Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Думаешь, я могла бы спокойно жить с человеком, который избавился от одного из моих сыновей, будто от досадной помехи? Что ты с ним сделал, Себастьен? Он страдал? — её глаза наполнились слезами. — Ты расправился с ним сам или решил не пачкать руки и поручил неприятное дело кому-то другому?

Себастьен порывался признаться, что ребёнок, названный им Аликсандром, жив и здоров, и он никогда не собирался убивать свою плоть и кровь. Значит, вот как она о нём думает. Считает монстром, способным хладнокровно убить собственного сына... удивительно, насколько сильную боль причиняло это открытие.

Лиана отвела взгляд к ребёнку, наклонилась и поцеловала его в макушку.

— Я тоже сожалею о некоторых принятых решениях.

Возможно, она подобно ему мечтала вернуться в прошлое и исправить ошибки.

— В самом деле?

— Да.

Она смело посмотрела ему в глаза и, следуя его примеру, зашептала, чтобы никто больше её не услышал:

— Мне до глубины души жаль, что когда наконец появилась возможность подобраться к тебе с ножом в руке, я не нашла в себе силы и храбрости вонзить лезвие в твоё сердце.

— Мы продолжаем удаляться от дворца! — проворчал Лукан. За последние два дня (с тех пор, как к ним присоединилась группа энвинцев) это было не первое проявление его недовольства.

— Так надо, — спокойно ответила Жульетт.

— Сколько конкретно, по-твоему, я должен ждать?

Жульетт безмятежно улыбнулась.

— Пока не придёт время, как поступил бы любой прозорливый воин.

Он продолжил бурчать:

— Мне не нужна армия, чтобы исполнить задуманное. Я могу вернуться во дворец один.

— Можешь, но не вернёшься.

Её уверенность убедила Айседору, что, несмотря на протесты, Лукан подождёт.

Жульетт глянула на сестру и улыбнулась.

— Твой мужчина очень нетерпелив.

— Иногда, — хотя порой терпения ему не занимать.

Жульетт усмехнулась, словно прочитала мысли сестры. Возможно, так и было.

Айседора взяла Лукана за руку и зашагала рядом вглубь леса по тропе, которая едва ли заслуживала носить столь громкое название. По словам Жульетт, они направлялись к Софи. Через несколько часов сёстры, наконец, воссоединятся.

Настанет время объятий, поцелуев и извинений. А также глубокой, неиспытанной никогда ранее признательности.

Потом они займутся проклятием. Благодаря возросшей силе Жульетт и знаниям, полученным Айседорой от Тэйна, возможно, сестрам удастся воплотить в жизнь то, что всегда казалось безнадёжным — снять проклятие Файн.

По словам Тэйна, сначала каждая из них прикоснётся к тому, что считает невозможным. Первая, вторая и третья. Какие это могут быть невозможные вещи? Если их угадать, они ведь перестанут быть настолько невозможными?

По одному делу за раз. Сначала воссоединение. Потом спасение Лианы и её детей. И лишь тогда настанет время для раздумий над уничтожением проклятия.

— Мне это не нравится, — приглушённо сообщил Лукан.

— Я заметила.

— Твоя сестра полностью перехватила у меня разработку плана сражения.

— Она знает, как будет лучше.

Лукан усмехнулся, но не возразил.

— Угрюмый рыжий солдат следит за мной с таким видом, будто хочет оторвать голову.

— Если ты не перестанешь орать на его дочь, он, вероятно, попытается.

Айседора посчитала бы фантастическим совпадением, что они с Жульетт недавно отыскали своих отцов, однако она давно поняла, что в жизни не бывает совпадений. Всё происходящее предначертано. По словам Жульетт, Софи тоже встретила своего отца. Какое отношение имеют трое любовников Люсинды Файн к нынешним событиям? Неужели сыграют какую-то роль в уничтожении проклятия, которое помешало Люсинде полюбить любого из них?

Или же их возвращение в жизни дочерей было своего рода подарком? Во взрослом возрасте они с сёстрами редко говорили о мужчинах, благодаря которым появились на свет, но детьми порой обсуждали их друг с другом или молча воображали себе, какие они. Их отцы. Их папы. Возможно, только возможно, те давние мечтания теперь, несколько лет спустя, вознаграждались. Могли ли сёстры приманить к себе отцов... или вернее сами к ним притянуться?

Это было лишь предположение и всё же... хотелось узнать наверняка.

— Жульетт стала немного требовательна с тех пор, как превратилась в королеву, — заметила Айседора. — Наверное, это вполне естественно.

— Полагаю, что так, — проворчал Лукан.

Она сжала его руку.

— Не волнуйся. Софи тебе понравится. Она нежная, покладистая и не обидит даже мухи. 

— Не прикасайся ко мне, ты мерзкий, презренный человечишко! — кричала Софи.

Кейн выглядел весьма озадаченным её вспышкой. Хотя не стоило забывать, что он пропустил рождение Арианы и не знал, чего ждать.

Гнев Софи сменился слезами.

— Прости, мне больно, да ещё роды начались слишком рано. Я пыталась их задержать, но ребёнок решил появиться сейчас, а худшего времени просто не придумаешь. — Софи ловила ртом воздух. — Ненавижу боль. Конечно, ещё одна красивая дочь стоит любых жертв, и нужно держаться стойко и терпеть страдания молча, но почему роды должны сопровождаться такими мучениями? В боли нет ничего хорошего, и она мне совсем не нравится. Нечто столь красивое не должно сопровождаться страданиями, — её оправдания превратились в рыдания, но когда несчастный солдат поднял откидную створку палатки, она рявкнула: — Пошёл вон!

Снаружи, на приличном расстоянии от палатки, с мощной силой вспыхнуло пламя походного костра, на миг озарив лагерь. Это слегка отрезвило Софи, напомнив насколько опасен её гнев, поэтому она направила свои тёмные страсти подальше от мятежников и друзей, устроившихся лагерем у палатки, где она сейчас лежала. Вдали ночь прорезал раскат грома.

— Прости, — повторила она. — Во время родов я неважно справляюсь со своими эмоциями.

Кейн кивнул.

— Я заметил. Мне переместить лагерь? Солдаты здесь в опасности?

— Нет, — слегка обиженно ответила Софи. — Может случиться что-нибудь необычное, но обещаю никому не навредить.

В соседней палатке под присмотром отца Софи спала Ариана.

— Когда примерно родится ребёнок? — поинтересовался Кейн с лёгкой надеждой в голосе.

— К утру. Если повезёт.

Он удивлённо распахнул глаза и, кажется, побледнел.

— К утру? — переспросил он, будто надеялся, что ослышался.

— Если повезёт.

Кейн кивнул и начал готовиться. Он никогда не принимал роды, но и никто из мятежников тоже. Однако это был не первый ребёнок Софи, и она сможет направлять его, когда придёт время. Кейн помог ей раздеться и лечь на мягкую постель из одеял и самых прекрасных простыней, доступных для столь жалкой группы воинов. Закутал жену потеплее, сел рядом и взял за руку.

Ариана родилась в мягкой кровати, в фамильном доме на горе Файн. Эта девочка придёт в мир в маленькой палатке, на земле вместо постели.

Софи сжала руку Кейна.

— Помни, что бы я ни сказала в ближайшие несколько часов, я очень тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — Софи видела, что он гораздо больше неё боится предстоящих родов и волнуется из-за их преждевременности.

Софи ощутила приближение новой волны боли, но постаралась не обращать внимания на пока ещё слабые предупреждающие знаки.

— Следующий ребёнок родится в кровати. Под присмотром повитухи, пока ты, как положено взволнованному отцу, будешь ждать в другой комнате.

— Возможно, в небольшом сельском доме, — согласился Кейн.

— Сельском? — с надеждой в голосе удивлённо переспросила она. — Ты никогда не рассказывал о своих планах на жизнь после окончания войны. Я думала, ты захочешь остаться солдатом.

— Эрик предложил мне должность во дворце.

Сердце Софи замерло.

— В самом деле?

— Я отказался.

Боль доросла до той грани, когда Софи больше не могла её игнорировать и крепко сжала руку Кейна. Осознание, что теперь победить проклятие почти невозможно, доставляло не меньшую муку, чем физические страдания. Без дополнительных сил, придаваемых беременностью, она снова ослабнет. Всего несколько месяцев назад год представлялся таким долгим временем для любви, попыток снять проклятие и просто жизни вместе.