— Ну и колдобины! Шею ничего не стоит свернуть! — прокричал Марцин на бегу.
Когда на спину им упали первые капли, они уже были у цели. Запыхавшись, влетели в будочку на остановке, и тут хлынул ливень, да какой! Вспышки молний чередовались с оглушительными раскатами грома, мокрые плети дождя хлестали землю.
Сразу похолодало. Костик забился в угол. Ему казалось, там теплей.
— Да брось ты своего ежа! — рассердился Марцин. — Другого найдем. А то простудишься.
— Не брошу ни за что! — упорствовал Костик, стуча зубами.
Под навесом, кроме них, оказался еще Яник. Пришел встретить маму, помочь сумку донести. Он смотрел-смотрел на посиневшего Костика, потом молча снял куртку и отдал ему.
Дождь прекратился, но около остановки образовалось море разливанное: утрамбованная глина очень медленно впитывала воду.
И когда подошел автобус, пассажирам пришлось высаживаться прямо в лужу. Развезло так, что ног не вытащишь, а вытащишь, обувь оставишь в вязкой глине. Посыпались жалобы, проклятия, охи, ахи.
Пани Виктория ни шагу не могла сделать. Прямо на буксире вытаскивай! Очень кстати на помощь подоспел какой-то мужчина, помог благополучно выбраться на сухое место.
— Хорошо, хоть лодочки не надела! — перекрывал ее зычный голос ропот аборигенов. — Пришлось бы с ними распрощаться. И чего поселковый Совет смотрит, мер не принимает?! До каких пор будет продолжаться это безобразие? Что за порядки такие! Я жаловаться буду! В газету напишу!
Мама Яника стояла босая, туфли ее утонули в грязи.
— Прямо хоть совсем здесь в дождь не выходи, — сетовал кто-то из пассажиров. — Беда, да и только! И никому никакого дела нет!
Немек привез целых два насоса. Ребята взяли один: приготовиться честь по чести к завтрашнему матчу.
— Знаешь, а у меня ежик есть! — объявил радостно Костик. — Вот он, — и показал перевязанный веревочкой сверток.
— Альбу обокрали, — деловито сообщил Марцин. — До нитки обчистили, остался в чем был. Он у нас сейчас…
— Как здоровье пана Дзевалтовского? — осведомилась пани Виктория и обрадовалась, услыхав, что доктор разрешил ему ненадолго выходить на свет.
Ребята проводили Немека до дома, помогая нести бессчетное число сумок, свертков, сверточков и пакетиков. Потом вежливо откланялись и что есть духу помчались домой.
— Костик, идея! — крикнул Марцин на ходу.
— Подожди двадцать четыре часа, как брат советовал, — прокричал Костик, не сбавляя скорости.
Ему было не до идей, он думал сейчас о другом.
— Дедушка, мы ежика поймали! Я домой его возьму, мама разрешит! А пока можно его в ящике держать на террасе? — с порога прокричал Костик.
— Прежде всего свитер надень! — сказал дедушка. — И ты, Марцин, тоже. Не чувствуете разве, как похолодало? Да, ежа можешь в ящике держать, но… — не кончил он: внимание его отвлекло передаваемое по радио сообщение.
На кухне, сидя на табуретке возле плиты, чистил картошку Альба. В ответ на вопросительный взгляд Марцина он кивнул в сторону дедушкиной комнаты со словами:
— Картофельную похлебку велел на ужин сварить…
Но где же неизменная голубая рубаха, неотделимая в их представлении от Альбы?.. На нем был свитер — старый, линялый, с дыркой на локте, хотя вполне еще сносный, особенно в такую погоду.
Дедушка предложил Альбе спать в доме на раскладушке. Тот отказался, буркнув:
— Мне и в палатке хорошо.
Старик не настаивал. Только вынес из своей комнаты и дал ему еще одно одеяло.
Костик уже раз десять наведывался к своему ежу. Боялся: вдруг убежал. Ежик забился в угол и ни к морковке, ни к блюдечку с молоком не притронулся. Видно, тосковал в неволе.
— Ничего, привыкнет, — успокаивал себя Костик и положил на всякий случай сверху на ящик камень.
— Небось на ежа воры не позарятся, — входя в комнату, сказал он и вспомнил Альбу: — Мне жалко его.
— Хорошо, что он у нас, — вполголоса проговорил Марцин, поглядывая на дверь. — Я знал, дедушка согласится. Помнишь, я сказал Альбе: он добрый, только вранья не любит…
— И я ему говорил: главное, не ври…
— Другим вы горазды советы давать, а сами?..
Это дедушка незаметно вошел в комнату и сел к лампе спиной.
Они растерялись и не сразу сообразили, на что он намекает. Вот тебе на! Разговаривали шепотом, и радио играло, а он, выходит, все слышал.
— А что? — спросил Костик с невинным видом.
— А то, что вы бессовестно врете, только концы с концами у вас не сходятся, — стукнул дедушка палкой об пол.
— Мы?! — изобразил Марцин на лице крайнюю степень удивления.
— Да, вы! Но я этого так не оставлю!.. — стукнул он опять палкой об пол. — Ты от кого письмо получил?
— От товарища. Из лагеря, — отозвался Костик без запинки: это была чистейшая правда.
— А что он пишет?
— Пишет, в лагере хорошо, только… пирожных нет.
— Знаешь, дедушка, Собирай страшный сластена… — затараторил Марцин, спеша другу на выручку. — Когда мы основали Общество…
— Помолчи! Тебя не спрашивают! Костик! Откуда у него твой адрес?
— Как откуда? Мы заранее условились, что я отсюда напишу.
— А когда я велел тебе в лагерь написать, ты отговорился тем, что адреса не знаешь. Как же так?
У мальчишек пылали щеки и отчаянно колотилось сердце. Они не смели глаза поднять.
— Молчишь. Не знаешь, что сказать? Я подскажу тебе. Повторяй за мной: «Подумаешь, убежал!» А ну, повтори!
— Подумаешь, убежал… — понурясь, прошептал Костик.
* * *
Утро после грозы наступило чудесное. Истомленные жаждой растения и деревья вволю напились и радовались теперь солнышку, источая аромат.
Альба во время умывания рассказывал: ночью в палатку залез Бобик и его, Альбу, заели блохи. Придется Бобика выкупать.
— А почему у вас так долго свет горел? И дедушка палкой стучал? На вас сердился, что ли?
— Тс-с! — прошипел Костик, с опаской поглядывая на окно. — Отойдем подальше, к помидорам.
— Я уже там был сегодня, — говорил Альба, следуя за друзьями. — Несколько штук упало от дождя. Я их на террасу положил: пускай доходят. Ну, что? Отсюда не услышит.
— Еще как услышит! У него такой слух… — сказал Марцин.
— Ну и влипли мы! — сообщил Костик. — Вчера дедушка втык нам сделал! Узнал, что я из лагеря убежал. Но больше всего не на это рассердился, а что мы врали. Эх, елки-палки!
Он даже за голову схватился при воспоминании о вчерашнем разговоре.
— Видишь, Альба, мы тебе говорили: дедушка — хороший, но вранья не выносит, — подтвердил Марцин назидательно. — Если соврешь ему…
— А чего мне врать!.. — отозвался беспечно Альба.
— Ну, если спросит… — продолжал Марцин.
— Ему и так все уже известно.
— Что все? — в один голос воскликнули друзья.
— Все. Вчера, когда вы к автобусу ушли, он задал мне один-единственный вопрос.
— Ну?
— Ты, спрашивает, Альбин Волинский, которого разыскивает по радио детский дом?
— А твоя фамилия Волинский?
— Да.
— И что дальше?
— Не знаю. Сказал, подумает. А пока что напишет в детдом.
— Тю-тю! — присвистнул Марцин. — Подвалило работенки! Он и маме Костика собрался написать. Ну, ничего, на машинке в два счета отстукает.
* * *
На ящике, где жил ежик, стояла корзина с грибами. Это Альба чуть свет отправился в лес и вернулся с добычей. Ежик отпил молока, обгрыз морковку, но, видно, еще не привык. Ребята рассмотрели его при дневном свете: крупный, упитанный.
— А если это ежиха? — спросил вдруг Альба. — И ее детки ждут? Ждут и спрашивают: «Где наша мама?»
— Дурак! — рассердился Костик. — «Ждут, ждут»! — передразнил он. — Они и без нее вырастут. На что она им?
24
Два коротких письма старик писал полдня. Напишет несколько слов и в комнату уйдет, чтобы дать отдых глазам.
Оба письма были заказные, и квитанции дедушка спрятал в ящик стола. Во всем он любил точность и аккуратность.