Либерман посмотрел на мальчика и на свору доберманов, таскавших тело Менгеле по полу.

На глаза ему попалась его кровоточившая левая рука, теперь вся сплошь залитая кровью.

Он слышал только рычание, сопение, какие-то влажные звуки и хруст.

Спустя какое-то время мальчик отошел от дивана, по-прежнему держа руки в карманах. Он остановился над мертвой собакой, легонько трогая ее тело носком кроссовки. Глянув на Либермаиа, он полуобернулся и посмотрел из-за спины.

— Вон, — сказал он. Двое из доберманов приподняли головы и направились к нему, длинными языками облизывая окровавленные пасти.

— Вон! — повторил мальчик. И третий доберман приподнял голову.

Один из низ обнюхивал тело мертвого товарища.

Другой пес, пройдя мимо Либермаиа, толкнул носом дверь рядом с ним и вышел.

Подойдя, мальчик остановился рядом с вытянутыми ногами Либермана, глядя на него сверху вниз, косая челка свешивалась ему на лоб.

Либерман мог только поднять к нему глаза. И движением ресниц показал на телефон.

Мальчик вынул руки из карманов и присел на корточки; упираясь локтями в бедра, обтянутые коричневыми джинсами, он свободно свесил кисти. Каемки грязи под ногтями.

Либерман смотрел на худое мальчишеское лицо: острый нос, клок волос на лбу, уставившиеся на него светло-голубые глаза.

— Я думаю, что вы скоро умрете, — сказал мальчик, — если кто-нибудь не придет к вам на помощь, чтобы отвезти в больницу. — Его дыхание пахло жевательной резинкой.

Либерман кивнул.

— Я могу снова выйти из дома, — сказал мальчик. — Прихватив с собой все книжки. И вернуться попозже. Скажу, что я был… просто гулял где-то. Порой я так и делаю. А моей матери не будет дома до двадцати минут пятого. Ручаюсь, что к тому времени вы уже умрете.

Либерман молча смотрел на него. Еще один доберман покинул комнату.

— Если я останусь и позвоню в полицию, — сказал мальчик, — вы расскажете им, что я сделал?

Собравшись, с силами, Либерман отрицательно покачал головой.

— Никогда?

Он сделал утвердительное движение головой.

— Обещаете?

Он кивнул.

Мальчик взял его за руку.

Либерман опустил на нее глаза.

Потом посмотрел на мальчика, который не спускал с него глаз.

— Если вы согласны, вы можете сжать мне руку, — сказал мальчик.

Либерман видел перед собой его пальцы.

Бесполезно, сказал он себе. Так и так тебе придется умереть. Что за врачи могут быть в такой дыре?

— Ну?

А, может быть, есть в самом деле загробная жизнь. Может, его ждет Ханна. Мама, папа, девочки…

Не обманывай себя.

Он чуть приподнял руку.

Сжал кисть мальчика. Чуть-чуть, еле заметно, на большее у него не было сил.

— Он в самом деле был психом, — сказал мальчик и встал.

Либерман смотрел на его руки.

— Убирайся! — гаркнул мальчик на добермана, который все не мог оторваться от тела Менгеле.

Пес отпрянул и с окровавленной мордой пролетел мимо Либермана, выскакивая из комнаты.

Мальчик подошел к телефону.

Либерман закрыл глаза.

И тут только он все припомнил. И снова открыл их.

Когда мальчик уже готов был снять трубку, он кивнул ему.

Тот склонился над ним.

— Воды? — спросил он.

Либерман покачал головой, давая ему понять, чтобы тот наклонился к нему.

Мальчик снова присел на корточки рядом.

— Есть список, — шепнул Либерман.

— Что? — мальчик приблизил к нему ухо.

— Есть список, — постарался чуть погромче сказать он.

— Список?

— Посмотри, сможешь ли ты найти его. Может быть, в его пальто. Список имен.

Он проводил глазами мальчика, вышедшего в холл.

— Мой помощник Гитлер.

Он продолжал держать глаза открытыми.

Взгляд его упал на Менгеле, лежащего на полу перед диваном. На том месте, где было его лицо, осталась мешанина белого и красного. Кости и кровь.

— Хорошо.

Чуть спустя вернулся мальчик, который двигался, уставясь в бумаги.

Он еле приподнялся.

— Тут и мой отец есть, — сказал мальчик.

Он подтянулся чуть повыше.

Мальчик смущенно взглянул на него и положил бумаги рядом с его рукой.

— Я забыл. Лучше пойду поищу его.

Пять или шесть машинописных листов. Имена, адреса, даты. Без очков трудно читать, все расплывается. «Дюрнинг» — вычеркнуто. «Хорве» — тоже вычеркнуто. На других страницах вычеркиваний нет.

Он сложил бумаги, прижимая их к полу, и засунул во внутренний карман.

Теперь можно закрыть глаза.

Но постарайся остаться в живых. Еще не кончено. Отдаленный лай.

— Я нашел его.

На него смотрел светлобородый Гринспан. Шепотом он обратился к нему.

— Но он мертв. Мы не сможем допросить его.

— Все в порядке. Список у меня.

— Что?

Курчавые светлые волосы, к которым пришпилена вышитая кипа.

— Все в порядке, — собрав все силы, повторил он. — Список у меня. Всех отцов.

Он чуть приподнялся и — ох! — бессильно рухнул.

Он на носилках. Его несут. Дверной молоток в виде собачьей головы, дневной свет, синее небо.

Он слышит чье-то бормотание, видит поддерживающую носилки мальчишескую руку и устремленные на него блестящие глаза. А под ними острый нос.

Как. выяснилось, тут были достаточно хорошие врачи; во всяком случае, достаточно толковые, чтобы наложить ему шину на руку, подсоединить капельницы и забинтовать его с головы до ног — и спереди, и сзади, сверху и внизу.

В субботу он пришел в себя в реанимационном отделении главной больницы Ланкастера. Всю пятницу он был без сознания.

— С вами все будет в полном порядке, — сказал ему толстенький врач-индус. — Одна пуля прошла через «средостение», — демонстрируя, доктор коснулся своего белоснежного халата. — Она расщепила ребро, нанесла ранение левому легкому и какому-то нерву, управляющему гортанью, вот на столько пройдя от аорты. Другая пуля попала в область брюшного пресса и застряла в его мышцах, следующая раздробила кость и разорвала мышцы левой руки. Еще одна только царапнула ребро справа.

Застрявшая пуля была извлечена, и все раны зашиты. Голос он сможет подать через неделю, дней десять, а через две недели — передвигаться на костылях. О происшедшем было сообщено в австрийское посольство, хотя, — тут доктор улыбнулся, — в том не было необходимости. Из-за газет и телевидения. Детективы рвутся поговорить с ним, но им, конечно, придется подождать.

Дана, склонившись к нему, покрывала его поцелуями; она стояла рядом, сжимая его правую руку и улыбаясь. Какой сегодня день? Под глазами ее были круги, но все равно она была обаятельна.

— Неужели ты не мог заниматься этими делами в Австрии? — спросила она его.

Когда его перевели в палату интенсивной терапии и он мог сесть, первым делом он написал несколько слов: «Где все мои вещи?»

— Вам доставят все, что было в вашем номере, — с улыбкой заверила его медсестра.

«Когда?»

— В четверг или в пятницу, скорее всего.

Дана прочитала ему заметки из газет. Менгеле был опознан как Рамон Ашхейм-и-Негрин, поданный Парагвая. Он убил Уиллока, ранил Либермана и был разорван собаками Уиллока. Сын Уиллока, тринадцатилетний Роберт, придя домой из школы, сразу же вызвал полицию. Пять человек, которые явились сразу же после полиции, представились, как члены лиги «Молодых Еврейских Защитников» и друзья Либермана; они сказали, что договорились встретиться с ним здесь и проводить его до Вашингтона. Они высказали мнение, что Ашхейм-и-Не-грин был нацистом, но никоим образом не могли объяснить присутствие его или Либермана в доме Уиллока или причину убийства Уиллока. Полиция предполагает, что Либерман, если и когда он оправится, сможет пролить свет на это таинственное дело.

— Сможешь? — спросила Дана.

Он еле заметно склонил голову, попытавшись изобразить непослушными губами «может быть».