- Ну, Сивка, успокойся. Сейчас обдумаем ситуацию…
Но конь стоял неподвижно, все так же повернув морду к заслоняющему дорогу склону.
- Что, еще кто-то там есть? – тихо спросил всадник.
И, действительно, из-за поворота появилась еще одна пара фантомов. На сей раз рядом с прозрачной сине-голубой кобылой скакал такой же, но еще более прозрачный жеребенок. Они, несомненно, стремились догнать быстро промчавшуюся четверку, но жеребенок был слаб, и кобыла придерживала свой бег, чтобы малыш не отстал. Несмотря на обуявший Лесника ужас, он успел подумать о странности того, что у кобылы такой поздний приплод…. Но разве в этом была странность?
Когда эта пара тоже скрылась за леском, Сивка тряхнул головой, как бы отгоняя наваждение, и пошевелился, но не выходил на дорогу. Так они простояли минут пять. Человек был напуган и не торопил своего коня. Чтобы иметь хоть какое-то свидетельство о происшедшем, он сломал небольшую ветку и спрятал ее за пазухой. Наконец, конь глубоко вздохнул, вышел, осторожно ступая, из-за деревьев и остановился на обочине. Лесник немного подумал, и направил Сивку в ту сторону, откуда примчались кони-призраки. Этим выбором, казалось, был доволен и конь. Там, как было ведомо Леснику и его четвероногому другу, простиралось открытое на море плоскогорье, которое сейчас уже было залито светом, поэтому там вряд ли могли еще оставаться эти прежде невиданные в крымских горах призрачные существа.
Сивка шел быстрой рысью, пока не выбрался на светлую солнечную дорогу. Здесь всадник попридержал коня, да тот и сам уже не торопился.
Слева открывался великолепный вид на море, над которым висели округлые белые облака. Лесник вдруг обратил внимание на слетающихся к обрыву ворон и других крупных птиц. Он спешился, и, не отпуская узды, заглянул в пропасть. Там лежали два лошадиных трупа, один большой, другой маленький. Видно, лошади сорвались туда недавно, потому что птицы еще не уселись на неподвижные туши несчастных животных. Лесник огляделся, и, похоже, понял, что произошло здесь не более часа назад. Крутой обрыв подобрался здесь к самой дороге в том ее месте, где она разворачивалась почти под прямым углом. Неопытный жеребенок промчался, по-видимому, сверху к самому краю пропасти и не успел затормозить, мать же бросилась за ним, пытаясь спасти свое дитя…
Но существенным было то, что Лесника озарила догадка о происхождении прозрачно-голубой пары, догонявшей умчавшихся вперед таких же прозрачно-голубых призраков. «Это погибшие кони превращаются в призрачных существ! Они - порождения беды, которая обрушилась на Полуостров…», - подумал он, содрогнувшись от прошедшей с головы до ног волны холода.
То, что случилось в Крыму, не вмещалось в понимание простого человека. «Русская держава добилась освобождения исконно русского Крыма от азиатских оккупантов. Татары испоганили наш дивный Крым. Их козы уничтожили всю растительность на склонах, и потому не стало в горах воды», - говорил лектор в здании школы в деревне Коккоз, выступая перед новыми ее жителями, переселенными сюда из глубинных земель России. Лесник где-то в августе случайно оказался в Коккозе, и милиционеры, в большом количестве приехавшие вместе с лектором, чуть ли не силой заставили его зайти в школу, перед этим долго выясняя, кто такой и откуда. Вышел Лесник на улицу растерянный и подавленный. Нет, не от того, что ему открылась ужасная правда о татарах, пособниках мировой контрреволюции, а от того, что такого циничного оправдания злодейства, как услышанное им, он не ожидал. «Татары опоганили Крым… Из-за них исчезла вода…» – это надо же придумать такое! Лесник знал все родники в округе, и каждый родник здесь имел татарское название, как имели татарские названия каждая заметная скала, каждое ущелье – дере. А этим летом воды в родниках, действительно, не стало.
Лесник прошел по Коккозу. Вот дом его давнишнего приятеля Мустафы. Во дворе матерится какой-то неопрятного вида мужик, огородные грядки пусты, сад бесплоден. Вот колхозные виноградники – лоза суха и худородна. Большая смоковница, гордость татарина Селима, безлистна и черна, - будто проклята пророком.
В то лето и в горах не уродились ни кизил, ни фундук, ни груша, - и так продолжалось три года…
Дружил Лесник с ялтинцем Энвером, потомственным виноградарем, с которым еще в двадцатых годах познакомился на курсах по садоводству. В зимнюю пору, когда спускаться вниз было опасно, они обменивались письмами, которые шли окружным путем, через столичный Симферополь. Теперь Лесник надеялся, что Энвер пришлет ему письмо из тех краев, в которые его заслали. А ведь никто так и не знал, куда отправили татар, даже были такие, кто уверял, что их всех до единого расстреляли, как немцы расстреливали евреев. Вот и осень пришла, а вестей от Энвера все не было.
Не знал Лесник, что друг его Энвер еще летом умер в Голодной Степи, в совхозном бараке …
Лесник, родившийся еще в конце прошлого века, не был верующим в полном смысле этого понятия, но был крещен и был знаком с основами христианской нравственности. И он был умен и достаточно образован, чтобы не стать жертвой прежней, довоенной пропаганды, и, тем более, нынешней мерзкой антитатарской истерии. То, что свершилось в Крыму, он расценивал с правовой позиции преступлением, а с точки зрения человеческой морали – страшным грехом. Кто бы мог подумать, что можно весь народ целиком выслать с его родной земли. Весь народ! Такое зло не остается безнаказанным!
- Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала! – эти слова, когда-то затверженные на уроках закона Божьего, вертелись у него в мозгу весь день, после той страшной встречи на горной дороге. Появление потусторонних голубых призраков он расценивал как кару. Но боялся, что кара эта, - небесная ли, адская ли, - обрушится на безвинных соседей тех, кто был изгнан со своей отчей земли.
Лесник решил спуститься назавтра в город, пойти в церковь и встретиться со священником.
Было около двенадцати дня, когда Лесник вошел в церковь. Он не посещал храм Божий со времен своей юности, и сейчас несколько смущенно стоял в почти пустынной в этот час церкви. У входа торговала маленькими свечками из желтого воска неопределенного возраста женщина. Одна старушка в очках ставила свечу к иконе, другая быстрыми движениями осеняла себя крестным знамением у алтаря. Лесник решил спросить у торговки свечами, как увидеться со священником, но как раз в этот момент из дверей справа от алтаря вышел человек в длинной рясе и оглядел находящихся в церкви людей, остановив свой взгляд на посетителе в кожаной летной куртке.
- Батюшка, дозвольте поговорить с вами, - быстро подошел Лесник к священнику.
- Слушаю вас, сын мой, - отвечал священник, оказавшийся мужчиной примерно тех же лет, что и Лесник.
- Батюшка, не сочтите меня шизофреником, - начал Лесник. – Я вполне здоров и придерживаюсь очень трезвых взглядов на наше мироздание. Но вчера я встретился с явлением, которое не укладывается в мои представления о сущем. Скажу без долгих предисловий: вчера в горах я встретил табун коней-призраков, прозрачных, сине-голубых. Поверьте, я отдаю себе отчет в необычности этого утверждения, но прошу вас не сомневаться в достоверности сказанного мной. Голубые призрачные кони пронеслись мимо меня почти беззвучно, оставляя на траве и в воздухе недолгое свечение. Батюшка, мне не с кем больше обсудить этот факт, только с вами.
Священник на какую-то пару секунд вперил резкий недобрый взгляд на говорившего, потом взгляд его смягчился, и под конец можно было заметить в нем некоторую растерянность. Когда Лесник кратко рассказал о встрече на горной дороге, рассказал и замолчал в ожидании, священник принял суровый недовольный вид и назидательно произнес:
- Церковь не признает подобных суеверий. В этих святых стенах неуместно вести разговор о привидениях. Молитесь…- он повернулся и пошел к алтарю, где стал класть поклоны и осенять себя крестом.
