«Эй, эта нелепица оплатила твой колледж, — напоминает часть твоего „я“. — И заплатит за твою томографию».

Справедливо подмечено, думаешь ты.

Но ведь вполне разумно ожидать от семейного бизнеса чего-нибудь получше бессмысленного и нелепого развлекательного продукта, неотличимого от любого другого бессмысленного и нелепого развлекательного продукта. С тем же успехом можно выпускать пластмассовые вешалки.

— Мэттью Полсон? — спрашивает оператор томографа.

Ты глядишь, киваешь.

— Мы готовы, прошу вас.

Ты заходишь в комнату с томографом, медик показывает, где переодеться в больничный халат и оставить свои вещи. Рядом с аппаратом не должно быть ничего металлического. Ты раздеваешься, залазишь в халат и выходишь. Оператор же смотрит в твою историю.

— Кажется, вы здесь уже были и, вероятно, помните, что нужно делать, — говорит он.

— Вообще-то, я не помню, был ли здесь раньше. Потому, собственно, я и здесь.

Оператор снова глядит в медкарту и слегка краснеет.

— Простите, — бормочет он. — Я не всегда такой болван.

— Когда я был здесь в последний раз?

— Чуть больше недели назад, — отвечает он и хмурится, перечитывая. — Кажется, ваши данные перепутались с чьими-то еще.

— Почему вы так думаете?

Оператор глядит на тебя пристально:

— С вашего разрешения, я пока не стану отвечать. Если это результат путаницы — в чем я уверен, — то я не хочу отвечать за разглашение информации о другом пациенте.

— Хорошо. Но вы же можете сообщить мне мои данные?

— Само собой. Это же ваши данные. Но давайте сейчас сосредоточимся на процедуре.

И он велит тебе лечь на стол и задвигает твою голову и туловище в клаустрофобически тесную трубу.

— Ну и что, по-твоему, высматривал медик? — интересуется Сандра во время вашего совместного ланча в «Китайском бистро П. Ф. Чанга».

Китайское бистро ты не слишком любишь, но к нему — по причинам, объяснению не поддающимся, — питает слабость Сандра, а ты все еще питаешь слабость к Сандре. Ты встречаешь ее у бистро, видишь ее впервые после аварии, и она утыкается носом в твою жилетку, чуть не плача от радости, обнимает — но быстро выпускает, отступает на шаг и угощает шутливой оплеухой за то, что не позвонил ей раньше. Затем вы оба заходите в то место, где подают претенциозную разномастную снедь.

— Не знаю, — отвечаешь ты. — Я хотел взглянуть в карту, но оператор сразу велел мне одеваться и сказал, что результаты сообщат потом. Я не успел и штаны натянуть, как он был таков.

— Что бы там ни было, вряд ли это что-то хорошее, — заключает Сандра.

— Что бы там ни было, скорее всего, оно не слишком совместимо со мной, без труда ходящим и говорящим. Особенно с тем, какой я был неделю назад.

— Ошибки в записях случаются сплошь и рядом. Моя фирма на них и зарабатывает. Причем очень неплохо.

Сандра учится на первом курсе факультета юриспруденции Южнокалифорнийского университета и практикуется сейчас в адвокатской конторе, специализирующейся на медицинских делах.

— Возможно, — замечаешь ты задумчиво.

— То есть? — спрашивает Сандра, посмотрев с минуту на твое лицо. — Ты, случаем, не думаешь ли, что родители тебе врут?

— А ты помнишь что-нибудь обо мне после аварии?

— Твои родители не пускали к тебе, — говорит Сандра, и лицо ее делается холодным, напряженным, будто она хочет что-то сказать и боится, что потом пожалеет.

— Они даже не звонили нам, — добавляет она через секунду. — Я узнала из заметки «Лос-Анджелес таймс», которую Камаль послал мне в «Фейсбуке».

— Там была заметка обо мне? — спрашиваешь ты удивленно.

— Ну да. Только не совсем о тебе, а о засранце, который поехал на красный свет. Он партнер в «Уикомб Лассен Дженкинс и Бинг». Внешний консультант в половине дел.

— Мне нужна эта статья.

— Я перешлю.

— Спасибо!

— Меня злит, что я узнаю из «Лос-Анджелес таймс» о настоящей беде с тобой. Я думала, что котируюсь несколько выше.

— Ты не очень-то нравишься моей маме. Ты ж разбила мне сердце.

— Мы были всего лишь школьниками. И ты быстро оправился. Даже слишком. Через неделю уже вздыхал вовсю по Дженне.

— Может быть, — соглашаешься ты.

Да уж. Вспомнишь — вздрогнешь. С Дженной было все сикось-накось. Причем постоянно.

— Да и в любом случае — пусть не мне, но твои старики могли сказать хотя бы Нарену. Он же твой лучший друг. Или Келу могли сказать. Или Гвен. А когда мы все же узнали, они не пустили нас к тебе. Сказали, не хотят, чтобы мы увидели тебя таким.

— Они и в самом деле это сказали?

Сандра отвечает не сразу.

— Буквально не сказали, но подтекст был такой. И мы поняли, что они не хотят. Знаешь, Нарен больше всех давил на них, настаивал. Готов был из Принстона приехать и ночевать под дверью, пока не пустят повидать тебя. А потом ты пошел на поправку.

Ты улыбаешься, вспоминая, как друг захлебывался от восторга, услышав твой голос в трубке.

А потом перестаешь улыбаться.

— Но это же бред, — говоришь ты.

— Что именно? — спрашивает Сандра.

— Отец сказал, что я поправился, ходил и говорил еще за несколько дней до того, как вернулась память. И что я вел себя как обычно в это время.

— И?..

— Так почему я не позвонил тебе? Мы ж встречаемся и говорим каждую неделю, когда я в городе. А почему я не позвонил Нарену? Я ж говорил с ним каждый день. Почему я не писал в «Фейсбук», не рассылал эсэмэски? Почему не сказал никому, что со мной все в порядке? Я же все это сделал в первую очередь, как только вернулась память.

Сандра открывает рот, но раздумывает говорить.

— Ты прав, бред какой-то. Ты бы позвонил или эсэмэску послал — хотя бы затем, чтобы мы тебя живьем не съели за молчанку.

— Именно!

— Ты и в самом деле считаешь, что родители врут тебе?

— Возможно.

— И ты думаешь, что это связано с информацией в твоей медицинской карте? Там написано что-то странное?

— Возможно, — повторяешь ты.

— Как же, по-твоему, одно связано с другим?

— Без понятия.

— Знаешь, по закону ты имеешь полное право увидеть свою историю болезни. Если дело как-то связано с медицинскими данными, начать стоит именно с них.

— Сколько нужно времени?

— Чтобы пойти в больницу и составить запрос?.. Тебе дадут заполнить форму, а потом отправят ее в какой-нибудь чулан, станут перекладывать из папки в папку, посуетятся, а после выдадут резюме. Может быть, оно прояснит что-нибудь. А может, и нет.

— Ты улыбаешься. Значит, есть и другой вариант?

Сандра, и в самом деле улыбаясь, вынимает телефон, звонит, бодро и радостно называет твое имя и прерывается лишь для того, чтобы узнать у тебя название больницы. Еще минута — и отключается.

— Кто это был? — спрашиваешь ты.

— Иногда фирме, где я прохожу практику, нужна информация быстрее, чем по официальным каналам. Я звонила парню, который дает ее нам. У него своя рука во всех больницах от Эскондидо до Санта-Круса. Твои данные будут к вечеру.

— Как ты узнала об этом парне?

— Думаешь, партнер фирмы позволит себе расхаживать с номером этого типа в записной книге? Подобными вещами занимаются практиканты. Фирма всегда выйдет сухой из воды, если попадешься. Виноват глупый, сверхамбициозный студент. Гениально.

— Но ты-то не выйдешь сухой из воды, если парня словят.

— Я выживу, — говорит Сандра, пожимая плечами.

Ты вспоминаешь, что ее отец продал свою программистскую компанию «Майкрософту» в конце девяностых за три миллиарда шестьсот миллионов долларов и успел выйти из дела до того, как лопнул пузырь с интернет-компаниями. В некотором смысле факультет юриспруденции для Сандры — всего лишь хобби.

Она замечает странное выражение на твоем лице.

— Что такое? — спрашивает, улыбаясь.

— Да ничего. Всего лишь думаю о жизни богатеньких баловней судьбы.

— На себя посмотри — за время обучения восемь раз сменил специализацию и все еще не знаешь, что делать со своей жизнью, унылый ты ублюдок. Я, конечно, рада, что ты остался жив, но, честное слово, я тебя прибью.