— Говорят, новая подружка у тебя завелась?… А? — опять спросил отец.

Аниска бросила полено.

— А на что она мне? Пускай с другими девчонками водится. А что в ней хорошего-то? Зубы торчат, как у зайца. И не нужна она мне! И никто не нужен!..

Отец вздохнул:

— Эх, дочка, дочка. Нельзя так на свете жить. Плохо, когда тебе никто не нужен и ты никому не нужна. Уж как в этих делах разобраться — сам не пойму. Трудные это дела!

Из дома вышла мать с Николькой на руках. Она услышала его слова и усмехнулась.

— Страсть какие трудные дела — с девчонками не поладили! Есть о чём говорить — сейчас побранятся, сейчас и помирятся. Аниска сама крапива хорошая.

— Да ведь и крапива колется лишь тогда, когда её топчут да ломают… — ответил отец.

— Ну что выдумал!.. — Мать махнула рукой. — Будь к людям хорош, и люди к тебе хороши будут. А на обиды эти и вниманья обращать нечего — пустяки какие!

— А я ей не хороша была, да? — вдруг всхлипнула Аниска, и слёзы закапали на белые поленья.

Отец встал.

— Сходить в лес, сушнику посмотреть, подготовить… — сказал он, встал и засунул за пояс топор. — В то воскресенье лошадь обещали.

— Ну вот, — обиделась мать, — и так тебя по целым неделям не вижу!

А Аниска обрадовалась. Слёзы её сразу высохли.

— И я с тобой, папаня! Ладно?

— Ну, а как же! — отозвался отец.

— Оба чудные, — сказала мать и улыбнулась, покачав головой. — В лес каждый раз будто к празднику идут! Э-эх!

Аниска неподвижно стояла на полянке, озарённой солнцем, среди пышной пёстрой иван-да-марьи.

Деревья, полные солнечного спокойствия, окружали её, и откуда-то из зелёной чащи сыпался разноголосый птичий щебет. Аниска видела, как на белый цветок дикой петрушки вылез и уселся кремовый паучок-бокоход. Сел и сидит неподвижно — попробуй-ка, муха, разгляди врага!

Она слышала, как далеко-далеко стучит дятел по стволу дерева. Она различала сладкий запах пушистой розовой таволги, которая цвела среди кустов. Сердце её понемножку отогревалось, успокаивалось.

— Папаня, ау! — звонко закричала она.

— Э-ге-ге! — ответил ей отцовский голос из лесной гулкой дали.

Отец здесь, рядом. И весь день будет Аниска около него. Как хорошо, как весело, когда отец дома! Пускай только кто-нибудь нынче подразнит её! Пускай Лиза хоть пальцем тронет! Ага! При отце-то она побоится.

Легонько взмахнув густыми космами, Аниска пошла дальше, в лесную страну, — тихую, приветливую, ласковую…

На старой заросшей дороге Аниска увидела ежа. Он хлопотливо бежал ей навстречу.

— Куда ж, дурачок, бежишь прямо под ноги? — спросила Аниска. — А если б это не я была, а какие-нибудь мальчишки?

Ёжик был молодой, иглы у него были светлые, свежие и не острые. Он свернулся в клубок, Аниска легонько перевернула его.

— Ну, ну, не фыркай, я тебе только в лицо посмотрю. У, какой ты смешной! И глаза зажмурил. А нос-то чёрный да мягкий какой, как сливинка! Ну ладно, развёртывайся да иди куда шёл…

Ёжик открыл глазки, посмотрел на Аниску и опять зажмурился.

— Ну ладно, уйду, — сказала Аниска, — а то пролежишь тут, опоздаешь по своим делам…

И пошла дальше.

Муравьи чёрным ручейком текли куда-то, пересекая дорогу. Куда это они? Ага, на калину! А что там, на калине, мёдом намазано, что ли?

— Ты что нашла? — спросил отец, выходя из чащи.

Аниска молча поманила его к себе рукой.

— Гляди-ка… куда это они?

— А вот куда, — сказал отец, приглядевшись, — видишь?

На калиновых листьях, возле самого черешка, Аниска увидела красные бугорки. Вот к этим-то бугоркам и стремились муравьи. Они грызли их со всех сторон жадно и торопливо. На калиновый лист села глупая муха и поползла к этим бугоркам. Но муравьи, приподнявшись на задние лапы, замахали на неё передними и выставили свои свирепые челюсти:

«Не подходи! Загрызём!»

Муха попятилась и улетела в страхе.

— Ой, звери! — прошептала Аниска. — А что, если бы они большие были? Ну, если бы с корову? Вот-то страшны были бы! Ух, и страшны!..

— Страшней медведя были бы, — согласился отец.

К полудню, когда густой зной начал проливаться на лесные полянки, отец и Аниска дошли до ручья. Они уселись на бережку. Отец достал из кармана большой ломоть хлеба с солью, завёрнутый в газету, посмотрел вокруг:

— Кто хлеба хочет? Ну-ка?

— Ты кому — птицам? — засмеялась Аниска.

— Всем, кто попросит, — улыбнулся отец.

Он отломил половину ломтя Аниске. А от своей половины отщипнул мякиш и покрошил на сырую песчаную отмель.

— Может, какие пичужки съедят…

Аниска съела хлеб, запила водой из ручья.

Хорошо! Хорошо жить!.. Речка журчит. Таволгой пахнет. Отец сидит на бугорке, покуривает…

Аниска запела. Голос у неё был низкий и неверный. Если бы девчонки услышали, сейчас же начали бы смеяться. А если отец слышит — ничего. Он смеяться не будет.

В голубой вышине, играя солнечными огоньками, чуть-чуть трепетали тревожные листья осины. Аниска посмотрела на них и вдруг замолкла. Как жалко, что Светланы сейчас нет здесь. Сидели бы у ручейка, лежали бы на траве…

— Папаня, а где эти ронжи водятся? — сдвинув брови, спросила она. — Ведь ты правду сказал, что у нас эти птицы живут? С красными крыльями, а?

— Правду, — ответил отец, — а для чего же человеку неправду говорить?

— А как её найти? Вот я хожу, хожу, всё хочу эту ронжу увидеть…

— Красивая птица, — сказал отец. — Она, где сыро да глухо, от людей подальше своё гнездо вьёт.

— А поймать её можно?

— Нет. Поймать нельзя. Не поддастся. Да и на что её ловить? Пусть в лесу живёт. В неволе она жить не может. Умирает. Тоскует шибко.

— Мне нужно поймать ронжу.

Отец поглядел на Аниску:

— Это на что же тебе?

Аниска опустила глаза.

— Мне Светлане подарить надо. Это я не так тебе тогда сказала. Светлана хорошая. И зубки у неё хорошенькие…

— А говорила, не нужен тебе никто, а? — усмехнулся отец.

— Светлана нужна мне… — еле слышно прошептала Аниска. — Прямо знаешь как… До смерти!

— Эх, Аниска! — удивился отец. — Так чего ж ты? Сходи да помирись с ней. Вот давай лисичек наберём, ну и снесёшь ей гостинец. Ладно?

Вечером Танюшка прибежала к Кате.

— Знаешь, а Косуля всё-таки чудная. Лисичек принесла — целый фартук — и все отдала Тумановым! Вот хочется ей со Светланой дружиться, вот хочется, и всё. И что пристала?

— А Светлана что?

— А Светлана смеётся. Говорит: «То игрушки мои все покидала, а то как собачонка за мной бегает». Говорит: «Я и в Москве всем буду рассказывать…»

Катя сказала задумчиво:

— А когда Аниска за неё капусту полола, что ж она тогда не смеялась?…

Хоть и ленивая у Кати была душа, но тут и она не смолчала.

Давно перестали петь соловьи, и кукушка в лесу примолкла. Наступил богатый июль месяц, с жаркими днями, с ясными зорями, с лесной земляникой и красной смородиной…

На лугах созрели травы. Начался покос. Тётка Прасковья опять позвала ребятишек:

— На Дмитров луг сено ворошить!

Аниска схватилась за грабли, но мать сказала:

— Подожди, подожди. На луг тебе идти не придётся.

Аниска нахмурилась:

— Лиза пойдёт, да?

— Лиза с Николькой будет.

— А я?

— А ты пойдёшь в Корешки. К тёте Анне.

— Что?!

Оказалось, что тётка Анна, материна сестра, наказывала прислать к ней кого-нибудь из девочек — Лизу или Аниску — на время покоса. У них косьбы много, а тётке Анне от маленького Гришутки никуда отойти нельзя. У них в Корешках, на беду, детский сад закрыли — заболел кто-то из ребятишек, там теперь карантин. Так вот, пусть придёт кто-нибудь, поживёт у неё недельку, Лиза или Аниска, пока жаркие дни стоят…