Вот он — важнейший момент его жизни. Смысл его бытия! Все, сделанное им до этого момента, все, чем он был, что когда-либо говорил, чего хотел, вело именно сюда, к трагической финальной сцене. Энсин Дэвис отступает, а черви несутся на него сквозь землю и воздух.

Это судьба. Это предназначение.

В одно мгновение, глядя в острые, как иголки, зубы на весьма с точки зрения эволюции подозрительно вращающейся челюсти червя, энсин Том Дэвис увидел будущее. И оно отнюдь не проясняло таинственного исчезновения борговиан. Да теперь никто уже и не вспомнит про борговиан!

Это было будущее энсина — вернее, его отца, теперь адмирала флота. А если точнее, отношений капитана Абернати и адмирала Дэвиса. Энсин увидел сцену: капитан сообщает адмиралу о смерти сына. Увидел, как ошеломление сменяется гневом, как распадается старая дружба. Военная полиция союза сажает капитана под домашний арест, пока идет расследование по обвинению в преступной халатности, состряпанному разъяренным адмиралом. Энсин увидел трибунал, где выступающий адвокатом офицер К'рооль припер к стенке вызванного в качестве свидетеля адмирала, заставив признать, что причиной обвинения стали горе и отчаяние вследствие смерти сына. Дэвис увидел, как отец с надрывом раскаивается и просит прощения перед ложно обвиненным капитаном. Тот прощает, и старые друзья в трогательном, душераздирающем порыве воссоединяются прямо в зале суда.

Какой сюжет! Какая драма!

И все это благодаря ему, энсину Дэвису. Это его судьба. Решающий момент!

«Да ну вас всех к чертям! — подумал энсин. — Жить хочется!»

Он дернулся, уклоняясь от червей, споткнулся, и червь откусил ему лицо. Дэвис умер.

Сидя рядом с К'роолем и Вестом, Люций Абернати в бессилии наблюдал, как Том Дэвис пал жертвой борговианских червей. Капитан вдруг ощутил прикосновение — на его плечо положил руку главный инженер Поль Вест.

— Люций, мои соболезнования. Я знаю, он был твоим другом.

— Больше чем другом, — с трудом выговорил Абернати. — Он был сыном друга. Поль, я же видел, как он рос! Я пристроил его на «Интрепид». Я обещал его отцу, что присмотрю за сыном. И я присматривал, проверял время от времени, как у него дела. Никакого фаворитизма, конечно. Но я не упускал его из виду…

— Адмирал будет вне себя от горя, — сказал офицер по науке К'рооль. — Энсин Дэвис был единственным ребенком адмирала и его покойной жены.

— Да, — подтвердил Абернати. — Ему будет тяжело.

— Люций, это не твоя вина, — заметил Вест. — Ты же не приказывал ему стрелять из импульсной пушки. Не приказывал бежать.

— Не моя вина, — согласился Абернати, — но моя ответственность.

Он отполз от остальных на самую дальнюю часть валуна, чтобы немного побыть в одиночестве.

Когда капитан оказался вне зоны слышимости, Вест прошептал К'роолю:

— Господи боже, ну что за идиот вздумает стрелять по земле, кишащей плотоядными червями? А уж бежать потом по этой земле… Пусть Дэвис и адмиральский сын, но с головой у него беда.

— Очень неудачно получилось, — согласился К'рооль. — Чем опасны борговианские земляные черви, хорошо известно. Чену и Дэвису следовало бы знать.

— Да, стандарты наши все ниже, — вздохнул Вест.

— Возможно, — допустил К'рооль. — Так или иначе, последние разведмиссии повлекли за собой прискорбные потери. Соответствуют эти миссии нашим стандартам или нет — трудный вопрос. Бесспорно одно: нам необходимо пополнение.

Энсин Эндрю Даль выглянул в иллюминатор «Дока Земли», космической станции Вселенского союза на земной орбите, и увидел рядом звездолет.

«Интрепид».

— Правда, он прекрасен? — послышался рядом голос.

Даль обернулся: девушка в униформе энсина звездного флота тоже глядела на корабль.

— Правда, — согласился Даль.

— Это флагман Вселенского союза «Интрепид». Построен в две тысячи четыреста тридцать пятом году в доках Марса. Флагман Вселенского союза с две тысячи четыреста пятьдесят шестого года. Первый капитан — Женевьева Шэн. С две тысячи четыреста шестьдесят второго года капитан — Люций Абернати.

— Вы — экскурсовод по «Интрепиду»? — улыбнулся Эндрю.

— А вы на экскурсию? — улыбнулась в ответ девушка.

— Нет, — ответил он, протягивая руку. — Эндрю Даль. Меня назначили на «Интрепид». Я жду трехчасовый шаттл.

Девушка пожала его руку:

— Майя Дюваль. Меня тоже назначили на «Интрепид». И я тоже жду трехчасовый шаттл.

— Какое совпадение!

— Если хочешь называть встречу двух офицеров, назначенных на один и тот же корабль ВС, ожидающих на одной и той же станции ВС одного и того же шаттла, совпадением — называй, пожалуйста.

— Если уж ты так ставишь вопрос — какое несовпадение!

— Отчего так рано? Еще только полдень. Я думала, явлюсь первая.

— От нетерпения. Это мое первое назначение.

Дюваль посмотрела на него вопросительно.

— Я поступил в академию на несколько лет позже.

— Это почему?

— Долгая история.

— У нас полно времени. Как насчет пообедать вместе? Там и расскажешь.

— Э-э, я вроде как ожидаю друга… Его тоже назначили на «Интрепид».

— До фуд-корта рукой подать. — Дюваль указала на ряд стоек по другую сторону коридора. — Просто пошли ему либо ей сообщение. Если не заметит, мы твоего друга оттуда увидим и перехватим. Пойдем. Я проставляюсь.

— А-а, вот как! Если я откажусь от дармовой выпивки, меня уж точно вышибут с флота.

— Ты обещал долгую историю, — напомнила Майя, после того как взяли еду и напитки.

— Ничего я не обещал.

— Но обещание подразумевалось! — возмутилась она. — В конце концов, я проставилась, и ты мне должен! Энсин Даль, а ну-ка развлеките меня!

— Ладно, попробую. Я так поздно поступил в академию, потому что три года проучился в семинарии.

— Так, уже интереснее.

— На Форшане, — добавил Даль.

— О-о, это оч-чень интересно. Так, значит, ты священник форшанской религии? Какой секты?

— Левой. К тому же я не священник.

— Целибат не по душе?

— У левых нет целибата. Но я был единственным человеком в семинарии, так что, если можно так выразиться, целибат был вынужденный.

— Некоторых бы это не остановило.

— Ты не видела вблизи форшанского семинариста. Кроме того, я не ксенофил.

— А если ты просто не встретил нужного ксено?

— Предпочитаю людей. Можешь звать меня занудой.

— Зануда, — немедленно подхватила Дюваль.

— Никто еще так быстро не засовывал свой нос в мою личную жизнь, — отозвался Даль. — Если ты настолько прямолинейна с пятиминутным знакомцем, могу только представить, какова же ты со старыми приятелями.

— Я так не со всеми. Но могу сказать сразу: ты мне нравишься. Да и вообще. Ты ж не священник.

— Нет. Официальный статус: «иномирец кающийся». Мне позволили пройти весь курс обучения и исполнить кое-какие ритуалы, но для полного посвящения не хватило физических возможностей.

— Каких же?

— Например, способности к самооплодотворению.

— Небольшая, но весьма существенная деталь.

— А ты беспокоилась о целибате, — заметил Даль, отхлебывая проставленное.

— Если ты священником стать не можешь, зачем было в семинарию лезть?

— Мне показалось, форшанская религия очень умиротворяет. Когда я был моложе, это привлекало меня. Мои родители рано умерли, оставив небольшое состояние. Так что я заплатил учителям за уроки языка, прилетел на Форшан, нашел семинарию, куда меня могли взять, и приготовился остаться на Форшане до конца жизни.

— Но не остался. Это же очевидно.

Даль улыбнулся:

— Форшанская религия умиротворяет. А вот форшанская религиозная война — не очень.

— Понятно. Ну а как форшанский семинарист стал выпускником академии?

— Когда ВС взялся улаживать конфликт на Форшане, выступая третьей стороной, ему понадобился переводчик. Мало кто из людей знает хотя бы один диалект Форшана. Я знаю все четыре основных.