— Возвращайся, не сменяй меня там на русскую… — Чуткое ухо Ильгара уловило в голосе жены скрытую тревогу. Он обнял её и шепнул:

— Сменять тебя, любимая, можно только на одну смерть…

Два всадника покинули Орлиное гнездо. Несколько пограничников и командир отряда проводили их по дороге на Хорог.

Около Дюшамбе они повстречали вооружённую банду басмачей, охраняющую караван с грузом английских винтовок и патронов. Караван торопился в Бухару. На путников в киргизских волчьих шубах и лисьих малахаях басмачи не обращали внимания. Это помогло Ильгару завести разговор с караванщиками и кое-что разведать.

Оказалось, что верстах в шести от Дюшамбе назначен привал каравана. Там к нему присоединится большой отряд басмачей. Отряд этот проникнет в город и ночью захватит его.

Весть встревожила Ильгара. Он посоветовался с комиссаром. Решили, не теряя времени, скакать в город и предупредить гарнизон об опасности. В Дюшамбе прибыли намного раньше басмаческого каравана.

Командир гарнизона выслушал сообщение и составил смелый план-ликвидации банды:

— Главное, товарищи, это молчание. Ни одна живая душа не должна, знать о нашем решении. Просто принимаем гостей, пьём чай с каршинским кишмишом.

Однако на столе рядом с чайниками и пиалами появилась бутылка коньяку и другая пустая из-под водки.

Едва командир закончил обсуждение плана, как за дверями послышались возбуждённые голоса. Вестовой пытался кого-то задержать.

— Пропусти, Петренко! — приказал командир.

Дверь распахнулась, и на пороге появился крупный, заплывший жиром человек в богатой шубе:

— И-йе, командир, почему твои солдаты грубый народ? Вот не пускают к тебе…

— А, почтенный Ачильбек! Солдаты — это дисциплина… Заходи, заходи… Давно не виделись. Как дела, как отары? Не погибли от джута?

Острые глаза гостя быстро обежали комнату, ощупали каждого присутствующего: командир уже пил горячий чай из стакана, обжигая пальцы. Комиссар, сняв со с гены балалайку, перебирал струны, Ильгар с помощником командира играли в орлянку.

Сняв меховую шапку, Ачильбек опустился на табурет:

— Ой-бой, мороз сегодня. А мои отары джута не боятся. Заставляю пастухов разбивать лёд. Пусть эти дети праха не даром едят хлеб.

— Вот, товарищи, это наш ближайший сосед. Знатный и богатый человек. Его кибитку покрывают белые кашгарские кошмы. Отары, как тучи, закрывают склоны гор. А это мои друзья с верховьев Пянджа.

Гость, широко улыбаясь, поздоровался с каждым за руку. Ом оглядывал приезжих, стараясь уяснить, кто они.

Начальник спросил:

— Чем угощать, Ачильбек, чаем или коньяком? Водку мы уже выпили.

— Чай карош! Канняк лючше, — старательно выговаривая слова, ответил гость по-русски.

Начальник подошёл к шкафику, порылся, достал новую эмалированную кружку и наполнил до краёв:

— Это финьшампань, пей! Для друга не жалко!

Ачильбек одним духом опорожнил кружку, покосился на лепёшки и соль, протянул руку к винограду. Ильгар незаметно наступил на ногу командиру, тот понимающе опустил веки. Оба знали старинный обычаи — в доме врага, куда пришёл с предательством, нельзя есть соли и хлеба.

— Может быть, повторишь? — предложил хозяин.

— А тебе не жалко? — по-киргизски спросил гость. — Налей. Меня и бурдюк такого вина не свалит.

— Вино-то не свалит, а мороз убаюкает. Вот они десять часов спали.

— Фу, жарко у вас, — сказал гость и опять залпом осушил кружку.

Минут через десять он уже храпел. Командир взглянул на часы:

— Будет спать ровно пятнадцать часов. Порошок действует безотказно. Успеем всё окончить… Петренко!

Вошедшему стрелку он указал глазами на спящего, тот козырнул и молча вышел. Вошли четыре дюжих красноармейца, погрузили на носилки храпевшего Ачильбека и унесли в комнату для гостей.

Снова раздался стук в дверь.

Петренко доложил:

— Мерген по срочному делу.

— Зови. Да принеси кипятку.

В комнату вошёл человек средних лет. Иней покрывал его бороду, усы и ресницы. Он чинно поклонился присутствующим, прижав руку к сердцу.

— В добрый час, мерген! Видно, новости у тебя?

— Да, начальник, большая новость. В кишлак прискакали пять басмачей. Вечером подойдёт караваи. Ночевать будут у нас.

— Спасибо, — поблагодарил старика командир. — Людей примите хорошо, пусть спокойно отдыхают. Об остальном мы сами позаботимся… Поможешь нам?

— Хорошо, начальник.

— Садись, пей чай!

Мерген поставил в угол своё ружьё, снял короткий тёплый халат, поясным платком вытер оттаявшую бороду и лицо. Подошёл к столу, проговорив слова молитвы, разломил лепёшку по числу присутствующих, пожелал:

— Да будет мир этому дому!

В полночь красноармейцы оцепили кишлак. Мерген с Ильгаром сняли дозорных. Стражу перевязали, оружие в тюках свезли на ближнюю заставу. Ждали басмачей. Ждали долго.

— Уж не пронюхал ли кто? — спрашивал обеспокоенный комиссар.

— Не должно быть. Мышь не выходила из кишлака, а ночную вылазку нашу видели только звёзды.

Но вот показался разъезд человек в десять. Басмачи покружили вдали, а потом на карьере влетели в кишлак. Здесь уже кипели самовары, варился в большом котле плов, грудой лежали румяные горячие пирожки. Старший разъезда подъехал к чайханщику:

— Где начальник охраны?

— Спит. Все утомились, спят. Вы, господин, присядьте, покушайте горячих пирожков, чаю выпейте, а я разбужу начальника.

— Ладно, пусть спит. Дай-ка нам чего-нибудь поесть. — Басмачи слезли с лошадей, устроились в чайхане.

Откуда-то появились дехкане. Удивительно приветливы были они сегодня. Несли воду помыть руки, подавали полотенца, угощали сластями.

Многие вступали в разговоры, удивляясь отваге и успехам "воинов ислама". И когда бдительность джигитов была усыплена, их оглушили и связали. К полудню на дороге заклубилась пыль и сотни две хорошо вооружённых людей на рысях подъехали к кишлаку. Это была банда Кара-Джана. Из засады вырвались красноармейцы, и началась горячая схватка. Вооружившись, кто чем мог, жители приняли деятельное участие в истреблении басмачей.

В Ташкент поезд прибыл ясным мартовским утром, Город ещё не избавился от следов разрухи. На улицах лежали стволы поваленных тополей, магазины были закрыты, разбитые витрины и окна домов зияли пустотой. Ильгар вздохнул — тяжёлое наследие получила новая молодая власть. Много придётся ей поработать.

На съезд делегаты Орлиного гнезда опоздали. Уже второй день шли заседания, и они застали тот момент, когда оглашалась принятая съездом телеграмма штабам фронтов: Асхабадского, Семирсченского, Ферганского, Актюбинского.

Ильгар сжал руку комиссара:

— Кольцом зажали враги Туркестан. Не задушили бы Советскую власть.

Комиссар скосил на него глаза, прогудел:

— Выдюжим. Слуха и текст.

А звонкий молодой голос уже читал:

— "Туркестанский Седьмой Чрезвычайным краевой съезд Советов, объединившись под знаменем революционного коммунизма, шлёт боевым отрядам пролетариата мира, коммунистам мира свой товарищеский привет".

— Боевым отрядам всего мира… Чуешь? Не одни мы…

У Ильгара что-то затрепетало в груди. Подумал: "Вот сидят сотни людей, они восторженно слушают горячие слова этого приветствия, и каждый готов сложить свою голову во имя счастья парода…"

Голос звучал:

— "Вперёд и вы, боевые товарищи пролетарии! Вперёд к завоеванию счастья для всех, к осуществлению заветных желаний городского и сельского пролетариата.

Да здравствует всемирный пролетариат!

Да здравствует его диктатура!

Да воцарится его воля над Туркестаном, над Россией, над всем миром!"

На душе у Ильгара было светло и радостно.