Через некоторое время путники вышли на грунтовую дорогу. Теперь путь пролегал посреди подступивших с двух сторон хлопковых плантаций. Хлопчатник, который к середине лета вырастает до кустов почти метровой высоты, сейчас имел жалкий вид: зажатые комьями серой сухой земли поникшие ростки двух-трех сантиметрового роста непонятно как выдюживали под жгучим дневным солнцем, восхода которого, казалось, они ожидали со страхом. Но вот перед путниками вместо дороги простерлась огромная, метров на двадцать, лужа и не обойти ее ни слева, ни справа - это шел полив хлопкового поля и вода, промыв рыхлый земляной валик, хлынула на дорогу. А поля под поливом уже не производили того прежнего жалкого впечатления, напившиеся воды ростки хлопчатника здесь весело зеленели на вершине потемневших от влаги грядок. Скоро не останется ни клочка не политого поля, о чем позаботятся бригадиры и мираб - хозяин воды.

Путники сняли обувь и прошли затопленный участок, закатав брюки и подоткнув подолы платьев. Выбравшись на сухую дорогу повеселевшими, они бодро зашагали дальше.

Вот показались первые постройки городской окраины. Солнце поднялось над горизонтом, и лучи его уже слепили глаза. Было около шести часов. Возле городского парка путники увидели чайхану. Чайханщик уже разжег огонь в большом самоваре, и заночевавшие в чайхане посетители отряхивались от остатков сна, ополаскивая холодной водой из арыка лицо и плечи.

- Подождите меня здесь, - сказал Тимофей Иванович. - Я зайду за своей котомкой и занесу косу, а потом пойду на железнодорожный вокзал покупать билеты. Исмат, ты с девочками подойдешь к восьми часам к зданию почты на улице, ведущей к вокзалу. Вот, Айше, возьми мои часы. Смотрите, не опоздайте. Я приду с билетами, а ты к тому времени попрощайся с девочками. Ты возьмешь у меня билеты и посадишь девочек в поезд. Ко мне не подходите, и вообще меня не замечайте. Ну да, еще успеем поговорить.

Тимофей Иванович ушел. Времени еще было достаточно, и Исмат велел чайханщику принести чайник чаю и лепешки. Дочь чайханщика только что принесла корзину со свежеиспеченными нанами, аромат которых дразнил аппетит.

- Исмат-джан, я буду писать тебе на почту "до востребования".

- Да, это верно. Пиши в город Коканд, адрес почты посмотрим, когда подойдем к ней.

- Исмат-джан, спасибо тебе за все. Мы с сестренкой сегодня безмерно счастливы и только расставание с тобой и с твоей мамой огорчает нас.

При этих словах Сафие бросилась на шею Исмату и заплакала. Исмат смущенно огляделся вокруг. Айше сама была готова плакать на плече у молодого мужчины, но то, что разрешено маленькой девочке зазорно для взрослой девушки.

- Я буду подписывать письма..., ну, например, Гульчехра. Запомнил?

- Запомнил, Гульчехра-хан. Ну, ешьте, пейте чай. Эй, чайханщик! Принеси парварды!

Чайханщик принес в керамической тарелочке белые, будто обсыпанные мукой, конфеты. Беглецы с удовольствием занялись утренней трапезой.

Когда подошло время, путники направились к месту встречи. Вскоре пришел Тимофей Иванович с билетами.

- Поезд уходит ровно в половине девятого, подойдите к вагону минут за пять до отправления. Меня будто бы не знаете. Попрощайтесь здесь, у вагона не привлекайте к себе внимания. Исмат, спасибо тебе! - мужчины обменялись рукопожатием. - Вы обо всем договорились? Как будете переписываться? Ну, хорошо.

...Сержант милиции товарищ Сидоров всегда мечтал о подвиге - поймать какого-нибудь безоружного диверсанта, империалистического агента, скрывающегося под женской одеждой, или, на худой конец, татарина или чеченца, убегающего к себе в Крым или на Кавказ. Этим же утром к его славной мечте о подвиге присовокупилась злость на всех людей из-за выпавшей на его долю бессонной ночи на дежурстве, в то время, как его кореши пьют самогон в эти праздничные дни. Но скоро его должны были сменить, и это был последний поезд, который он провожал. Наверное, из-за повсеместного веселья по поводу окончания войны пассажиров было мало. Рядом с хищно оглядывающим перрон сержантом в вагон влезали две молодые узбечки, их провожал молодой мужчина. Сидоров внимательно следил за ними. Вот дикари! Провожает парень красивых девушек и не обнимет, не поцелует. А старшая девушка и впрямь красавица. Сидорову захотелось придраться к парню, но тут он заметил стоявшего на перроне мужчину, который то и дело поглядывал на вокзальные часы, беспокойно оглядывался по сторонам, и при этом явно пытался скрыть свою нервозность. Сержант медленной походкой подобрался к мужчине и с неприкрытой угрозой произнес:

- А ну-ка, предъявите документы!

Мужчина взглянул на милиционера, на его лице беспокойство сменилось вдруг светлой радостью, как будто бы он всю жизнь жаждал этой встречи со служителем закона.

- Документы? Сейчас! Сейчас достану документы, товарищ сержант! - от былой озабоченности не осталось и следа, подозреваемый гражданин расплылся в улыбке и начал развязывать узел заплечного мешка.

- Сейчас, товарищ сержант, сейчас! Документы в порядке, да только где они?

Сержант товарищ Сидоров терпеливо ждал.

- Да здесь он, паспорт! Я же его приготовил! – мужчина, искоса взглянув на вокзальные часы, хлопнул себя по грудному карману и достал паспорт. Милиционер взял документ в руки, прочитал фамилию, посмотрел на прописку и с разочарованным видом вернул его владельцу.

- Чего же в вагон не садишься? - произнес он недовольно.

- Да вот дружка старого жду, обещал проводить меня. Вместе в школе учились. С перепою, наверное, не проснулся еще.

В это время раздался удар вокзального колокола. Сейчас дежурный по станции свистнет в свой свисток, паровоз ответит длинным гудком и вагоны, дернувшись, станут медленно набирать скорость.

- Прощайте, товарищ сержант! - радостно крикнул Тимофей Иванович и побежал к высокой вагонной лесенке. Сержант, конечно, не заметил, как мужчина обменялся со стоящим у вагона молодым узбеком многозначительным ободряющим взглядом.

Тимофей Иванович прошел в вагон и сел на свое место напротив двух девочек узбечек. Вагон был общий. Такие вагоны обычно бывают заполнены суетливыми и шумными пассажирами, которые ругаются из-за мест на верхних полках, загромождают своими тюками, корзинами, ведрами пространство между сидениями. Нынче же вагон был заполнен только наполовину, и можно было забраться на верхнюю полку, предназначенную в этого типа вагонов для багажа. Это Тимофей Иванович и сделал, в то время, как девочки прикорнули на нижней полке, предназначенной для сидения трех человек. До возможного заполнения вагона на следующих остановках можно было полежать и даже, может быть, вздремнуть. Для полного спокойствия оснований не было. Когда Тимофей Иванович вместе с Хатидже добирались в Ташкент, то дважды по вагонам проходили с проверкой документов милиционеры в сопровождении человека в штатском. Но Тимофей Иванович рассчитывал на благополучный исход. Лично у него документы были в порядке, а с двух девочек из узбекского колхоза какой был спрос? Колхозникам паспортов не давали, а девочкам нужно было доехать до казахского города Актюбинска, где жила их сестра, так чего же с них взять? Билеты им осторожнейший Тимофей Иванович взял до Актюбинска, а там и докупить можно. В общих вагонах набивалось до восьмидесяти человек, и проводник вагона не знал своих пассажиров в лицо, тем более что на каждой станции часть их сходила и на смену ей появлялись другие. Так что и выходить в Актюбинске не было необходимости, просто предъявить проводнику новые билеты. А за Актюбинском уже кончалась зона спецпоселений, там уже проверки документов были не так часты.

Надо сказать, что очень опасался Тимофей Иванович, что в одном вагоне с ними окажется и Хатидже. В этом случае, конечно, не удалось бы предотвратить взрыв эмоций нашедших друг друга по истечении года матери и детей. К счастью, среди пассажиров, вошедших в вагон на железнодорожной станции Ташкента, Хатидже не было.

Билет у Хатидже был в соседний вагон...