«Там, где рабство является господствующей формой производства, там труд становится рабской деятельностью, т. е. чем-то бесчестящим свободных людей. Благодаря этому закрывается выход из подобного способа производства, в то время как с другой стороны, требуется устранение его, ибо для развития производства рабство является помехой. Всякое покоящееся на рабстве производство и всякое основывающееся на нем общество гибнут от этого противоречия» (Энгельс Ф. Диалектика природы. Цит. по: К. Маркс и Ф. Энгельс об античности. 1932. С. 219–220).

Архитектурно-художественную композицию Пантеона, этого главного произведения архитектуры эпохи Адриана, нельзя понять, если не вспомнить развития процесса феодализации Рима, который во II веке только еще подготовлялся и который со всей силой развернулся в III веке. II век — та эпоха, когда внутренние противоречия римского общества начали все сильнее заостряться и время от времени давали знать о себе очень ощутимо. Начавшийся уже во II веке процесс, корни которого восходят еще к I веку, но который только в III веке привел к глубокому потрясению всего уклада римской жизни, дает грандиозную картину постепенного превращения рабовладельческой монархии, развившейся из аристократической республики и созданной торгово-промышленно-рабовладельческим классом, в монархию феодальную, напоминающую отчасти восточные теократические деспотии. Центральным моментом в этом развитии является переход в крупном землевладении к эксплуатации труда крепостных, прикрепление крестьян к земле, образование римского колоната (колон — крепостной крестьянин), с которым связано закрепощение всех сословий. С одной стороны, постоянные войны, неизбежные для пополнения кадров рабов, с другой — невыгодность крупного капиталовложения в промышленность, рост которой не мог идти в ногу с накоплением крупных поместий, привели к образованию гигантских латифундий, которые были явлением, необходимо вытекавшим из рабовладельческого способа производства. Концентрация огромного количества земли в одних руках, сопровождавшаяся обезземеливанием мелких земельных собственников, стекавшихся в города, и особенно в столицу, и образовавших беднейшую массу городских низов, люмпен-пролетариат, привела к выделению из среды рабовладельцев сравнительно небольшой группы крупных помещиков, обладателей огромных земельных богатств, которые образовали верхушку из самых богатых и самых влиятельных рабовладельцев. Противоречие между ростом крупной земельной собственности и связанным с ней ростом огромных масс городской и особенно столичной бедноты было центральным явлением римской жизни II века и делало очень трудным положение императорского правительства, перед которым стояла задача в интересах рабовладельческих классов, ставленником которых было это правительство, овладеть городскими низами и держать их в руках. Промежуточной прослойкой между двумя антагонистическими слоями населения римского государства была огромная масса мелких собственников-рабовладельцев, занимавшихся промышленностью и торговлей. В эпоху римской республики мелкие собственники были главной группировкой в пределах рабовладельческого общества, из которой, начиная с IV века до н. э., все больше выделялись крупные землевладельцы, во II веке н. э. ставшие господствующей группировкой класса рабовладельцев. Весь этот процесс отличается большой сложностью. Интересы различных слоев населения переплетаются между собой, вызывая сближение друг с другом то одних, то других группировок. Но крупные земельные собственники-рабовладельцы и низы городского населения были двумя основными группировками, между которыми колебалась пестрая промежуточная масса мелких собственников. Так как они обслуживали богачей, то они от них зависели и их поддерживали. При этом огромное значение имеет различная степень заинтересованности и связи с крупными помещиками. С другой стороны, в среде мелких собственников всегда жило недовольство, питаемое сравнением своей жизни с жизнью богачей, и в острые моменты политических конфликтов значительная часть этого среднего слоя не прочь была побунтовать и примкнуть к городским низам. А интересы низов, в свою очередь, часто совпадали с интересами массы рабов, которые постоянно во всех рабовладельческих государствах, начиная от архаической и классической Греции и кончая Римом, держали своих господ в большом страхе, причем нередко дело доходило до восстаний, превращавшихся подчас в настоящие большие войны.

Заострявшиеся с каждым годом противоречия римского общества во II веке уже ощущались очень сильно. «Мысли» императора Марка Аврелия (161–180 гг.) проникнуты предчувствием наступающей грозы, которая действительно и разразилась через несколько десятилетий. Уже во II веке господствующая в Риме группировка крупных земельных собственников-рабовладельцев разделилась, в свою очередь, на две группы, которые представляют собой две тенденции, чрезвычайно характерные для всего дальнейшего развития Римской империи. Одни из них замыкаются в своих поместьях и в своих личных интересах, думают только о наживе и о приятном времяпровождении. Виллы становятся их постоянным местопребыванием. Они крайне развивают роскошь построек и садов. Извлекая колоссальный доход из своих огромных поместий, они неустанно придумывают все новые и новые затеи, изощряясь в самых различных способах чревоугодия. Яркий образ такого помещика-рабовладельца дан уже Петронием (I век н. э.) в его «Сатириконе» (Тримальхион — имя помещика). Другая тенденция представлена знатью, живущей в Риме и группирующейся вокруг двора. Это — государственные люди, тоже крупные земельные собственники, но такие, которые надеются избежать катастрофы при помощи государственного аппарата, которые считают себя обязанными отдавать свои силы государственным делам. Это — люди, которые задумываются над положением дел, у которых очень часто глаза открыты на процессы современной им жизни, которые за внешним благополучием ощущают назревающий кризис и которые думают о том, как его предотвратить.

Уже начиная с I века, и особенно во II веке, господствуют два основных течения в духовной жизни Римской империи, и особенно столицы. С одной стороны, это — дальнейшее развитие индивидуализма и рационализма, которое так ярко выражено, например, в письмах Плиния Младшего, в исторических сочинениях Тацита, в личности императора Траяна. В представлении этих людей жизнь складывается на основе разумной воли всесторонне развитых индивидуальностей, которые организуют ее на базе принципов, диктуемых разумом, гармонически сочетая интересы личности и государства. Это — продолжение той линии, которая идет от классической Греции, от демократического государства, принявшего, в силу нового этапа своего развития, нового комплекса конкретных условий, форму просвещенной монархии, которую представители ее считали, по сравнению с республикой, порождавшей постоянные раздоры, высшей формой государственного устройства. Для этого направления гармонически развитая человеческая личность продолжает оставаться в центре внимания, но глубокое отличие от классической Греции сказывается в том, что изменилось соотношение между личностью и государством, значение которого отходит на второй план перед личностью. Государство — необходимо; свободный гражданин, кто бы он ни был, должен помогать строить государство. Но главной целью жизни является все же всестороннее развитие индивидуальности на базе тех возможностей, которые дает рационально организованное государство. Вся духовная культура Рима I и II веков проникнута гораздо большим индивидуализмом, чем классическая греческая культура, и в этом смысле в значительной степени базируется на достижениях эллинизма с его образом реального человека. Но вместе с тем в Риме культивируется на этой основе новый монументализированный человек в лице разумного, просвещенного монарха. Это течение, которое свое первое яркое осуществление получило в лице Августа, сильно идеализированного впоследствии императора, связано вместе с тем с известным консерватизмом и традиционализмом, особенно развившимся позднее, когда несчастья и неудачи, которые одно за другим сыпались на начавшую разваливаться Римскую империю, так заманчиво было объяснить внедрением новых нравов и обычаев, расшатавших вековечные устои римской нравственности и доблести. Однако этому рационалистическому направлению римской культуры очень рано пришлось столкнуться с совершенно другим течением. Уже при непосредственных преемниках Августа просвещенная монархия обнаружила тенденцию превратиться в деспотическую монархию восточного типа — процесс, проявлявшийся время от времени все более сильными толчками, пока после кризиса III века реформы императора Диоклетиана (284–305 гг.) не изменили основных устоев всей римской жизни. Первая волна деспотизма имеет свою кульминационную точку в эпоху Нерона (54–68 гг.). Происходит непонятный с точки зрения рационалистически настроенных современников ряд жестокостей, направленных против тех элементов общества, которые были препятствием для развития самодержавных тенденций. Очень важно, что правительство опирается при этом на общественные низы. Императорская власть начинает окружаться божественным ореолом, личность императора — обожествляется. Рационалистически настроенным группировкам оставалось только одно: ждать подходящего момента для свержения тирана, чтобы провозгласить господство разумного порядка, а пока выработать философию терпения, которая и распространялась все сильнее в форме стоицизма, учившего, что никто не властен над душой человека и что деспот может убить только его тело.