— Вот и кончилась жизнь большого труженика, но робкого человека.

Он подошёл к Ильгару, тихо плакавшему около отцовского седла, и окликнул:

— Перепел! А где твой конь богатырский? А ну-ка, забирай его. Будешь у меня жить. Хочешь?

Мальчик приник щекой к сильной руке кузнеца.

В Поршниф они явились после полудня. Машраб и мерген крупно шагали, а Ильгар ехал шагом на своём Буране. Выхоженный Ильгаром, трёхлетний конь стал красавцем. Резвый и сильный, он танцевал под всадником.

В кишлачной чайхане собрался народ. Теперь часто в чайхану стали заглядывать нукеры бека. Число этих бездельников выросло до восьмидесяти человек. Дотхо всё жаловался, что верных людей ему не хватает. С отрядом обычно ездил беков любимец Сабир. Он участвовал в набегах на мирные кишлаки, стегал плетью неплательщиков, срывал с женщин ожерелья и серьги, рвал платья на девушках, обнажая тело.

Он весело рассказывал беку о своих "подвигах". Это забавляло Дотхо.

В этот раз Сабир явился в чайхану с десятками нукеров. Ему хотелось послушать, о чём говорит народ, и потом донести господину.

Когда Ильгар проезжал мимо чайханы и вместе со своими спутниками приветствовал односельчан, Сабир громко воскликнул:

— Что это за рвань едет на прекрасном скакуне?! Эй ты, лягушка, слезай!

Ильгар посмотрел на заносчивого Сабира и отвернулся. Того взбесил независимый вид пастушонка.

— Слезай с лошади бека, тебе говорят! А то возьму плеть!..

Машраб приостановился, пропустил Ильгара и, подойдя к чайхане, спокойно проговорил:

— Эй, байбача, не кипятитесь, а то кипяток сбежит и огонь зальёт. Зачем вам понадобилось ссаживать Ильгара с коня?

Сабир знал, что бек благоволит к кузнецу, поэтому не стал на него кричать, но всё же заносчиво ответил:

— Потому что конь мне правится. Эта рвань, паршивый мальчишка, не имеет права разъезжать на лошади бека.

Кузнец весело расхохотался:

— Хо-хо-хо! Поглядите-ка, друзья, на этого младенца. Как он рассуждает. Да ты знаешь ли, мальчишка, что этот конь — собственность Ильгара? Не видать тебе скакуна, как ушей своих.

Кузнец повёл могучими плечами и медленно направился к своей лачуге.

Хмурый декабрьский день разгулялся метелью. Мягкие хлопья снежинок сыпались с неба, весело кружились, летели то плавно, то взвиваясь, завихрялись и падали, падали.

Притих и притаился город.

Был тот час, когда учреждения, закончив работу, закрылись, а служащие разошлись, успев забежать в магазины, и теперь мирно обедали в своих квартирах. Центральные улицы и те были пустынными.

Но вот зазвучали бубенчики, и, скользя полозьями по тонкому слою снега, сани остановились у городской аптеки. Извозчик перегнулся и отстегнул полость.

Из саней вышел высокий мужчина в тёплой шубе.

Расплатившись с извозчиком, он поднялся на крыльцо и открыл дверь в большую, ярко освещённую комнату, где за прилавком молодой человек сортировал склянки и пакетики. Вошедший спросил:

— Скажите, у вас работает провизор Бетгер?

— Карл Богданович? Пройдите вот сюда!

Посетитель, отряхнув с меховой шапки остатки снега, прошёл за прилавок, открыл дверь.

За большим столом, заваленным пачками сколотых рецептов, стопками книг и заставленным ретортами и склянками, сидел высокий человек в форме военного провизора. Он через очки внимательно на свет рассматривал пробирку с какой-то жидкостью. Смуглое лицо, обрамлённое зачёсанными назад тёмными с сильной проседью волосами, выражало крайнее напряжение. Маленькая, тоже с проседью, бородка недовольно топорщилась.

Услышав скрип двери, Бетгер оторвался от пробирки и перевёл взгляд на вошедшего. Несколько секунд пытливо смотрел на него, затем поставил пробирку в штабелёк и, улыбаясь, воскликнул:

— Какими судьбами, Виктор Владимирович?

— Узнали? Значит, не сильно изменился…

— Ровно настолько, чтобы смогли узнать друзья.

Он поднялся, пожал руку пришедшему и, усаживая его возле стола, сказал:

— Вид у вас солидный, внушающий доверие: богатая шуба, меховая шапка — совсем буржуа. Откуда?

— Был за границей, а сейчас еду, из Питера, заезжал в Асхабад. Удобно теперь поездом. Говорят, в прошлом году закончили строительство Оренбургской дороги. Совсем будет хорошо. Разве так мы путешествовали в восьмидесятых годах?

— О, изменений у нас много, и хороших и плохих. Только беспокойно стало. Борьба с революцией приняла приданные размеры…

— Слушал я в Питере, что Ташкент не отстаёт. Скажите, Карл Богданович, кто из наших людей уцелел?

— В редакции никого нет из прежних. Морозова арестовали и приговорили к годичному заключению, потом выслали.

— Это было при мне. Тогда сразу забрали десять человек.

— В ноябре прошлого года взяли Быховского. Говорят, бесился губернатор, когда не удалось захватить жену Морозова — Аполлинарию Владиславовну. Она после Быховского редактировала газету. Вовремя предупредили её. В феврале уехала и натянула полицмейстеру нос. О других не знаю, далеко стою.

— Ну, а сочувствующие?

— Присмирели. Это не девятьсот пятый год. Пошли такие строгости, вы и представить себе не можете. У нас так: если часто ходите в гости — неблагонадёжный. Ну, и чуть что — высылка.

Снова скрипнула дверь. Вошёл мужчина в меховой шубе и малахае. Сняв шапку, поклонился, улыбаясь.

— Не узнали, Карл Богданович?

— Силин! Голубчик, заходи, заходи. Как тебя узнать в этом наряде?

— Батюшки! Никак капитан Ронин? Едва признал вас.

Ронин подошёл и обнял Силина:

— Экую удачу мне послал случай. Сколько лет не виделись… Кочуешь?

— Да, с тех пор…

— Доволен?

— Вольная жизнь. Хорошо. Только скучно без привычных хороших людей. Там, в горах да в степях, почитай, в год трёх-четырёх человек встретишь, побеседуешь… А я вам, Карл Богданович, корешков достал.

— Мне твои Алексей уже привёз горных трав.

— Он-то и надоумил меня, показал, что вам надо, срисовал. И я стал приглядываться. Смотрите, сгодится? — Силин развязал пояс и выложил на стол несколько связанных в пучки кореньев. — Вот этих не знаю, а эти самые настоящие иссыккульские корешки, — он указал на желтоватые корни.

— Да неужто раздобыл? Вот спасибо! — воскликнул Бетгер и обратился к Ронину.

— Интересное растение. Содержит большой процент алколоида. Хочу произвести анализ, изучить. В горах Тянь-Шаня масса лекарственных трав.

Между тем Силин достал тетрадь, аккуратно перелистал её и вынул сложенный лист:

— Хотел я у вас, Карл Богданович, да вот и у Виктора Владимировича совета поспрашивать.

— Что ж, поможем, коль сможем, — улыбнулся Бетгер.

— Тут вот какая оказия. Жители кишлака Поршкиф…

— Это на Памире? — спросил Ронин.

— Точно так. Жалобу написали, притесняет их бек Дотхо, дальше некуда. Как бы передать эту жалобу в хорошие руки, чтобы толк получился?

Бетгер принял из рук Силина бумагу, прочёл её внимательно, затем передал Ронину.

— Явление обычное в бухарской деспотии. Надо подумать, кого бы привлечь к этому делу, — задумчиво произнёс провизор.

Силин раскрыл своё намерение:

— По первоначалу решил пойти в канцелярию генерал-губернатора, да побоялся. Положат под сукно…

— Пожалуй… Теперь все заняты ловлей революционеров, — рассудил Ронин.

— Ну, это не совсем так. Общественное мнение привлечено к угнетённому состоянию подданных эмира. В газетах и наших, и столичных, часто появляются разоблачительные статьи, — ответил Бетгер.

— А если передать в газету? Как думаете, Карл Богданович? — озабоченно спросил Силин.

Ронин поддержал: