— В любом случае, — продолжил Эндсо, — я узнал, что мне было необходимо. А именно: наша «машина» — как говорит о боге ваш старший помощник — не единственная, которая в последнее время отказывается выполнять приказы. На трех других кораблях боги тоже противились или нуждались в воспитании. И это происходит с праздника Имманентности.

— Четыре случая за десять дней, — произнес Форн, вклиниваясь в разговор. — Действительно необычайно много.

— Принимая во внимание, что за весь прошлый год было лишь три случая неповиновения, это крайне необычайно, — согласился Эндсо.

— На то есть причина? — спросил Тефе.

— Разумеется, нет, — ответил священник. — Помимо той, что эти оскверненные пытаются нащупать границы дозволенного, подобно любому пойманному зверю. Им хочется доказать нам, что они ужасные создания, а не рабы куда более великого Господа. Они просто воют на звезды, капитан.

Эти слова Эндсо подчеркнул, сделав большой глоток, а затем нетвердой рукой указал на Форна.

— А потому мы обязаны всегда напоминать им об их положении, прихожанин Форн. Слова! В них есть сила. Называя бога по имени, мы даем ему силу. Не называя — отнимаем. Пусть немного, но все же. Восхваляя Нашего Господа в их присутствии, мы ослабляем их, а когда называем «оскверненными», принижаем их и одновременно превозносим Господа, потому что именно он их поработил. Знаете ли вы, прихожанин Форн, что держит оскверненного в кольце?

— Полагаю, железо в цепях, — ответил Форн.

— Вера, прихожанин Форн! — воскликнул Эндсо, пожалуй, чересчур громко. — Железо — просто металл. Что наделяет его способностью сдерживать, ранить и убивать — так это наша вера в Господа. Затем-то я и здесь — чтобы поддерживать в вас веру, в каждом из вас. И если бы все офицеры на корабле были такими, как вы, прихожанин Форн, оскверненный давным-давно сбросил бы свои оковы.

Эндсо направил руку на капитана.

— И даже драгоценный Талант командира не дал бы нашему капитану…

— Довольно! — резко прервал его Тефе. — Священник, вы пьяны. Предлагаю вам удалиться.

— Я и так притомился, капитан, — согласился Эндсо, отталкивая стул.

Прислужник будто случайно оказался рядом, чтобы подхватить священника под нетвердую руку; Эндсо сердитым взмахом отослал его прочь и обвел взглядом сидящих за столом.

— Сейчас я скажу вам кое-что, всем вам. Священнику не дан Талант — нет такой штуки, которую Наш Господь повесил бы ему на грудь, чтобы дать силу. И знаете почему? Потому что священник — он священник Господень! Его рука, его собственная, его язык. Во мне есть вера, мои прихожане. Я — живое воплощение веры в Господа. Вера, господа! Вез нее мы затеряемся во тьме. — И, переведя горящий взгляд на Форна, Эндсо добавил: — Увидимся с вами утром, прихожанин Форн. Обсудим вашу веру.

— Да, священник, — сказал Форн.

Эндсо нетвердыми шагами покинул столовую, провожаемый прислужниками и негромким гулом голосов сидящих за столом офицеров.

Тефе склонился к старшему помощнику.

— Нил, я верю, что твоя вера крепка, — тихо сказал Тефе.

— Так и есть, капитан, аминь, — ответил тот. — Достаточно крепка, чтобы выдержать нашего священника.

— Когда-то он был священником получше, — по крайней мере, мне так говорили.

— Полагаю, это было до того, как он стал возить с собой личный запас вина, — заметил Форн.

— Думаю, он стал летать с вином потому, что осознает, насколько лучше он раньше был, — уточнил Тефе.

— Итак, капитан, — сказал Форн и качнул головой, — я не сомневаюсь в его вере, равно как и в своей. И я знаю, что он представляет Нашего Господа на борту «Праведника». Мне бы хотелось, чтобы Господь нашел для себя сосуд достойнее. Если священник прав в том, что по-настоящему бога держит вера, а не железо, тогда нам отчаянно нужна вера.

Тефе посмотрел на старшего помощника с еле заметным осуждением:

— Поражение у Амен-Кура не должно ослабить нашу веру, Нил.

— Ни вашу, ни мою, капитан, — согласился Форн. — Но поражение тяжело сказывается на команде — равно как и неповиновение со стороны бога. — Он еще ближе склонился к капитану. — Кроме того, до них доносятся слухи о поражениях и неудачах флота, слухи о том, что на Нашего Господа готовится новое покушение со стороны других богов. Необдуманные слова священника Эндсо о том, что те, другие боги взволнованы, так или иначе дойдут до команды. Капитан, наши люди не привыкли к поражениям и неудачам. Их вера подвергается серьезному испытанию.

Тефе откинулся в кресле и внимательно посмотрел на старшего из подчиненных.

— Теперь я понимаю, почему ты перевел разговор на пустые рассуждения о терминах, — сказал капитан. — И к сожалению, признаю, что именно я вернул священника Эндсо к серьезной теме. Прошу прощения, Нил.

Форн улыбнулся.

— Священник бы все равно об этом заговорил, так или иначе. В лучшем случае я лишь ненадолго оттянул этот момент, — сказал он и снова стал серьезен. — Но суть в том, капитан, что именно сейчас веру нужно укреплять — более подходящего момента не придумать. И священник Эндсо — тот человек, на которого эта задача возложена. На этого пьяницу, узколобого глупца. Вот что меня пугает.

Дверь в Воробьятник распахнулась. В проеме стояла Шелли Тью — совершенно нагая под узорным халатиком. Она-то и открыла.

Капитан Тефе даже вздрогнул от неожиданности.

— Ты нечасто открываешь сама, — заметил он, помолчав.

— В общем, да, — ответила Шелли. — Но Лэйд обедает, Чьен отдыхает, Исса молится, а Тейси велели идти в лазарет ухаживать за тем беднягой, которого чуть не прожевал бог. Собственно, остается только мне.

— Если ты не занята, я бы с тобой поболтал, — сказал Тефе.

— Вы же капитан, — охотно согласилась Шелли, отбрасывая с лица прядь волос. — Для вас я всегда свободна, это одно из преимуществ должности. И вашей, и моей. Ну же, капитан, входите — будьте как дома.

Она отступила в сторону, слегка склонив голову. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

Капитан шагнул в Воробьятник. Шелли закрыла дверь и заблокировала ее.

— Пойдем в мое гнездышко. Я скажу Лэйд, чтобы нас не тревожили. Вперед, капитан, — а я сейчас вернусь.

Она одарила капитана улыбкой и скрылась в тесной столовой этой части корабля.

«Гнездышко» Шелли представляло собой маленькую каюту, ничуть не просторнее тех, что отводятся старшим офицерам или священнику. Но в отличие от спартанских кают офицеров или монашеской каюты священника каюта воробьихи была теплой и манящей; пол, стены и потолок плавно переходили друг в друга. Здесь вовсю буйствовали краски — желтовато-коричневая, пурпурная, светло-золотая, — и в воздухе стояло нежное благоухание цветущих растений. Как всегда, Тефе вдохнул полной грудью и, вопреки своей воле, несколько расслабился.

На полочке с косметикой капитан увидел нечто новое — статуэтку неизвестного ему живого существа. Тефе взял ее и стал внимательно рассматривать.

— Это воробей, — сказала Шелли, входя в «гнездышко» и блокируя дверь. — Настоящий.

— Вот как! — откликнулся Тефе.

— То есть фигурка воробья, конечно же, — добавила Шелли, приближаясь к капитану.

Она опустила ему на плечо нежную руку, второй легонько обхватила кисть капитана, сжимавшую статуэтку.

— Подарок Брэна Уссе. Он нашел ее на Айнсе и подумал, что она мне понравится.

— Хороший подарок, — заметил капитан. — Совсем не тот, которого я мог бы ожидать от интенданта Уссе.

— Что вы имеете в виду? — спросила Шелли, легонько поглаживая пальцы капитана.

— Интендант был жестоким человеком, — сказал капитан.

— Только не со мной, капитан, — хихикнула Шелли.

— Так, значит, он был двуличным? — спросил Тефе.

— Нет, — ответила Шелли терпеливо и в то же время с нежным подтруниванием. — Лик у него был один. Но ведь с разными людьми мы все ведем себя по-разному. Я знаю, со мною вы другой, совсем не тот же, что с командой. Но это вовсе не говорит о том, что вы двуличны.