Другим моментом, отвлекавшим внимание римских архитекторов от проблемы очеловечения открытого ими замкнутого внутреннего пространства, был процесс феодализации Рима, который наложил глубокий отпечаток на все проявления римской культуры и в том числе в сильной степени и на архитектуру. Параллельно с возникновением и развитием архитектурной темы замкнутого внутреннего пространства идет зарождение и усиление религиозного его истолкования.

Из всех монументальных римских зданий Пантеон больше всего приближается по формальной законченности пространственной идеи к одному из совершенных решений замкнутого внутреннего пространства и занимает в этом смысле исключительное место в римской архитектуре, которое можно было бы сравнить только с местом, занимаемым в греческой архитектуре Парфеноном.

Но Пантеон далек от классичности Парфенона. Пантеон полон непримиренных противоречий, сталкивающихся и борющихся друг с другом внутри его архитектурной формы, в то время как в Парфеноне противоречия примирены и уравновешены. Пантеон является черновым наброском пространственной идеи, классическое разрешение которой дадут архитекторы Ренессанса. Из всех произведений римской архитектуры Пантеон ближе всего подошел к архитектуре Ренессанса, и вместе с тем дальше всего от нее отошел — так как Пантеон по-восточному пещерен и мистичен, так как на трактовке его форм отразился зарождающийся процесс феодализации, так как в Пантеоне уже заложены идеи, которые со всей силой развернутся в насквозь феодальной Софии в Константинополе. И феодальная компонента накладывает свой отпечаток на весь аппарат ордеров и тектонических членений, которые из замкнутых и самодовлеющих, какими они были в Греции и какими они являются и в Ренессансе, превратились в Пантеоне в активное средство преодоления восточного мистицизма, что придает им напряженную драматичность.

Тот факт, что римская монументальная архитектура возникла из потребности в хлебе и зрелищах низовой массы городского населения, которой правительству нужно было овладеть, чтобы сдержать социальный протест, определяет основное содержание римской архитектуры. Колоссальные светские общественные здания Рима совмещают в себе коллективный характер арочных и сводчатых форм, охватывающих собой большие людские массы и образ монументализированного человека-вождя, даваемый гигантскими ордерами, вырастающими из них и создающими огромные балдахины над воображаемыми монументализированными человеческими фигурами.

«Константинополь — это Вечный город, это Рим Востока. Западная цивилизация, весьма амальгамированная восточным варварством при греческих императорах…» (Маркс К. Традиционная политика России. Сочинения. Т. IX. С. 440). Византийская империя — феодальная, теократическая, строго централизованная монархия, которая во многом напоминает восточные деспотии, особенно персидскую, вновь возродившуюся в III веке при династии Сассанидов (ср. т. I) и уже в III и IV веках своим пышным придворным церемониалом влиявшую на римский двор, а позднее, в V и VI веках, очень сильно влиявшую на двор византийский. (Византия напоминает также и ассирийскую монархию, преемницей которой до известной степени стала персидская монархия.) Однако феодальная Византийская империя является непосредственной продолжательницей рабовладельческой Римской империи, в которой процесс феодализации привел уже в IV веке к перерождению ее хозяйственной и социальной основы. Это обстоятельство составляет существенное различие между восточными деспотиями и византийской монархией, которая сложилась в результате разложения рабовладельческого Рима. Византийцы до XV века, когда их империя окончательно была завоевана турками (1453 г.), называли себя ромеями. Но Византийская империя, в которой греки играли господствующую роль, все больше и больше грецизировалась, прошлое греческой культуры византийцы считали своим, а себя ее продолжателями. В Византии все области культурной деятельности были строжайшим образом подчинены религии, что типично для феодального мировоззрения. Но византийская архитектура не означает возвращения на ступень догреческой архитектуры, а основывается вместе с тем на античной тектонике. Греческое и римское наследие досталось и другим восточным монархиям, особенно Персии и мусульманским государствам (ср. т. I). Но между характером освоения этого наследия различными странами существуют очень глубокие различия. В Персии греческая и римская культура никогда не прививалась глубоко, и те ее элементы, которые проникали в культуру Персии, были там перерабатываемы на основе восточно-деспотического догреческого мировоззрения. То же наблюдается позднее и в культуре мусульманских стран, которые соприкоснулись с греческой и римской культурой только через посредство Византии. В противоположность этому, византийская культура и романская культура Западной Европы глубоко усваивают римское наследие и, каждая по-своему, продолжают разрабатывать те проблемы, к которым подошел и на которых остановился Рим. Это в особенности относится к Византии, где не было того разрыва с римской культурой, который получился в Западной Европе в результате завоевания Западной Римской империи варварами и падения Рима и всех его учреждений. С этим связан длительный период одичания Западной Европы, где только медленно и постепенно вновь налаживалась культурная жизнь, беспрерывно развивавшаяся в Византии, которая является промежуточным звеном между Римом и западноевропейской культурой и очень сильно влияла на нее в романскую и готическую эпохи, а также в начале эпохи Ренессанса.

Центральной проблемой византийского зодчества является разработка внутреннего пространства как самостоятельной архитектурной задачи, признание его положительным содержанием архитектуры как искусства и окончательное преодоление взгляда на внутреннее и наружное пространство как на фон, на котором вырастают архитектурные массы. Эта проблема, которая разрабатывалась в византийской и готической архитектурах, была очередной проблемой мирового архитектурного развития, к которой подошла римская архитектура. Освобождение замкнутого внутреннего пространства как самостоятельной архитектурной величины является основным достижением византийской архитектуры, на котором целиком основывается дальнейшее развитие европейской архитектуры.

С этим тесно связан огромный интерес к проблемам архитектурной инженерии, который проявляют византийские архитекторы, особенно в эпоху VI века, когда византийская архитектура Софии в Константинополе достигла своего высшего расцвета. Техника и конструкция в восточно-деспотических архитектурах кажутся зачаточными, когда сравниваешь их достижения с Софией в Константинополе. Греческие конструкции кажутся младенческими по сравнению с парящими в воздухе византийскими куполами. Даже римские бетонные громады примитивны рядом с утонченным равновесием сложных византийских сводчатых систем, в которых своды взаимно нейтрализуют боковой распор друг друга. Византийская архитектурная инженерия выдерживает сравнение только с готической инженерией, которая по тонкости расчета и рискованности конструкций даже превосходит византийскую. В обоих случаях, и в Византии и в готике, так сильно выраженный интерес к архитектурной инженерии связан с тем, что эти архитектуры сосредоточивают свое внимание на проблеме замкнутого внутреннего пространства и на освобождении его от господства массы, которую они разлагают. Правда, внутреннее пространство можно оформить только при посредстве охватывающей его материальной оболочки, но тем не менее можно главный акцент перенести на само пространственное ядро и мыслить оболочку только как средство оформлений пространства, лишая ее самостоятельной выразительности и доведя ее в архитектурно-художественном смысле до отрицательной величины, до степени системы пространственных знаков, совершенно подчиненных охватываемому ими пространству. Именно такова масса в византийской архитектуре VI века, где она превратилась в тонкую эпидерму, в эластичный пузырь, натянутый на пространство. Но такое понимание материальной оболочки здания, целиком вытекающее из господства в Византии замкнутого внутреннего пространства, требует технических и конструктивных возможностей, которые не мерещились восточно-деспотическим архитектурам с их гигантскими нагромождениями сплошных масс, как, например, в египетских пирамидах, вавилонских зиккуратах или в индийских башнеобразных храмах необрахманского периода, напоминающих первобытные дольмены — погребальные курганы. Только в Греции и Риме тектоника породила интерес к конструкции как самоцели. И только в Риме, в связи с постановкой проблемы замкнутого внутреннего пространства, обнаружился живой интерес к инженерии, приведший к открытию римского бетона. И уже в Риме появилось стремление освободиться от излишних масс и ограничиться минимумом телесности, которое намечает основное направление дальнейшего развития архитектурной инженерии. Однако унаследованное от классической Греции преобладание масс здания над их внутренним пространственным ядром препятствовало в Риме развертыванию этого процесса. Феодализированный Рим освободился от греческой пластичности и перенес главный акцент на внутреннее ядро древнехристианской базилики, создав тонкую дематериализованную стенку над аркадой, но она была только перегородкой в пространственной среде и не охватывала собой пространственного ядра со всех сторон. Только при помощи византийской инженерии стало возможным довести до минимума массивную оболочку, охватывающую замкнутое внутреннее пространство, и вместе с тем сделать эту оболочку максимально эластичной, так чтобы она в своей гибкости сама отошла на второй план перед формуемым ею пространством.