— А что «но»?

— Боюсь, Туламат-ака, будут потом говорить в Аксае, что я ел свинью...

От смеха парней задрожали стекла в окнах чайханы.

— Признайтесь, Туламат-ака, наверное, из денег, вырученных от продажи свинины, принесли подношение праху Гаиб-ата? — сказал кто-то.

Туламат разозлился не на шутку, хотел встать и уйти, но парни схватили его за полы халата, стали успокаивать.

— А правда, что вы кабана живьем поймали?

— Еще говорят, что, когда кабан стал улепетывать, вы догнали и вскочили на него верхом?

— Это не я. Отец Джанизак-аксакала.

— Да Джанизак-аксакал сам человек в летах, как же его отец мог поймать кабана?

— Хей! Да когда был таким парнем, как ты!

— И он действительно вскочил верхом на кабана?

— Что ж, по-твоему, я сочинил это? Сам слышал от Джанизак-аксакала. Как-то ночью его отец услышал странные звуки. Вышел во двор. Кто-то хрипит в хлеве. Подумал: наверное, с коровой что-нибудь, и бросился к хлеву. Только подбежал — что-то выскочило. Чтобы околеть этой корове, с каких пор стала бодаться, — и бросился следом. Догнал и вскочил на спину. Смотрит — в руках не рога, а уши кабана! А кабан летит как пуля. Он подумал: «Эх, будь что будет!» — и стал крутить кабану уши. Тот ошалел от боли и бросился в речку. Сам тяжелый, да еще человек на нем — задохнулся в воде. Отец Джанизака так до утра и сидел в реке верхом на кабане. Утром люди увидели и вытащили обоих.

— Были же раньше такие смелые люди! — вздохнул кто-то.

— Ну ладно, что было, то прошло. Давайте послушаем теперь, как Туламат-ака поймал кабана.

— Вам, наверное, известно, что мы взрываем склон горы на Куксае и строим там зимовье для табунов? — сказал Туламат.

Парни утвердительно закивали.

— Вам известно, что Халмурад, сын уста Хамида, ставит памятник на могиле Бабакул-ата?

Некоторые удивились, кто-то ответил: «Слышали».

— Так вот, оказывается, не всякий камень годится под памятник. Халмурад искал-искал и, наконец, нашел глыбу мрамора с человеческий рост. Этот камень с помощью верблюда мы доставили на кладбище с чинарой. А вы еще считаете себя джигитами. Настоящий джигит-то, оказывается, Халмурад. Как начал оживлять камень — ну, точно покойный Бабакул-ата получился! А шапка-то на голове! Так и хочется потрогать. Золотые руки стали у парня — просто диву даешься...

Туламат так разошелся, что чуть было не рассказал одну свою тайну. Хорошо, что вовремя остановил язык. Разве можно доверять такой разговор этим черноглазым насмешникам! А тайна была вот какая: еще раньше уста Хамид просто прожужжал ему уши: «Твоя младшенькая, дай бог ей вечной молодости, стала словно куколка. Давай породнимся». — «Пусть окончит учебу, а там видно будет», — ответил он тогда неопределенно. А уста Хамид — человек мудрый, видно, почувствовал что-то. И в самом деле: Туламат как-то поздно возвращался из правления и, чтобы сократить путь, пошел берегом сая. Смотрит — на камне посреди реки сидят парень с девушкой. И что же вы думаете? Это его дочь с Халмурадом! Прошел тихонько, будто ничего не заметил. Как вошел в дом, начал читать жене мораль: «Ты знаешь, как нужно растить дочь или нет? А если их увидят те, у кого длинные языки?»

Но стоило ему увидеть собственными глазами «ремесло оживления камня», как прямо заявил уста Хамиду: «Будь у меня десять дочерей, всех отдал бы твоему Халмураду».

Вот о чем умолчал сейчас Туламат, хотя и нелегко это было.

— ...Увидел я работу Халмурада и задумался, чем бы его отблагодарить. Вскоре и повод нашелся. Понадобились потолочные балки, чтобы покрыть крышу конюшни. Начиная от цемента и кончая досками — все возили из кишлака на верблюде. Но потолочная балка — длинная, тяжелая. На верблюде ее никак не устроишь. На берегу Куксая много горных тополей. Но они в ведении лесного хозяйства, рубить их нельзя. Думаю, схожу-ка я к Джанизак-аксакалу, нашему отцу и дорогому человеку, попробую его уговорить. И пошел к нему в лесопитомник. Да, видно, попал не вовремя, аксакал что-то хмурый был. Оказывается, посеял кукурузу на пустоши на склоне горы. Уже начала наливаться, однажды пошел, смотрит — большая часть поля изрыта. «Эти кабаны, чтоб околеть им, бродят стадами. Если повадились раз, то не оставят в покое, каждый день будут приходить. Остался я без кукурузы», — сказал он уныло. «И вы расстраиваетесь из-за этого? — сказал я ему. — Если я не защищу ваши интересы от кабанов, можете забыть, как меня зовут!» А сам думаю: «Вовремя я пришел-то».

В ту ночь пошли охранять кукурузу вместе. Взяли с собой и Халмурада. Пусть, думаю, разок побалуется. У троих по двухстволке — сразу на шесть выстрелов. Зарядили ружья кабаньими пулями, забрались в кукурузу и улеглись. Долго лежали, ко сну уже потянуло. Вдруг слышим — что-то чавкает и чавкает. Время было как раз такое, когда взошла луна. Гляжу — посреди зарослей ущелья целое стадо кабанов. По-моему, до двух десятков было! Играют, прыгают, пищат вместе с детенышами. Вы видели, как играют толстые, пушистые щенки? Ну и эти точно так же. А один, здоровый, как осел, направил нос в нашу сторону, нюхает воздух и хрюкает. «Самое время», — подумал я и, нацелив между глаз, нажал сразу на оба курка. Кабан подпрыгнул на месте, а потом ринулся прямо на нас, за ним — все стадо. Шум поднялся страшный — топот, хрюканье. Не дай бог, оказывается, встретиться с раненым кабаном. Распорет живот и вывернет все кишки. Я-то ладно, думаю, вот Халмурада жалко: молодой еще, единственный сын у родителей... Морда кабана уже совсем близко, клыки блестят при свете луны. «Стреляй!» — завопил я истошным голосом. «Бух-бух!» — кто-то выпалил. Испугались огня, что ли, во всяком случае, шагах в трех-четырех от нас свернули в сторону, пронеслись через кукурузу и скрылись из виду. Самый здоровый позади всех бежал. Халмурад — настоящий герой — не растерялся и выстрелил еще раз. Кабан свалился, так и не сумев выбраться из кукурузы. Когда рассвело, подошли к кабану, видим — моя пуля попала ему в рыло, а пуля Халмурада — в живот. Я-то знал, что руки, которые режут камень, словно масло, могут все делать! «Теперь кабаны никогда не придут на это поле», — сказали мы Джанизак-аксакалу. Уж как он обрадовался, что спасли кукурузу. А я только и ждал этого момента. «Пустое слово режет ухо, аксакал», — сказал я. «Ну, тогда пойдем в дом, для тебя не жалко хорошего жирного плова». Тут-то я и рассказал ему в открытую, зачем пришел. «За тонкое место схватил», — вздохнул он и задумался. Этот человек — попросишь — душу отдаст, а рубить деревья без пользы не разрешит.

«Есть у меня одно условие, — сказал, наконец, он, — согласитесь — рубите». — «Какое же условие?» — «За каждое дерево посадите по двадцать саженцев. Саженцы я вам дам». — «Я согласен не двадцать, а двадцать пять саженцев посадить». На том и порешили.

— Так одним выстрелом убили трех зайцев: кабана добыли, три тысячи, — он похлопал себя по разбухшему поясному платку, — тополя и посадили сверх положенного сто саженцев. Вот как поступают настоящие джигиты! А вы бьете баклуши, целый день сидите в чайхане, а тоже называете себя джигитами. А, да ну вас! — полушутя-полусерьезно сказал Туламат и, махнув рукой, поднялся и направился к выходу.

Парни пытались задержать его, но Туламат, даже не повернув головы, вышел.

По дороге он встретил Нигору, возвращающуюся от больного. Туламат и ей рассказал, как убил кабана, пригласил на пиршество.

— Жалко, Шербека нет в Аксае, вместе бы приехали...

— Спасибо. Я и одна могу приехать. Без вашего товарища председателя обойдусь. До свидания!

Туламат был поражен резким ответом Нигоры.

— Йе, что ты говоришь, дочка? — С этими словами он остался стоять посреди дороги.

Через два дня, погрузив закупленную провизию на верблюда, захватив двух попутчиков из ревизионной комиссии, Туламат отправился в горы.

Шербек, вернувшись из колхоза «Рассвет», был весь переполнен впечатлениями. Ему не терпелось поделиться ими с Назаровым.

Вечером они встретились в правлении. После разговора о делах в Аксае, когда Шербек уже начал рассказывать о соседях, появился Саидгази с бумагами. Шербек мельком взглянул на новенькую голубую папку у него под мышкой. «Во времена Ходжабекова папка для подписи, кажется, была красная», — подумал он.