Касым затолкал в мешок выданные ему припасы, взвалил их на спину своего терпеливого ослика, попрощался с женой и, забрав Ильгара, тронулся в путь.

…Поздно вечером Дильбар легла спать в углу комнаты, где жили работницы.

После полуночи её разбудила горбатая старуха.

— Вставай, несчастная, Турсинташ-биби зовёт.

Дильбар с готовностью вскочила, оправила смятое платье, покрыла голову кисеёй и быстро пошла на призыв. Старуха, вздохнув, грустным взглядом проводила её.

Когда Дильбар робко переступила порог хозяйских покоев, правительница указала ей место за низеньким столиком против себя.

— Садись, счастливая мать маленького Ильгара. Хорошее у тебя дитя.

Застеснявшаяся женщина покорно опустилась на мягкое одеяло:

— Вам я обязана, госпожа, тем, что дитя не будет голодать. Вы хорошо проучили этого грубого Норбая. Как он согнулся, когда ваша палка опустилась на его широкую спину.

— Я всегда наказываю непокорных. Хорошо, что он смирился, а то бы я избила его, да и бек примерно наказал. Бек Дотхо уважает меня не только как тётку своей жены, но и как дочь великого кушбеги, скончавшегося в год "мыши".

Теперь слушай приказ бека. Да ты о нём, наверное, уже слышала раньше. Когда бек устраивает большой юн, он старается, чтобы его гости чувствовали себя как в раю. Их угощают на славу, а потом доставляют всякие удовольствии играми, музыкой, песнями. Но в раю, кроме всех этих радостей, имеются гурии. Они ухаживают за душами правоверных, ласкают и охраняют их сон.

Дильбар поняла. Она сидела бледная, сникшая. Но что она может сделать? Не послушаться?

Был однажды такой случай, хорошо запомнился он ей.

Молодую женщину, работавшую в ичкари, заставили пойти на ночь к гостю хозяина. Она пошла, но через несколько минут с воплями вырвалась от него.

Она плакала и говорила, что её послали к махау[35], что этот гнилой сквернослов всю её исщипал.

Непокорную женщину избили и полуголую выгнали за ворота. А через день у неё увезли двенадцатилетнюю дочку, и та погибла.

— Ты поклялась быть покорной. Иди к купцу, он старый, но богатый. Сделает тебе подарок. И твой мальчик всегда будет сыт.

С ужасом Дильбар сознавала, что должна покориться. Иначе отберут Ильгара и погубят его, как погубили Маджида, старшего сына. В свои четырнадцать лет мальчик развращён, жесток, бессердечен. Нет, нет… лучше погибнет она…

Склонившись в поклоне, произнесла:

— Иду выполнять вашу волю госпожа.

Долго шла Дильбар через небольшой проход, отделявший женскую половину от комнат для гостей, Ей сказали, в какую дверь войти.

Два года минуло с того времени, как Дильбар впервые переступила порог бекского дворца.

На дворе стояла глухая осенняя пора. В горах выпал обильный снег. По ночам сильно подмораживало. Злобно свистел студёный ветер. Всё живое пряталось от злой стужи. Люди забивались в лачуги, жались к огню, звери зарывались в глубокие норы.

День уже угасал, когда открылись большие, обитые жестяными бляхами ворота арка, и четыре нукера плетьми выгнали на дорогу двух женщин. Затем ворота захлопнулись.

Заливаясь слезами, с причитаниями шли женщины по направлению к кишлаку, где приютились низкие хибарки с плоскими крышами.

Дильбар и вдовая сестра кишлачного гончара были в одних грязных рубахах и развалившихся кавушах. Холод подгонял их.

Обе не могли понять, за что так жестоко расправился с ними бек. Не они ли два года безропотно выполняли самую грязную и тяжёлую работу. Не они ли были бессловесными рабынями? И вот теперь, когда наступила суровая, трудная для горца зима, им объявили, что срок отработки долга кончился, и они должны вернуться в свои семьи.

Услышав этот приказ, Дильбар окаменела. Вот уже год, как её одолевал мучительный недуг. Всё тело покрылось сыпью и болезненными язвами, а глаза гноились; когда-то густые длинные волосы повылезли, ноги и руки стали дрожать.

Что делать? Как быть?

Правительница, такая добрая и приветливая год назад, стала суровой и неприступной. Она уже не разговаривала с Дильбар, а, увидев у неё на руках и на лице сыпь, распорядилась, чтобы её не пускали в кухню и кормили из отдельной посуды.

Другая провинилась тем, что в холодный утренник, посланная на речку мыть шерсть и катать кошмы, простудилась, кашель постепенно иссушил её, сделал немощной.

— Срок твой кончился, иди домой. Здесь ты не нужна, приносишь один убыток… Тебя кормят, а ты не работаешь.

Как не трепетала Дильбар перед правительницей, но решилась — бросилась к её ногам, та брезгливо посторонилась.

— Уходи! От тебя зараза распространяется.

Вечером нукеры плетьми выгнали со двора двух женщин.

Дойдя до поворота, Дильбар остановилась. Дрожа от холода и всхлипывая от боли, она сказала:

— Прощай, соседка. Тебе есть где приклонить голову. А я пойду к табунам.

— У-а! Дильбар, что говоришь? Ты в одной рубахе? Переночуй у кузнеца или у нас. Место найдётся, а утром иди к мужу.

— Нет, добрал ты душа. Никуда не пойду. Я заразная. Не хочу губить своих близких.

Она побежала вниз по тропке, уходящей к пастбищам.

…Поздно вечером в юрту Касыма пришёл мерген Ирмат. Он был хмур, даже на болтовню своего любимца Ильгара не улыбнулся.

Ильгар сильно привязался к Ирмату с тех пор, как охотник стал брать его в горы. Он научил мальчика ставить силки на куропаток. Машраб сделал Ильгару лук, и этим нехитрым оружием пастушок стрелял в косуль и сусликов.

В этих походах закалился Ильгар. Он заметно подрос, стал ловким и сильным.

Сидя в юрте у костра, Ирмат зачумчиво смотрел на вспышки огня и молчал.

— Что это ты, брат Ирмат, невесёлый? — спросил участливо Касым. — О чём думаешь, что заботит тебя? Или охота была неудачной?

— Нет, охота удачная. Добычу отнёс в Поршниф, выменял на дробь и порох. Этот кусок, что принёс вам, от второго козла.

— Ты свято выполняешь обычай охотников.

— А как же! Где взять мясо бедняку да ещё зимой?

Ирмат снова смолк и долго разглядывал горевшие в костре ветки. Потом добавил:

— К гончару Аблакулу вернулась сестра, больная… вот-вот умрёт…

— Не знаешь, она говорила о Дильбар? Хорошая у меня жена! Этот год я исправно получал свои продукты. Как там у неё?

— Плохо, ой, плохо, Касым! Бедная женщина!

— А что с нею?

— Почти год болела она. Проклятый бек погубил двух женщин. Одну заразил его гость, а другая простудилась, когда на речке кошмы катала. Погубил, обеих погубил!

— Ов-ва! Значит, Дильбар сюда придёт больная? Аллах акбар! Что я с ней буду делать?..

— Не придёт Дильбар. Бек выгнал их вчера в одних рубахах. Твоя жена ушла к скалам, что на полпути отсюда, и там замёрзла.

— Ой-бой! Несчастная моя голова! Почему ты знаешь, что замёрзла? Может быть, вернулась в арк… — обманывая самого себя, произнёс Касым.

— Нет. Я долго шёл по её следу. Она свернула с тропы и притаилась за большим камнем. Видно, искала, бедняга, защиты от ветра. Но разве камень спасёт…

— Горе на мою голову! Помоги мне, мерген, схоронить жену.

— За этим и пришёл.

Но схоронить Дильбар им не пришлось. Рано утром Касым с Ирматом отправились к скалам. Невдалеке от большого камня острый глаз охотника заметил старый рваный кавуш, дальше им попались грязные лоскутья пёстрой рубахи Дильбар.

За камнем трупа не нашли.

Волки совершили погребальный обряд.

А ещё через год, выполняя наказ бека доставить во дворец двадцать коней для нового отряда нукеров, Касым, в метель возвращаясь к табунам, простудился и вскоре умер. Ильгар остался сиротой.

Хоронить Касыма пришли односельчане. Вырыли могилу, кто-то прочёл молитву, и опустили тело в яму.

Вернувшись в юрту, Машраб посмотрел на жалкий скарб, оставшийся после соседа, сказал хмуро: