В январе 1923 года Народный театр в Белграде торжественно отмечал свое пятидесятилетие. Начальник отдела искусств произнес речь о зарождении и развитии сербского театра.

«За эти пятьдесят лет сцену увидели 280 отечественных пьес. К литературным достижениям можно отнести и переводы. Считая и их, со дня открытия театра поставлено около 1100 пьес».

В юбилейные вечера публике были показаны картинка Нушича «Перед театром 30 октября 1869 года», комедия Стерии Поповича «Белград прежде и теперь», а также историческая трагедия «Найденыш». В ней Нушич обратился к далекому прошлому своего народа. К временам правления царя Душана, когда Сербия была славна и сильна. Замысел был шекспировский, но трагедия получилась многословной, перегруженной псевдоисторическими подробностями.

Момир, незаконный сын царя Душана, воспитывался при дворе. Ему было известно, что царь нашел его где-то на дороге и приютил. Момир влюбился в царскую дочь Гроздану, не зная, что это его сестра. Узнав правду, Момир покончил с собой, и вместе с ним погибла любившая его Гроздана. Таков сюжет трагедии.

На постановку трагедии была истрачена фантастическая сумма — 800 тысяч динаров. Роль царя Душана играл выдающийся актер театра Добрица Милутинович.

О пышности постановки можно судить по одной сцене, когда перед публикой продефилировали трубачи, царский воевода на коне, восемь всадников, восемь лучников, восемь соколятников с соколами, восемь псарей с царскими псами, царь на коне с двумя пажами, многочисленные вельможи. Спектакль произвел сенсацию, но на автора трагедии тотчас посыпались неприятности.

Газеты критиковали дирекцию за то, что она пошла на гигантские расходы. Пришлось Нушичу отвечать на эти нападки публично. В статье «Государство и театр» он объяснил, что после войны в костюмерной театра было хоть шаром покати. Почти полмиллиона динаров истрачено на роскошные национальные костюмы, но они будут необходимы для многочисленных исторических пьес, намеченных к постановке.

Еще один удар нанесен был немного раньше. Правительственный орган «Време» в номере от 24 января 1923 года опубликовал заметку под заголовком «Патриарх против Нушича». В ней говорилось, что до сих пор театр и церковь жили в мире. Теперь же «патриарх потребовал, чтобы министерства просвещения и внутренних дел запретили показ „Найденыша“, так как в пьесе подвергаются оскорблениям духовные лица».

И в самом деле, в трагедии есть сцена, когда монах охотно приударяет за женским полом и произносит несколько кощунственных, с точки зрения церкви, фраз, свидетельствующих о том, что он охотно нарушит данный им обет воздержания.

Министр просвещения, посовещавшись с Нушичем, решил вынести этот вопрос на обсуждение Союза писателей, которые и постановили — не дразнить церковников и сохранить невинность монашку. Но было поздно — церковь предала Нушича анафеме. Впрочем, никаких последствий от этого отлучения не предвиделось. Разразившаяся гроза воспринималась с юмором.

Неожиданно разрешилась история с многострадальной «Подозрительной личностью». У белградских рабочих была своя самодеятельная труппа. Любители купили в театральном архиве за пятьдесят динаров рукопись «Подозрительной личности» и поставили ее у себя. Успех был настолько громкий, что дирекция театра сочла своим долгом извиниться перед драматургом за самовольничайте. Явилась к нему и делегация от любительской труппы. Нушич принял рабочих очень приветливо и разрешил показывать бесплатно не только «Подозрительную личность», но и другие пьесы по их выбору. Через месяц комедия была поставлена и на сцене Народного театра.

Прошло почти сорок лет с тех пор, как была написана «Подозрительная личность», которую читали и отвергали все директоры Народного театра, включая и Нушича, и наконец автор ее мог принять запоздалые поздравления публики. Прошло еще лет сорок, а комедия все не сходит со сцены.

Неумирающую злободневность ее объяснил сам Нушич.

Уйдя со своего поста, Нушич много работает и месяцами гостит у своей дочери Гиты.

В бывших австрийских владениях у эрцгерцога Фридриха было крупное имение Беле, целый сельскохозяйственно-промышленный комплекс со своими бойнями, сахарными заводами, элеваторами, охотничьими угодьями. В этом имении, ставшем государственным, муж Гиты драматург Миливой Предич устроился заведующим административным отделом.

Кроме Нушича с Даринкой сюда наезжало веселое общество из Белграда, знаменитый писатель Велько Петрович, художники, актеры. Все они сытно ели и много пили на даровщинку вместе с государственными чиновниками, вознаграждая своих хозяев потешными рассказами. Они даже организовали самодеятельный театр.

Сам Мима Предич был великолепный имитатор. Он необыкновенно смешно копировал местных чиновников. Вот управляющий имением повязывает голову полотенцем, потому что у него болит голова от бесконечных схваток с Мимой. Вот «больной» подходит к волам и, разводя руками, кричит: «Вы одни меня понимаете!»

Госпожа Даринка по-прежнему в черном. Она не смеется шуткам и только вздыхает. Нушич веселится от души. С великой неохотой он покидает приятное общество и едет в Белград, где у него есть важное, очень важное дело.

В феврале 1924 года должны были состояться выборы в Академию наук и искусств. Первые после войны. И поэтому общественность проявляла к ним особенно повышенный интерес. Еще задолго до выборов обсуждались кандидатуры. Среди литераторов чаще других называлось имя Нушича.

Постепенно он и сам привык к этой мысли, а в кругу близких избрание Нушича подразумевалось как нечто само собой разумеющееся.

Но случилось так, что его не только не избрали, но даже не выдвинули в число кандидатов. В Академии поговаривали, что Нушич «недостаточно глубок», что академик-юморист — явление несолидное, а его драматические произведения не дают ему основания стать «бессмертным», что есть писатели постарше (Нушичу исполнялось шестьдесят), давно уже ждущие признания. В общем, складывалось мнение, что Нушич «фигура недостаточно академическая».

Члены Академии, симпатизировавшие Аге, вовремя разобрались в обстановке. Они поняли, что Нушича забаллотируют и тем самым их любимцу будет нанесено такое оскорбление, от которого он нескоро оправится. И они нарочно воспрепятствовали даже выдвижению его кандидатуры.

Действительным членом Академии стал скульптор Иван Мештрович, а членами-корреспондентами писатели Иво Войнович и Йован Дучич.

Расчеты друзей не оправдались, Нушич тяжело пережил свою неудачу.

— Стыдно мне, — признавался он в семье. — Иду я по улице и все боюсь, не спросит ли кто, почему меня не выбрали.

Дочь, ставшая его самым близким другом и поверенным, написала Аге из Беле письмо, в котором утешала и ободряла отца. Первого марта он ответил ей посланием на двух десятках страниц.

Журналисты долго охотились за этим письмом. Гита прочла его знакомым, и по Белграду ходили самые противоречивые слухи. Нушич обычно отвечал: «Письмо у дочери. Когда умру, она может его опубликовать, если сочтет нужным». Содержание письма стало известным лишь через двадцать лет после смерти Аги.

Это письмо впервые раскрывает перед нами Нушича, которого мы до сих пор знали мало. Человека, глубоко задумавшегося над смыслом собственного творчества и способного на большие теоретические обобщения. Правда, приходится делать скидку на уязвленное самолюбие.

Ага (так было подписано письмо) благодарил дочь за участие и признавался: