Камилл в свободное время заходил в соседний двор, где жила большая узбекская семья - три взрослые женщины, три девочки, три мальчика и только один мужчина за шестьдесят лет. Двое из молодых мужчин этой семьи уже больше никогда не войдут в ворота двора - они погибли на фронте. Одна из оставшихся без отца девочек, десятилетняя Ходжи, более других привлекала внимание Камилла.

Жилые помещения во дворах аборигенов Ферганской долины обычно представляют собой вытянувшиеся в ряд постройки с общими торцовыми стенами. Одна постройка при этом может быть и выше, и благоустроенней других - в ней, значит, живет отец семейства. Другие пристройки, по-видимому, сооружаются по мере появления новых семей - обычно при родителях остаются сыновья, пока не надумают строиться где-то обособленно. Могут, естественно, быть и другие причины для возведения пристроек. Во дворе, где проживала Ходжи, стоял один большой дом с высоким айвоном - навесом, поддерживаемым резными деревянными колоннами. В этом доме было четыре комнаты, причем две дальние не имели окон наружу, дневной свет проникал в них через остекление передних комнат. Внутренние комнаты были наиболее комфортабельными, там полы были деревянные, застеленные коврами. В одной из передних комнат с земляным полом был сооружен очаг с прямым дымоходом на крышу, так что если в зимнюю пору хозяева забудут поставить задвижку, деревянную крышку большого казана может запорошить снегом.

Примыкал к этому главному зданию другой домик. Он был пониже, навес перед ним был попроще, но продолжал навес большого дома, чтобы в дождь, например, можно было без проблем пройти из двери в дверь. В этом доме было две комнаты, обе с окнами во двор. Опять же в первой комнате был такой же очаг. Еще два таких же дома стояли в одну общую линию.

Перед каждым строением от самой земли до края навеса поднимаются шесты с поперечинами, к которым весной привязывают откопанную из-под земляного бугра виноградную лозу - так защищают ее от зимних морозов. Летом протянувшийся перед всем рядом строений обвитый виноградной лозой навес защищает от зноя, хотя и застит свет. К осени огромные виноградные кисти - темно-фиолетовые, красные, зеленые - висят над головой и надо только протянуть руку, чтобы сорвать желаемую кисть.

Под навесом стоят высокие плетенные из прутьев корзины с яблоками, сливами или с другими плодами - смотря по сезону. Висят длинные связки белого лука, на циновке просушивается другая партия недавно выкопанных луковиц. Привязаны к шестам, поддерживающим лозу, связки головок джугары и початки кукурузы, оставшиеся, может быть, с прошлогоднего урожая. Чуть слышно журчит вода в маленьких, шириной сантиметров в тридцать, арыках, без которых немыслим узбекский двор, как немыслим он без тандыра - печи для выпечки лепешек. Обязательно есть в каждом хозяйстве и деревянная ступа - кели. В ней толкут, подливая воду, зерна джугары, которую иначе не разварить. Также толкут в ступе шалу, неочищенный рис, обдирая с зерен прочно приставшую к ним кожуру, превращая их в белый чистый рис - но это очень трудоемкое дело. И совсем в стороне, в глубине двора, стоит загон для овец или для коровы с теленком.

Камиллу нравилось ходить вместе с Ходжи в дальние поля собирать вьюнок-траву для коровы. Девочка прибегала к нему с двумя большими мешками и он, если не было неотложных дел по дому, шел с Ходжи к Кош-арыку, где заросли сочного вьюнка были особенно густы.

Мальчик с девочкой шли в тени тутовых деревьев, которыми в Ферганской долине обсажены прямоугольники хлопковых полей, размеры этих прямоугольников два-три гектара. Тутовник высажен в два ряда, с расстоянием между рядами метра в два. Может быть, эта разбивка плантаций нужна и для самого хлопчатника - я не знаю. Но главное назначение этих деревьев - давать пищу для тутового шелкопряда. Весной деревья тутовника покрываются большими сочными листьями, и вскоре приходит пора, когда ветки с бедняжек деревьев срезают, остается голая кочерыжка, на которой обнажается множество сучков - печальные свидетельства повторяющегося из году в год обрезания. Новые длинные прутья со свежими листьями быстро отрастают, деревья оказываются одетыми в большие зеленые шары. Но стволы их остаются навсегда скрюченными и невысокими, метра в два.

В первой половине лета в полосе между рядами этих деревцев, куда не проникают жгучие солнечные лучи, расцветают ирисы. Светло-фиолетовые, в стеблях-ножах, они обладают сильным и приятным ароматом. Камилл и Тоджи собирали цветы наперегонки - кто больше. А потом, когда оказалось, что у Камилла букетик пышней и Тоджи заметно огорчена, мальчик дарит ей все свои цветы. Радость девочки бурная и искренняя, чем Камилл очень удивлен - какой пустяк, эти цветы. Но, конечно же, не в цветочках дело, а в чем - это понятно только девочкам.

- Хочешь, я тебе буду каждый день собирать красивые цветы? - спрашивает мальчик, тронутый тем, как радостно перебирает его подружка цветы.

- Хочу! - быстро и с каким-то значением отвечает девочка, и что-то тревожащее пробегает между детьми, что почему-то не очень приятно Камиллу, но что быстро исчезает, когда дети выходят из-под тени тутовника на жаркую тропу, ведущую к Кош-арыку.

Дойдя до арыка, Камилл быстро прыгает в его прохладную воду. Девочка же сразу начинает рвать траву и в ее молчании чувствуется неодобрение - сначала, мол, надо сделать дело. Камилл выходит из воды и тоже молча начинает тягать сочные стебли вьюнков и скатывать их в большие клубки. Вдоль всей прибрежной полосы вьюнки щедро опутывают другие, растущие кверху травы. И очень скоро у мальчика оказывается заготовлено сочных стеблей в два раза больше, чем у девочки. Дети опытным глазом определяют, что собрано уже достаточно. Но еще остается трудоемкая процедура забивания травы в мешки. Джутовый мешок надо доверху заполнить травой, а потом нужно в него залезть и тщательно утрамбовать траву ногами. Если это сделано умело, то трава уминается на четверть мешка. Опять заполняется мешок и опять мальчик прыгает двумя ногами в мешке, а девочка поддерживает его края. И так повторяется до тех пор, пока мешок не становится твердым, будто в нем не стебли сочной травы, а туго скрученные тюки материи. Теперь остается зашнуровать мешок веревкой и все - гуляй!

Тоджи весело смеется, Камилл с радостным воплем вновь бежит в воду. Но Тоджи на берегу не видно, она зашла за земляной бугор и там, видно, снимает платье. Камилл недоумевает, зачем для этого нужно прятаться. Вдруг девочка появляется из-за своего укрытия и изумленный мальчик видит, что она совершенно голенькая. А если подумать, то какой ей быть? Ведь девочки узбекские не носят трусиков, они носят панталончики ниже колен. Что же, в таких панталончиках и купаться?

Мальчик растерян, девочка смущена. Но вскоре они весело плещутся в воде арыка, которая им чуть выше колен. Дно песчаное и чистое, можно брызгаться, подныривать, бороться в воде. Все бы хорошо, но странная девчачья нагота все же смущает Камилла. Впрочем, он скоро к этому привыкнет и будет всегда с нетерпением ждать, когда же Тоджи позовет его на Кош-арык собирать траву для коровы.

И я, как Камилл, всегда любил учебу, но в моей жизни школьные пути оказывались тернистыми. В первый класс я пошел, как уже было упомянуто, в первую военную осень. Моя школа находилась в здании бывшей Первой гимназии города Симферополя. От дома до школы я и мои сорванцы-товарищи добирались на трамвае, но не в его салоне, а "на колбасе" - так называлась изогнутая железная балка, торчащая сзади вагона. Если "колбаса" была занята, то мы ехали "на подножке", а на промежуточных остановках соскакивали с нее, чтобы, дождавшись момента, когда трамвай тронется, вновь вскочить "на подножку" и висеть, ухватившись за поручни. Злые трамвайные кондуктора ничего не могли поделать с такими мальчишками, потому что согнать их во время движения трамвая можно было, только подвергая драгоценную кондукторскую жизнь опасности сорваться на булыжную мостовую вместе с огромной кожаной сумкой - непременным атрибутом каждого кондуктора. А во время остановки трамвая мы отбегали в сторону.