— Послушай, мама, я увяз по уши. И должен использовать любое оружие, какое только попадется. Это единственная причина, которая вынуждает меня говорить об этом, поверь. Мама, я знаю о тебе и докторе Вилльямсе.

— Докторе Вилльямсе? — Миссис Прайд сидела с непроницаемым лицом.

— Лейкемия, мама, мне известно.

На мгновение, казалось, она превратилась в камень. Голая рука с мундштуком, слегка наклоненная голова — все застыло. Голубые глаза, свирепо рассматривающие его, стали стальными.

— Если этот гнусный докторишка Вилльямс… — резко начала она.

— Это не доктор Вилльямс, мама… Это Маурин.

— Маурин?

— Она проникла как-то в картотеку в офисе доктора Вилльямса. Ты ведь знала об этом почти два года? Ты уже знала, когда выходила замуж за Лема.

Миссис Прайд положила жадеитовый мундштук в пепельницу. Она нашла маленький носовой платок в своей вечерней сумочке и поднесла к лицу, явно не собираясь высморкаться. Это был просто манерный жест, демонстрирующий прелесть волнения.

— Ну, — произнесла она, — ты бы не сказал этого, если бы не был вынужден. Ты так выразился? Что же вынудило тебя? Ты считаешь, что мне нельзя было выходить замуж за Лема при данных обстоятельствах?

— Разумеется, я имел в виду другое, что…

— Я вовсе не вижу здесь ничего неприемлемого. Ты знаешь, я никогда не любила жить в одиночестве. И, конечно, я не собиралась умирать в одиночестве.

Лем мне показался очень обаятельным, очень милым. Да и с его позиции вряд ли можно назвать это плохой сделкой. Он вел жалкую собачью жизнь, между бедностью и неудачами. Он обожает блеск, и я смогла дать ему это. Пусть даже всего на несколько лет, я уверена, он будет благодарен, и я вполне серьезно намереваюсь оставить ему кое-что в своем завещании.

Так всегда происходило между ними с матерью. Они словно разговаривали на разных языках.

Эндрю возразил:

— Понимаешь, меня мало беспокоит, хорошо ли это для Лема или нет.

— Тогда что тебя беспокоит?

С трудом подбирая слова, он сказал:

— Меня интересует, достоин ли он тебя?

— Достоин? — Миссис Прайд звонко засмеялась и снова взяла мундштук. — В самом деле, Эндрю, ты рассуждаешь, как твой отец. Ты думаешь, меня волнует, достоин ли Лем меня или нет, что бы там это «достоин» ни значило? Все, чего я хочу от Лема, — это чтобы он был любящим, внимательным и был рядом, когда он мне нужен.

— Ну а если есть что-то такое… что-то такое, что… я знаю…

— Эндрю! — воскликнула она, жестко обрывая его. В ее голубых глазах вдруг появился слабый огонек заинтересованности.

— Уж не о Ровене ли Ла Марш ты собираешься мне поведать?

У Эндрю отвисла челюсть. Миссис Прайд нагнулась вперед и прикоснулась пальцем к его колену.

— Бедный мой Эндрю, ты себя мучил, предполагая, что я не знаю о мисс Ла Марш? В самом деле, я не понимаю своих детей. Почему им все время кажется, будто я нечто вроде рассеянной беспомощной бабочки? Спустя несколько дней после нашей встречи с Лемом в Калифорнии я обратилась в частное сыскное агентство, чтобы разузнали о нем. Никогда не следует пренебрегать такими вещами. Должна признаться, что, когда выяснилось, что он женат и не удосужился сообщить мне об этом, я слегка расстроилась. Но ведь мои обстоятельства были довольно необычны, не правда ли? Я все продумала и решила, что маловероятно найти кого-либо более подходящего и поэтому глупо тратить время на развод.

Встрепенувшись, она слегка пожала плечами.

— Так что, как мне казалось, я сделала все лучшим образом — и все вышло великолепно. Мое сыскное агентство заверило меня, что со стороны мисс Ла Марш не будет никаких неприятностей, и они были правы. Как я понимаю, она довольно несчастное старое существо. Я думаю, Лем приносит ей подарки время от времени, и так и должно быть.

Она по-прежнему смотрела на Эндрю. В ее улыбке теперь сквозила почти любовь.

— Бедняжка Эндрю, мы с тобой никогда особенно хорошо не понимали друг друга, ведь так? Я не думаю, что это слишком важно. Мне всегда казалось совершенно нереальным, чтобы родители и дети вообще имели что-то общее.

Эндрю вспомнил, что всего два часа назад она была до абсурда корректной гранд-дамой, устраивающей приготовления к похоронам, и понял, что никогда ни на йоту не мог уловить, что такое его мать. Еще он понял, что до самого дня ее смерти не сможет переменить установившихся между ними отношений.

Ее улыбка все еще сохраняла слабое мерцание какой-то тег лоты.

— Ну, Эндрю, это все, что ты не хотел рассказывать, но к чему был принужден обстоятельствами?

Эндрю казалось, что он чересчур назойлив, но он переборол это ощущение.

— Нет, — сказал он. — Есть нечто еще более важное. Почему ты невзлюбила Маурин? Не потому ли, что подозревала, будто она и Лем…

— Маурин и Лем? — Никто не мог показать испуганного изумления более эффектно, нежели миссис Прайд. — Ты спрашиваешь, подозревала ли я что-либо романтическое между Лемом и этой… этим маленьким ничто? Ты шутишь, Эндрю, боюсь, все эти неприятности окончательно выбили тебя из колеи.

— Но случайно я узнал…

— Что?

— Что между ними что-то было.

— Что-то между ними… — Миссис Прайд величественно вынула окурок из жадеитового мундштука, положила в пепельницу и теперь сидела, изучая мундштук, словно это доставляло ей эстетическое наслаждение. — Ну хорошо, Эндрю. Никогда не подозревала, что это случится, но, по-видимому, придется рассказать тебе все, что я надеялась сохранить в тайне. Между Лемом и Маурин действительно было нечто, да. Но не то, что ты, как кажется, так вульгарно предположил. Единственное, что связывало твою жену и моего мужа, — это то, что она шантажировала его. И еще раз хочу напомнить тебе, что Лем провел со мной весь вчерашний день, так что вопрос о том, убивал ли он Маурин, отпадает.

Она бросила изучать мундштук и переключилась на Эндрю.

— Когда ты женился на этой молодой особе, Эндрю, ты навлек на нас довольно много неприятностей. Видишь ли, она узнала о мисс Ла Марш, и поскольку была неуравновешенной и безнравственной девушкой, то использовала эту информацию, пригрозив Лему. Конечно, я легко могла бы положить всему конец, сообщив Лему, что знаю о существовании мисс Ла Марш и что нет ничего на свете, чего ему следует опасаться. Но бедный Лем… он не слишком склонен к сложным переживаниям. Я знала, что это чересчур выведет его из равновесия, и поэтому… ну, ты когда-нибудь поймешь, Эндрю, что, когда знаешь, что жить не так долго, тогда единственные вещи, которые имеют значение, — это сущностно важные вещи. В свое время я обожала мои драгоценности, но теперь они совсем ничего для меня не значат, они совершенное ничто в сравнении с душевным спокойствием Лема. И, в конце концов, Недди унаследует вполне достаточно и без них, а если он женится на той богатой девушке Хатчардов, у него в любом случае не будет никаких финансовых затруднений.

Она еще раз посмотрела на Эндрю; тонкая, немного насмешливая улыбка играла на ее губах. Потом она взглянула на перстень на руке.

— Знаешь, это чрезвычайно хорошие копии. Я совершенно уверена, мало кто может отличить их от подлинных, да разве это важно? Но ведь не думаешь же ты, что, прожив такую жизнь, общаясь с такими людьми, я до сих пор не выучилась отличать фальшивые камни от настоящих?

Она поднесла свою тонкую прекрасную руку к нему, показывая на перстень.

— Этот изумруд был одним из первых. Бедный Лем, я не оправдываю его, но все же я уверена, что из двух зол выбрала меньшее. Если бы только дорогой мой бедняжка когда-нибудь узнал это… ну, что я в курсе, для его гордости это было бы смертельным ударом, а ломать мужскую гордость — это тот грех, который женщина не должна себе позволять.

Она резко замолчала, склонив голову набок и внимательно прислушиваясь.

— Вот! — сказала она. — Это лифт. Лем. Странно, я всегда могу сказать, когда он приходит. Ну, Эндрю, дорогой, я сожалею о твоих проблемах и совершенно уверена, что они разрешатся сами собой, без лишней драмы. Но, что бы ты там дальше ни предпринимал, ты, конечно, не станешь намекать Лему об этом.