Нушич был верен жизни, как неиссякаемому источнику вдохновения, но более важным для творчества считал воображение. Современникам тот или иной герой его комедий мог напомнить какую-нибудь реальную личность. И все же личность в комедии всегда была совсем иной, более занятной и колоритной, чем реальная. Таким получился и Агатон Арсич.

В комедии «Опечаленная родня» есть пометка: «Происходит всегда и везде». Теперь он уже не ставил в тупик критиков, как в «Госпоже министерше», которую он относил к прошлому (что могло быть сделано и из цензурных соображений).

Умирает богач Мата, и в доме собираются родственники покойного. Только что, на людях, они «изображали» великое горе, но теперь им нечего притворяться, тем более что покойный и впрямь был порядочная свинья. Все родственники — мелкая сошка, перебивающаяся с хлеба на квас, — общинный чиновник, лавочник, бездельник-картежник, вдовушка, уездный начальник на пенсии Агатон Арсич… Глаза их, еще не просохшие от притворных слез, горят от жадности. Но, к всеобщему разочарованию, оказывается, что покойный приказал вскрыть пакет с завещанием лишь через сорок дней после своей смерти. «Легко ему, мертвому, быть терпеливым!» — восклицает вдовушка. Каждый боится, что другие за сорок дней разграбят богатый дом, и поэтому вся орава поселяется в нем. Все с ненавистью следят друг за другом, припрятывают понравившиеся вещи. Уже само такое начало обусловливает напряженность действия.

И напряжение растет. Родственники начинают делить наследство, которого еще не получили. Дело доходит до ожесточенных споров и драк. Обнажаются самые дурные человеческие черты. Мизерность этих людей — великолепная карикатура на большой мир, в котором акулы покрупнее, как пауки в банке, стараются перегрызть друг другу глотки в борьбе за лакомый кусок.

Тут уж Нушичу раздолье для комичнейших сцен. Вдовушка Сарка, например, крадет серебряный будильник, а когда он начинает звенеть в неподходящий момент, садится на него и громко поет.

Адвокат, видя, что за несколько дней дом будет разграблен, использует оговорку в условиях вскрытия завещания и оглашает его. Почти все наследство получает незаконная дочь покойного. Через все действие комедии развивается невинный роман молодого адвоката и будущей наследницы. Как всегда у Нушича, «положительные герои» бледны, любовная линия оставляет убогое впечатление. Но не это, не это главное в комедии.

Агатон Арсич — вот главная удача Нушича. Представьте себе Еротие Пантича — уездного начальника из «Подозрительной личности», — вышедшего теперь на пенсию, но не стяжавшего себе на административном поприще сколько-нибудь приличного состояния. Здоровенная глотка. Смесь наглости, важности, хитрости. Агатон ловко приспосабливается к меняющейся обстановке — он то давит своим авторитетом родственников и рычит на них, то елейным голосом врет как сивый мерин. Сперва он уверяет, что назначен управлять имением покойного. Кто же, как не он, бывший уездный начальник!

«Знаешь, что такое уезд с населением 52 374 человека? А я только крикну: „Смирно!“ — и все 52 374 человека становятся во фронт, едят меня глазами и трепещут!»

Когда «делят» имущество, Агатон, тонко проводя политику кнута и пряника, отхватывает себе большую часть пока еще призрачных денег покойного. Убедившись, что наследство уплыло из рук, он строит планы отторжения имущества, хорошо зная, что «закон растяжим, как его повернешь, так и будет». Агатон интригует, льстит и в стремлении утвердить себя доходит до абсурда, объявляя своим внебрачным сыном молодого адвоката, за которого выходит замуж богатая наследница — внебрачная дочь покойного.

Сложность этого характера, чрезвычайно богатая нюансировка его сделали роль Агатона Арсича привлекательной для лучших актеров страны. И они с неизменным успехом проявляли в ней свой талант.

Постановкой «Опечаленной родни» был отмечен семидесятилетний юбилей Нушича.

В 1935 году вместе с делегацией драматургов он едет в Софию, где «Опечаленную родню» поставил Н. О. Массалитинов. Эта поездка стала для Нушича триумфальной. В Болгарии Нушича стали переводить еще в конце прошлого века. Там знали почти всю его прозу. Не раз он присутствовал на премьерах своих пьес в Софии. Теперь его поразил великий болгарский актер Крстьо Сарафов, игравший роль Агатона.

На семьдесят первом году жизни Нушич стал владельцем недвижимого имущества. Осенью 1935 года он приобрел на окраине Белграда земельный участок и решил построить дом.

Пора было кончать со странной привычкой то и дело переезжать с квартиры на квартиру. Жил он на улице Двух белых голубей, Скандербеговой, Страхинича-Бана, Йовановой, Добрачиной, Зетской, Бранковой… всех не перечтешь. Мысль о доме пришла, разумеется, как только появилась уверенность, что гонораров хватит на его постройку.

Хоть Ага и говорил, что не мог бы ничего написать, не слыша шума улицы, однажды летом он все-таки не выдержал. Случилось это, когда он жил на Добрачиной улице. Стояла страшная жара, и окна во всех домах были распахнуты. И все бы ничего, если бы в доме напротив не жил контрабасист, часами упражнявшийся на своем инструменте. В соседнем доме обитала хорошенькая девица, имевшая обыкновение играть на пианино нечто бравурное, причем поставлено оно было у самого окна, с таким расчетом, чтобы от молодых людей, проходивших мимо, не укрывались ни музыкальный талант, ни прочие достоинства девицы. В угловом доме преподавали музыку, а известно, что разучивание гамм способно вывести из себя кого угодно. В довершение всего хозяин дома, у которого Нушичи снимали квартиру, тоже любил помузицировать и часто приглашал к себе приятелей — профессоров университета и Музыкальной академии, игравших на флейте, скрипке и виолончели.

По словам Гиты, вскоре Ага стал проявлять беспокойство. Он тяжело вздыхал, часто вскакивал из-за стола и с треском захлопывал окна. Но не выдерживал жары и через десять минут, покрытый испариной, распахивал их снова.

В один прекрасный день он вернулся домой с рассыльным из магазина, который тащил громадный пакет. Это был граммофон и пластинки. «Самооборона!» — лаконично объяснил Ага это явление своей Даринке и велел поставить граммофон на подоконник.

Превосходство техники над всеми прочими непрогрессивными источниками шума проявилось тотчас. Уже через полчаса окна в других домах захлопнулись…

Разумеется, не эти анекдотические неприятности заставили его взяться за строительство дома. Просто у него теперь были деньги, а с ними появилась и тяга к большему комфорту и покою.

Джокович не договаривает, что к Нушичу шли получать крупные карточные долги его зятя, что «папочку» эксплуатировала Любица и кое-какие старые приятели.

Добротный одноэтажный дом Аги и поныне стоит на улице Шекспира, неподалеку от чаши большого армейского стадиона, и жила в нем со своей семьей дочь драматурга Гита Предич-Нушич. Когда дом еще только начал строиться, Нушич привел к нему домочадцев. Проделавшие значительный путь от центра, они с удивлением смотрели на мужа, отца, тестя.

— Вот и я спрашиваю себя, что я делаю? — задумчиво сказал Ага. — Боюсь, к нам сюда, к черту на кулички, никто ходить не будет.

Ага ошибся. Здесь его не забывали ни друзья, ни репортеры, которые взяли за правило интервьюировать популярного писателя по любому поводу.