— Но почему она не сказала мне?

— Разве стыдливая женщина говорит такое мужчине, хотя бы и мужу? Она так радовалась ребёнку…

— Нет, она не умрёт!.. Я привезу врача…

Он кинулся во двор. Там конюх поил лошадей.

— Запрягать пролётку! Живо! — крикнул Сеид Назарбай и побежал в комнату жены.

У стены на окровавленных одеялах лежала Тямиля. Лицо представляло сплошной синяк, голова была перевязана, глаза закрыты.

Она ли это? Прекрасная, юная, что год назад стала его женой? Где же кроткий взгляд красивых глаз? Где ласковая улыбка?

В углах рта застыла сгустком кровь. Нет, нет… она не умрёт. Она ещё будет ласкать своего господина… Станет ещё раз матерью… У него много денег, он спасёт Тамилю.

Вошла мать. В руках она держала его шапку и новый чапан.

— Сними, твой чапан разорван. Надень этот.

Сеид Назарбай послушно стал стаскивать чапан и почувствовал, как болит спина.

"Проклятый старик. Если бы ударил по голове, мог убить…"

Точно прочтя его мысли, мать сказала:

— Хозяин не должен возвращаться домой, как вор.

Всю дорогу Сеид Назарбай погонял кучера.

Наконец-то! Вот он, знакомый переулок, длинный дом, высокое крыльцо. Он взбежал на него и судорожно крутнул металлическую крышечку звонка.

Дверь открыл человек с растрёпанной рыжеватой бородкой, в накинутой на плечи тужурке с докторскими погонами.

Вглядываясь близорукими глазами в раннего гостя, спросил:

— Какая беда привела вас?

— Поистине, большая беда, господин доктор. У меня умирает жена. Я приехал за Марией Ивановной, за госпожой доктором. Не откажите…

— Как отказать, когда умирает человек? Заходите, посидите в кабинете, я разбужу её.

Он скоро вернулся, быстро достал из шкафа медицинскую сумку, проверил всё содержимое, что-то добавил ещё.

Вошла Мария Ивановна. В лёгкой накидке, в маленькой шляпке, она была бодра и полна энергии.

Кивнув на поклон вставшего волостного, спросила мужа:

— Ты всё уж собрал, Александр Поликарпович? Ну, спасибо тебе. А мыло не забыл?

— Всё найдётся в моём доме, только лекарства нет и ваших знаний, — проговорил торопливо Сеид Назарбай.

— Тогда поехали. До свидания! — кивнула она мужу, вышедшему на крыльцо.

Всю дорогу волостной искоса поглядывал на сидящую рядом немолодую женщину. Это спокойное свежев лицо с тонкой сеткой морщинок внушало тревогу.

"А вдруг она узнает, что я избил Тамилю, — шевельнулась неприятная мысль. — Э, нет, ничего не узнает. Упала с лестницы, подралась с другими жёнами… Да и не решится обвинять такого богатого и влиятельного человека, как я. Пристав — приятель, уездный — друг. Надо сказать матери, чтобы приготовила кусок шёлка и сотню рублей…"

Дома проводил врача до ичкари. Мать встретила в дверях, низко поклонилась. Сын спросил по-узбекски:

— Жива Тамиля?

— Дышит. Плохо ей…

Он прошёл в михманхану, где его ожидал дастархан и горячий чай.

Прошло полтора мучительных часа, послышались шаги, Сеид Назарбай поднялся с места. Внешне он был спокоен.

Вошла врач, за нею мать, с поникшей головой. В голубых обычно приветливых глазах Марии Ивановны вспыхивали гневные искры.

— Кто избил вашу жену? — спросила она зло.

Странное дело, этот человек, с детства воспитанный в убеждении, что женщина недостойна уважения, что она вещь и должна преклоняться перед мужчиной, сейчас опустил глаза под гневным взглядом этой русской женщины. Запинаясь, робко прошептал:

— Н-е-е знаю, са-ма с лестницы упала… с другими жёнами… по-оссорилась…

Выпалив приготовленную фразу, он сам поверил в неё и, принимая гордую осанку, взглянул на Марию Ивановну.

— У Тамили тело в синяках, — звучал всё так же зло голос. — На виске ссадина вот от этого кольца, что на вашем пальце… Ребёнок, убит… Жена умирает…

Сеид Назарбай, слушая жестокие слова, посмотрел на свой мизинец. На кольце и пальце присохла кровь, он поспешно спрятал руку, а грозный голос безжалостно продолжал:

— За это убийство вас будут судить, сошлют в Сибирь… Об этом напишут во всех газетах…

Мария Ивановна повернулась и, взяв свою сумку из рук кланяющейся старухи, пошла к двери. Та засеменила следом. Забежав вперёд, бормоча прощальные приветствия, старуха совала в руку врача кусок прекрасного наманганского шёлка с лежащей на нём сотенной бумажкой.

Мария Ивановна остановилась, ничего не понимая. Она ещё была под впечатлением агонии умирающей. Волостной стоял бледный и, прищурив глаза, следил за каждым движением врача.

Мария Ивановна спокойно взяла подарок, вернулась назад и положила шёлк и деньги в нишу возле хозяина. Потом подошла к старухе, обняла её, поцеловала в лоб.

Каждый день ранним утром, до сигнала побудки в батальонах, на берег Зах-арыка приходил унтер-офицер Павел Волков.

Он любил эти утренние прогулки. Спустившись в распадок на песчаном мыске, быстро сбрасывал одежду и с разбегу бултыхался в воду. Быстрое течение сносило его вниз, но он, старательно работая сильными руками, возвращался к мыску, выскакивал, растирал упругое тело полотенцем до красноты, одевался. Потом, взобравшись на вершину холма, брился, глядясь в маленькое зеркальце, причёсывался и шёл, размашисто шагая к своей роте.

Какой-то остряк-вольноопределяющийся прозвал Павла "Нептун Захарыкский". Солдаты подхватили это прозвище, но в его присутствии не решались называть так унтер-офицера. Как-то в распадке на песчаном мыске он увидел туземца. Видимо, он, только что выкупавшись, успел натянуть свою бедную одежду.

Павел стоял и ждал. Купальщик поднялся, обмотал бёдра длинным кушаком, отряхнул свой скромный чапан, натянул его на плечи, оглянулся и увидел солдата. Внимательно вглядевшись, стал подниматься вверх. На полпути нагнулся, раздвинул куст колючки, достал меховой колпак дервиша и, держа его в руках, подошёл к Павлу:

— Здравствуй, солдат. Ты один?

— Здорово. Как видишь. Кто ты?

— Божий странник… Тебя зовут Павел Волков?

— Так.

— От кого ждёшь поклона?

Павел насторожился, оглядел дервиша. Помедлил мгновение, ответил:

— Дмитрий Егорович всегда шлёт поклон.

— Шлёт и сегодня. Получи.

Дервиш вынул из колпака свёрток и, проходя мимо, ловко сунул его в руку Павла. Пока тот рассматривал связанные туго листки бумаги, старик исчез за холмом.

Волков развернул свёрток, там оказалась газета "Вперёд" выпуска 1906 года, несколько листовок и записка без подписи. Это было указание, как организовать партийные ячейки в ротах и взводах. Предлагалось выбирать стойких, выдержанных людей, не гнаться за количеством.

Быстро пробежав глазами записку, Павел спустился вниз к дереву, росшему на берегу. Нащупав неровность в стволе, он снял хорошо пригнанный кусок грубой коры. Под ним было дупло. В него Павел опустил свёрток, закрыл отверстие корой и помчался к воде. Но на этот раз поплавать ему не пришлось. Едва окунувшись, выскочил, оделся и побежал в казармы.

— Запоздал, Нептун. Русалки, что ль, тебя топили? — спросил фельдфебель.

Павел почувствовал на своём затылке пытливый взгляд. Обернулся и увидел Лукина.

Лукин в батальоне был на плохом счету. Хотя он выслуживался доносами, унтер-офицерских нашивок ему не давали. Мешала слабая грамотность и пьянство.

Сам же он считал причиной своей неудачи происки унтер-офицера Волкова и своего враждебного чувства к тому не скрывал. Вот и сейчас на шутку фельдфебеля Лукин ответил:

— Унтер-офицеру несподручно купаться с простым солдатом. Он только гололобых купальщиков уважает.

— Чего мелеть? — насторожился фельдфебель. — Кто может на военной территории купаться?

Волков почувствовал, как холодеют руки: "Что видел этот недруг?" — Но сказал беспечно:

— На моём месте мыл ноги какой-то "дивана"[43].