Необходимо срочно начать подготовку к этому важному делу. Городское хозяйство велико, и ревизия в полном объёме весьма сложна. Надо привлечь к работе господ гласных по их специальностям.

— Когда предполагается начать ревизию? — предложил вопрос один из членов управы.

— Пока неизвестно, но надо полагать, что это мероприятие продлится год и ревизия начнётся не ранее, как будущим летом.

— На повестке дня стоит вопрос: "О врачебных делах". Как это понять? — поднялся со своего места член управы Гуронов.

— Этот вопрос выдвинут нашими уважаемыми врачами и включает в себя два пункта: первый — расширение мужской больницы в старом городе. Второй — рапорт врача Шишовой о зверском избиении жены волостным управителем Ходжа Сеид Назарбаем, следствием чего была её смерть. Такие факты не должны пройти мимо нашего внимания. Дело тянется два месяца, а следствие не закончено. Надо вторично написать отношение прокурору.

Уездный начальник крякнул, разгладил седеющую бородку:

— Прошу слово для справки.

— Пожалуйста.

— Волостной Ходжа Сеид Назарбай является потомком самого пророка…

— Но убивать жену ему не положено, — бросил кто-то реплику.

— Я хочу только сказать, что он был так потрясён смертью жены, что месяц тому назад отбыл в Мекку для совершения хаджа.

— Как же это вы выпустили его из-под своей ферулы? — спросил Гуронов.

— Ищи ветра в поле. Хадж в Мекку продолжается не менее двух лет. Улизнёт куда-нибудь в Кашгар или в китайскую провинцию, — заметил другой член управы.

— Меня удивляет благодушное отношение полицейских властей к убийце. Если человек украдёт лепёшку, быть может с голоду, то полиция ловит его, избивает и судит. А убийцу благосклонно отправляют в хадж. Как это понять? — Негодующие слова Шишовой прозвучали в напряжённой тишине.

— Да-а, дело-то некрасивое получается, — вздохнул один из городских врачей, приглашённых на заседание.

— Я предлагаю всё же послать отношение прокурору, — потребовал Гуронов.

— Вопрос с прокурором был согласован, человек больной… Как не отпустить… — поспешно заявил уездный начальник.

— Но мы своё дело сделаем, прокурору напишем. Так?

— Конечно.

— Обязательно.

— Значит, против никого нет?

— Ясно, все за это предложение, — резюмировал Гуронов.

— Мой вопрос решён. Можно покинуть заседание? У меня доклад в Медицинском обществе, — встала Шитова.

— Пожалуйста, уважаемая Мария Ивановна. Завтра напишем прокурору, — отозвался голова.

Она вышла и остановилась на крыльце. Прямо перед ней лежала длинная улица, освещённая яркими газокалильными фонарями. Ей вспомнились тёмные кривые улочки старого города, где жили, страдали, умирали безвольные закрепощённые женщины мусульманки.

Тоска сжала сердце.

— Когда же взойдёт для вас солнце счастья, бесправные страдалицы? — прошептала Мария Ивановна.

В голубом прозрачном воздухе рисуется величественная панорама Гиссарского хребта. Зубчатые гребни искрятся на солнце ледяными шлемами. Они вытянулись длинной цепью и застыли в угрюмом молчании. Над глубокими долинами, похожими на ущелье, повисли крутые скалистые склоны.

— Морщины и складки на лице древнего Хаоса! Вы не находите, Николай Робертович? — спросил поручик Янтарёв.

Полковник Кверис опустил руку с биноклем, посмотрел внимательно на своего юного спутника.

— Окаменевшие морщины на мёртвом лице, — ответил он после долгого молчания. — Но сколько затаённых страстей под этим безжизненным покровом… Семь лет прошло, как я познакомился с Орлиным гнездом. Шесть лет, как стоит здесь наш пограничный пост… Время не малое… А покоя и тишины нет… — И неожиданно полковник строго сказал, глядя прямо в глаза Янтарёву: — Вам, Семён Андреевич, надо прекратить дружбу с беком…

Юноша смутился. Он виновато опустил веки:

— Я стараюсь быть осторожным, Николай Робертович. Дотхо так гостеприимен и приветлив…

Усмешка скривила губы Квериса:

— Естественно, с вами он мил и приветлив, а с этими несчастными горцами не церемонится, будьте уверены… Три провинции стонут с тех пор, как их присоединили к Бухарскому эмирату. Надеюсь, вы не брали подарков от бека?

Янтарёв покраснел до слёз.

— Кажется, я сильно провинился… — сделав над собой усилие, ответил юноша. — Вчера у бека был той[44], он всех одарил халатами, накинул и мне на плечи, когда я садился на коня. На луке седла я обнаружил плеть в резной серебряной оправе. Мне было неловко отказаться… Это же безделица?

Он с надеждой ждал ответа.

— Конечно, мы — офицеры пограничного поста — должны быть выдержанны, — нахмурив брови, произнёс полковник. — Однако халат и плеть сегодня же с казаком отошлите беку. В Хорог приехал драгоман бухарского политического агентства. Боясь жалоб, бек запретил жителям Шугнана встречаться с драгоманом. А свои бесчинства продолжает. Вчера у меня были представители от ста шести шугнанцев, они просят защиты от бека. Я отправил двух стариков в Хорог. Пусть сами всё расскажут драгоману…

На айване большого каменного дома, расположенного на вершине холма в Поршнифе, разостланы дорогие бухарские и текинские ковры. Бесшумные, как тени, слуги расстилают скатерти, вносят на блюдах и подносах восточные яства.

Знойный день остывает. Солнце склоняется за изломы горного пика, косые лучи золотят далёкие снеговые вершины. От малорослых деревьев и от разбросанных по предгорью серых мазанок тянутся длинные тени. С айвана видна базарная площадь с чайханой, приютившейся под тремя развесистыми горными тополями, мост через сай и убегающие к перевалу тропы.

На плоской крыше балаханы, набитой сеном, стоит дозорный и внимательно следит за извивами дороги. Вот показалась группа всадников в ярких шёлковых халатах, за ними едут вооружённые нукеры в тёмных чапанах. Дозорный сбежал по лесенке во двор и опрометью кинулся к дворецкому.

— Гости приближаются, — проговорил он, прижимая руки к животу и низко кланяясь.

— Много ли?

— Человек восемь и полтора десятка нукеров.

— А из Орлиного гнезда никого не видно?

— Нет. Дорога пустынна…

— Иди отворяй ворота и вели конюхам принять лошадей. А я поспешу к господину.

Сбросив кожаные кавуши, дворецкий переступил порог михманханы. В комнате не было никого, но через резную дверь доносились голоса и смех. Он ударил два раза в бронзовый поднос, стоявший в нише, и, чуть помедлив, вошёл.

У противоположной стены, облокотясь на подушки, сидел Мирза Юлдаш-бий Дотхо. Перед ним стоял столик с дастарханом и чайник с мусалласом — терпким виноградным вином.

По другую сторону дастархана боролись двое юношей. Они так увлеклись, что всерьёз тиск, али и тузили друг друга на потеху господину.

Один из них, Сабир, вместе со своим воспитателем Урусбеком прожил пять лет в Кабуле. Сарымкул-бий вызвал его к себе в кочевье. Мальчик не захотел явиться к строгому отцу и решил погостить у бека Дотхо. Вторым был брат Ильгара — Маджид.

Подошёл дворецкий, низко поклонился.

— Что там у вас? — спросил Дотхо, лениво поворачивая голову.

— Господин, знатные гости приближаются…

— Встреть у ворот, я выйду на айван. Эй, вы!.. приготовьте кувшины для омовения, — крикнул он юношам.

Оставшись один, бек не торопясь натянул красные шёлковые шальвары, мягкие жёлтые сапоги, надел чесучовый камзол, чалму на голову и, накинув на плечи парчовый халат, пригладил широким костяным гребнем растрёпанную бороду.

Первым приветствовал хозяина посланец египетского хедива Саид Абд-эль Кадир.