. Однажды возле склада осела земля, когда стали раскапывать, нашли труп Абдулазиза. Его засыпало в подземном ходу, который он прорывал к своему бывшему дому.