Надо было пристраивать девочек на учебу - столько лет оказалось пропущено! Но самой неотложной стала проблема - найти родственников Сони-Сафие. Хатидже не хотела расставаться с девочкой, ставшей ей за эти трудные годы родной, не проявляла особого желания покидать свою новую семью и девочка. Но Хатидже не считала себя вправе воспользоваться привязанностью несчастной сироты. И хоть немало проплакала втайне, но заставила Сонечку написать письмо по ее домашнему адресу, а также по адресам городских родственников. Вскоре пришел ответ: сестра отца написала, что она счастлива, узнать, что ее племянница жива, благодарит женщину, которая приютила девочку и что приедет за ней, как только появиться возможность. Но в этом деле был деликатный момент: приехав за девочкой, ее тетя немедленно узнала бы Хатидже, с которой была знакома. Последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми, ибо было известно, что муж этой самой тети работал до войны в НКВД. И тогда решили, что Соня поедет в Крым сама, и там будет рассказывать, что спасала ее все эти годы добрая Валентина Степановна - никак не крымская татарка Хатидже! Девочка была уже достаточно взрослая, многое поняла в жизни сама, побыв спецпереселенкой, поэтому сомнений в том, что она не проговорится, не было. Разлука сроднившихся людей, - вот в чем заключалась проблема.

Соня приехала в родной город, пришла в свою отчую квартиру. Именно в принадлежащей ее семье роскошной квартире жила теперь семья ее тети Муси, так милостиво пожелавшей принять сироту в свои объятия. Конечно, квартира была в военные годы разграблена, но стены четырехкомнатной квартиры остались целыми и не потеряли своей привлекательности. И ценности.

Соня прожила в своей старой квартире тоскливый месяц, когда однажды в ее комнату вошла тетя:

- Соня, сядь. Ты уже большая девочка, ты должна владеть собой. То, что я тебе сейчас сообщу, я узнала еще до твоего возвращения. Это очень печальное известие. Твой папа, а мой старший брат, погиб смертью храбрых в сорок четвертом году. Крепись, Соня!

Девочка, привыкшая к потерям, до сего дня ждала, что вернется папа, который почему-то задержался в армии - "по причине, что в госпиталях много раненных", так говорили ей тетя и другие знакомые люди, когда она спрашивала об отце. Взрослым все было уже известно, но они щадили Соню, ожидали какого-то подходящего момента, для того, чтобы сообщить ей эту трагическую весть. Ведь после возвращения домой девочка часто вспоминала отца, она надеялась, что они будут в их довоенном доме жить вместе, сохраняя память о маме. Теперь Соня узнала, что у нее нет ни мамы, ни папы... Еще один надлом в ее покуда недолгой жизни...

Соня не плакала на людях, она беззвучно глотала слезы ночью. Она вспоминала жесткое, не допускающее непослушания, лицо мамы в тот последний миг, навсегда запечатленный в ее памяти. Она вспоминала, как провожали на фронт папу. Прощались дома, - папа запретил жене и дочери приходить на вокзал. Он улыбался своей доброй улыбкой, успокаивал маму, говоря, что война долго не продолжится, за пару месяцев немцев отгонят назад...

Девочке было неуютно жить в этом, пусть и родительском, но чужом теперь доме. Ей не о чем было говорить с родственниками, не было ни пережитых вместе трудностей, ни общих воспоминаний. Кроме того, при всей предупредительности отношения к ней тети, она не могла не чувствовать, что ее появление в доме стало в тягость семье папиной сестры, что все здесь ориентировано на родную дочь, ее маленькую кузину. Наверное, это было нормально, но Соню это обижало. В семье мамы Хатидже она не чувствовала себя сиротой, может быть потому, что была там младшенькой. Как бы то ни было, теперь, когда мечта о жизни в родном доме с родным папой умерла, каждый день проживания здесь был для девочки мукой. Она собиралась сказать тете, что хочет уехать к "Валентине Степановне", но события опередили ее намерения. Муж тети, офицер МГБ, получил назначение в советскую оккупационную зону Германии и должен был ехать туда с семьей. И однажды утром тетя объявила Соне, что она с мужем и дочерью должна ехать на несколько лет в Германию.

- Сонечка, это же заграница, и туда пускают только после тщательной проверки всех членов семьи. У дяди Гриши в документах записана только одна дочь, и хотя ты нам как родная, органы не дадут разрешения на твой выезд с нами.

Соня слушала, прямо сказать, с удовлетворением эти изъяснения, но молчала, ожидая, какое решение уже принято ее родственниками. Тетя же, в ушах которой еще звучал зловещий шепот мужа: «Она же, твоя Соня, была в оккупации! Ты гарантируешь, что ее не завербовали?», по-своему расценила молчание девочки и с жаром продолжала:

- Сонечка, это же органы государственной безопасности, там все очень строго. А у тебя нет даже свидетельства о рождении! Так что доказать, что ты моя племянница невозможно.

Что же последует дальше, думала Соня. Сама она уже знала, что будет делать, ее собственное решение созрело задолго до этого разговора.

- Я оформлю на тебя документы, в этом поможет дядя Гриша. И пока мы будем заграницей, ты поживешь в детском доме. Это очень хороший детский дом.

Соня молчала, и в голосе тети Муси появились железные нотки.

- Квартиру мы вынуждены оформить на дядю Гришу, он человек авторитетный и ему это сделают. Естественно, ты будешь прописана в квартире, не беспокойся.

Все то, что было связано с квартирой, было самым болезненным вопросом для тети Муси и ее мужа с тех пор, как племянница вдруг объявилась живой и здоровой. Они считали, что и Соня озабочена этим вопросом, и в том, что она ни разу не упоминала об этом, супруги видели тайную недоброжелательность девочки. И в теперешнем молчании племянницы тетя Муся заподозрила сопротивление именно по квартирному вопросу. На самом же деле Соня в своей детской наивности не придавала этой проблеме никакого значения, она даже не подозревала, что такая проблема существует. И только сейчас, когда тетя акцентировала на этой теме особое внимание, девочка задумалась: а кому, собственно говоря, принадлежит эта квартира, квартира ее родителей и ее самой? Но мысль эта промелькнула и пропала, в разговоре был упомянут более важный для девочки вопрос. Еще мама Хатидже не раз говорила, что для девочек существует проблема документов - у Сафие их нет, а у Айше документы крымской татарки, что может вызвать у работников милиции вопрос, а почему это урожденная крымская татарка вдруг на свободе?

- Хорошо, тетя Муся, - к удивлению уже начинающей, было, сердиться тети вдруг спокойно сказала Соня. - Только поскорее оформите на меня все нужные документы.

- Все документы дядя Гриша сделает, Сонечка! Это ему не трудно! И сам отнесет их директору детского дома.

- Да нет, не надо это делать ему. Я не маленькая и директор детского дома должен увидеть, что я достаточно самостоятельная. Документы я должна отнести сама.

- Мы с тобой вместе пойдем в детский дом! - тетя Муся была счастлива, что так хорошо все обошлось. - Что касается твоей прописки, то она будет сохранена, ты не сомневайся! Ты не потеряешь права на жилплощадь, твои квадратные метры всегда останутся твоими!

"Дались ей эти квадратные метры!" - подумала Соня. Ее замысел был прост: получить документы и уехать к маме Хатидже.

Через три дня дядя Гриша принес дубликат свидетельства о рождении, справку о гибели мамы, справку о гибели папы. И что-то там еще, что нужно было отнести в детдом. Соня взяла все бумаженции себе, тетя Муся сказала, что завтра же утром они пойдут в детдом...

Утром Соня вышла из своей комнаты одетая в дорогу и с вещевой сумкой в руке.

- Ты что это так оделась? - тетя Муся была очень удивлена.

- Тетя Муся, - начала Соня, - я решила уехать назад к Валентине Степановне. Мне там будет лучше, чем в детском доме, вы так не считаете?

- Нет, подожди! Как это? Надо узнать у дяди Гриши, можно ли так поступить.

- Почему же нельзя, тетя Муся? Ваше мнение значения не имеет, я поступаю так, как хочу.