— Мамушка! — ещё издали закричала Таиска. — Мамушка, ты гляди, каких мы сморчков набрали!
— Мамка, давай обедать! — вторил Романок.
А Валентинка подошла и протянула ей горсточку свежих голубых цветов, ещё блестящих, ещё пахнущих лесом:
— Это я тебе принесла… мама!
ГУСИ-ЛЕБЕДИ
1. Аниска
Это было интересное зрелище. Розовый дождевой червяк высунулся на свет возле самого муравейника. Муравьи вцепились в него и начали вытаскивать из земли. Червяк, видно, почуял недоброе. Он упёрся. А потом и совсем испугался, заворочался, начал пятиться обратно в землю. Но муравьи не давали ему уйти…
Аниска сидела над ними неподвижно. Муравьи бегали по её босым ногам, но не кусались — никогда муравей не тронет Человека, если его не пугать. Изредка она поднимала ресницы, оглядывалась на густые берёзки, осыпанные острыми солнечными огоньками, на мохнатые сосенки, на коричневые иглы муравейника, тёплые и блестящие под солнцем, на цветущие лесные травы… И, улыбнувшись неизвестно чему, снова устремляла свои тёмно-серые, немножко косые глаза на червяка и муравьёв.
Низко, почти над головой, пролетела любопытная синичка. Села на куст и поглядела на Аниску сначала одним глазом, потом другим: «Что это? Человек сидит? Или так, растёт что-то?…»
Аниска улыбнулась:
— Что смотришь?
«Человек!» — в страхе чивикнула синичка и скрылась.
Аниска снова опустила глаза:
— Вытащили!
Муравьи волокли червяка к себе в муравейник. Червяк скорчился, уцепился за траву. Тогда чёрные хищники навалились на него и розняли на две половинки. Аниска, удивлённая такой свирепостью, смотрела, как они запихивали червяка в отверстия муравейника.
— Аниска, ау!
— Аниска, ты где? Ты что делаешь?!
Аниска встала. Девочки пробирались к ней сквозь кусты.
— Чего нашла? Чего нашла? — звонко и торопливо, как птица, повторяла Танюшка. — Что смотришь?
Она заглянула своими быстрыми чёрными глазами в Анискину корзинку. В корзинке топорщились сухие еловые шишки — Аниска набрала разжигать самовар.
— Ничего? А почему здесь сидишь?
Аниска помедлила — рассказать или не надо?
— Тут одна история была…
Танюшка тотчас пристала:
— Какая история? Какая? Что сделалось?
Катя молча глядела на Аниску спокойными ожидающими глазами. Солнце просвечивало сквозь её белёсые волосы, торчавшие над голубой ленточкой, и голова её была похожа на пушистый одуванчик.
— Вот я видела… Отсюда червяк вылез…
— Ой! Вот так история, — закричала Танюшка, — про червяка!
— Червяк вылез. А потом? — спросила Катя.
— А потом муравьи напали, разорвали его и утащили.
— И всё?…
Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный.
— А ну-ка я сама погляжу!
Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы…
Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у неё ветку и забросила в чащу.
— Ты что? Драться, да?! — У Танюшки в голосе послышались слёзы. — Уж скорей драться, да?
— А ты не мучай.
— А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю?
— Муравьёв. Они строили, а ты ломаешь.
— Ну и сиди со своими муравьями. Косуля!.. Кать, пойдём! Пусть одна ходит!.. Косуля, Косуля!
Катя невозмутимо запела тоненьким голоском и пошла по лесу. Она не любила, когда плачут и когда ссорятся.
Аниска хмуро посмотрела им вслед. На смуглых скулах выступил румянец. Всегда так. Когда сказать нечего, так сейчас — «Косуля».
А это слово Аниске было больней всего на свете.
2. Братец Николька, с которым можно разговаривать
Мать уходила из дому и наказывала Лизе, старшей Анискиной сестре:
— Гляди за домом. Уберись в избе, подмети, посуду вымой. А перед зеркалом довольно вертеться — не доросла ещё.
— А Аниске — что?
— А ей — с Николькой сидеть.
И, уже выходя из избы, крикнула:
— Не обижайте Никольку, смотрите!
Лиза с тоской посмотрела на молочные кринки с застывшей белой кромкой по краям, на сальные чугунки, на большую плошку с остатками щей… А она только что причесалась и покрылась чистым голубым платком — можно бы и на улицу…
Она стояла возле печки и острыми мышиными глазами искоса поглядывала на Аниску. Взялась было за ухват, чтоб достать горячей воды, и снова со вздохом поглядела на Аниску:
— Может, ты вымоешь… а?
Аниска поливала свои цветы. Цветы у неё стояли на всех окнах — в горшках, в консервных банках, в кринках с отбитым горлышком.
— Мать велела тебе, — ответила Аниска, — а мне с Николькой.
— Ну, Николька-то ведь спит! А? Мне ведь на школьный участок надо! Я же платье запачкаю!..
— А ты фартук надень.
— У, Косуля! Вот сейчас побросаю все твои цветы!
Аниска растопырила руки. Ей показалось, что Лиза и вправду сейчас набросится на её горшки и плошки.
— Во! Как наседка расшиперилась! — засмеялась Лиза. — А как будто я их после разбросать не могу!
— А я матери скажу!
— Скажи. Она и сама рада будет — в избе светлей. Говори — не будешь мыть?
Аниска посмотрела на свои фуксии, «огоньки» и «крапивки» — такие они были беззащитные, словно маленькие детки! Они глядели на неё малиновыми и лиловыми глазками, словно просили не давать в обиду.
— Иди уж!..
Аниска налила в миску горячей воды и взялась за мочалку.
Лиза повеселела:
— Ты сейчас вымоешь… А я после обеда. Уж после обеда к тебе не пристану!
Она ещё раз заглянула в зеркало и проворно выскочила из избы. Лишь бы сейчас не мыть, а там видно будет!
Жаркая тишина в избе. Слабый запах цветущей сирени плывёт в открытые окна. На рябине поют скворцы…
Всегда было так. Девчонки водятся друг с другом, а она с ними никак поладить не может. Вот и опять — поссорилась с Танюшкой. А из-за чего? Из-за каких-то муравьёв!..
…Аниска тёрла кринки горячей мочалкой, обливала их чистой холодной водой…
А на что ей нужны эти муравьи?
Но вспомнилась их суматоха, их муравьиная паника, их беготня. И Аниска сказала, обращаясь к большой миске:
— А она пусть не ломает. Им ведь тоже не легко строить-то! А к чему она сломала? Ну?…
В окно влетела бархатная оранжевая бабочка. Аниска поймала её, трепетавшую на стекле:
— Красавица ты моя! И кто ж тебя так нарядил? И кто ж тебя так разукрасил?
Аниска глядела на бабочку, ожидая ответа:
— Ну, скажи — ты откуда? Ну, скажи — как тебя зовут?
На кровати захныкал Николька. Аниска тихо вздохнула:
— Ну лети. Прощай. Прилетай ещё — ты меня не бойся!
Проводив глазами вспорхнувшую бабочку, Аниска подошла к кровати.
Никольке ещё года не было. Он говорить не умел, только гукал. Но зато умел слушать. Он слушал всё, что бы Аниска ему ни рассказывала. И только он один не ссорился с ней и не называл её Косулей.
Аниска усадила братца на полу, на разостланное одеяло, дала ему вместо игрушки расписную деревянную ложку.
— Сиди. А мне надо посуду вымыть. А то Лиза придёт — знаешь, какая у нас Лиза? Она теперь с девчонками на речку убежала. Хоть и сказала, что на участок. Да уж я знаю… Сегодня жарко-жарко! Ну, зачем на пол сползаешь? Сиди на одеяле. Вот так. А тебе на речку хочется?
— А-гу… — отвечал Николька.
— А, хочется! — продолжала Аниска. — А мне, думаешь, не хочется? А вот надо с тобой сидеть. И посуду мыть. И в избе убираться. А то мамка придёт, скажет: почему не убрано? Лизе от матери попадёт. А мне от Лизы ещё больше попадёт. Уж лучше вот я домою посуду да вымету…
