Марцин стиснул зубы, сжал кулаки. Если бы не мама, не ее больной желудок, задушил бы этого Вацека.

«Была не была, все выложу отцу в воскресенье! И про самовоспитание скажу… И жвачку брошу жевать. Подумаешь, жвачка! Эти три — последние-распоследние. А потом — все, конец!»

И чтобы хоть немного скрасить жизнь, Марцин достал из кармана и распечатал жевательную резинку. Потом опять заглянул в книгу, но только что пережитые неприятности мешали сосредоточиться.

«Чем маме Костик не потрафил? «Плохая компания»! Костик — парень мировой! Узнала бы мама его получше, он наверняка бы ей понравился: и жвачку не жует, и по дому помогает, и учится хорошо. Даже эта вредина, Скочелёва, и та как-то сказала про него: «Серьезный мальчик!» И друг настоящий. Не на словах, а на деле. Не то, что некоторые».

Мысленно Марцин стал перебирать своих одноклассников. Пожалуй, только Немек Бартович дал бы взаймы и не приставал с отдачей. Но они с Немеком в последнее время раздружились. И вообще, он очень изменился с тех пор, как разошлись его родители. У него теперь два отца: родной и неродной. И денег вдвое больше, потому что оба дают. Но, видать, Немека это нисколечко не радует, он неразговорчивый стал, замкнутый. Знай себе зубрит да пятерки огребает. Странно, почему резинка так быстро стала безвкусной? Прямо как замазка.

Марцин вытягивает изо рта резиновую нить с полметра длиной и опять втягивает в рот.

Подойдя к столу, Петрик с нездоровым любопытством наблюдает за манипуляциями брата.

— Марцин, дай одну! Ну, пожалуйста! — канючит он.

— Вот как дам по губам! — бросает, не глядя, Марцин.

Перед карманным зеркальцем он расчесывает свою густую шевелюру и целиком поглощен этим занятием. Марцин способен забыть дома что угодно, только не гребенку.

— Дай хоть половинку, попробовать, какая она на вкус!

— Отвяжись!

— Мама правду сказала: бесхарактерный ты. Тряпка! — выпаливает Петрик, из предосторожности отступая к двери. — Жадина! У самого вон сколько жвачки, а ему половинки жалко… Жадина!

— Ты у меня сейчас получишь! — угрожающе поднимает Марцин толстую книгу, и Петрик моментально скрывается за дверью.

«Никакой я не жадина, — оправдывается Марцин сам перед собой, — эти две лишние мне необходимы, чтобы закалить волю. Не жевать жвачку, когда ее нет, всякий дурак сумеет. А вот когда она есть, руки сами тянутся достать ее из кармана, развернуть и в рот положить. Тут-то и нужна сила воли. Захочу и буду как мамин дедушка, этот, как они говорят, «благороднейший человек с железным характером». — Марцин взглянул на выцветшую фотографию в простенке между окнами. — Жалко, что он в конфедератке, не видно, какая прическа у него…»

Вид у Костика был такой разочарованный, когда Марцин отдал ему только пять злотых, что Марцину стало не по себе.

— Остальное в понедельник отдам, — промямлил он, — потому что… понимаешь, в нашем киоске по пять штук только продают, пачками… — напропалую врал он, зная, что Костик никогда жевательную резинку не покупает. — Знаешь, Казик прямо остолбенел, когда я ему жвачку отдавал. Не ожидал, что отдам так скоро. А Бирюк хапнул и пригрозил еще, что припомнит мне это. Потеха, верно?

— А с этими тремя что ты собираешься делать? — спросил Костик, упустив из виду, что Марцин не только проигрывает жвачку, но и сам ее жует.

— Не знаю… А тебе обязательно сегодня нужны деньги?

— Да нет… Но сам знаешь, деньги всегда нужны, — уклончиво ответил Костик, рассчитывавший выпросить у матери еще два злотых и сходить в кино.

Суббота — самый приятный день. Уже с утра живешь ожиданием вечера — единственного в неделю, когда можно сказать себе: «Завтра не надо идти в школу». И кажется, свободного времени — вагон, делай что хочешь. Уроки, само собой, откладываются на потом, хотя родители на этот счет придерживаются другого мнения. Но надо быть последним слюнтяем и недотепой, чтобы не отбояриться в субботу от уроков. И лишь в воскресенье вечером, когда невозможно оторваться от интересной книжки или нестерпимо хочется заняться чем-то, не имеющим никакого отношения к школьным занятиям, начинаешь жалеть, что не послушался и не сделал уроков накануне.

Досконально изучив витрину спортивного магазина, Марцин с Костиком отправились на Центральный вокзал. Костик то и дело спрашивал, который час: беспокоился, что поздно вернется.

— Заладил: «который час» да «который час»! — разозлился Марцин. — Ты что, забыл, что сегодня суббота?

— То-то и оно, что не забыл! — оправдывался Костик. — Мама по субботам делает уборку и готовит обед на воскресенье.

— Ну и что? Подумаешь! У нас та же картина! Но при чем тут я? От этой неблагодарной работы я давно уже научился отлынивать. И ты не давайся, не то заездят совсем. У тебя старшая сестра есть, пусть она и вкалывает! Нечего ей на тебя все взваливать, как тогда с бельем. Не будь дураком! Должна же быть на свете справедливость!

Костик вздохнул.

— Эх, ты, маменькин сынок! Паинька! Чем вздыхать, айда лучше на перрон! Там всегда есть на что поглядеть.

— Ладно, — согласился Костик, — только потом сразу же домой. А то, если Алиция отправилась на свидание, маме придется самой все делать.

По широкой лестнице они спустились в зал, где билетные кассы. Ну и столпотворение! Дверь на перрон настежь. Все снуют туда-сюда, спешат, суетятся. Мальчики отошли в сторонку, к газетному киоску, чтобы их не затолкали, и с замиранием сердца следили оттуда за автоматическими дверями отходящей электрички. Им казалось, вот-вот кого-нибудь прихлопнет, но в последнюю минуту напиравшая толпа отступила, а стоявшие одной ногой на подножке каким-то чудом втиснулись в битком набитый вагон.

— Глянь-ка, Томаш идет! — толкнул Марцина Костик.

И в самом деле, к киоску с чемоданом в руке подошел географ, не заметив ребят. К нему подбежала какая-то женщина.

— Добрый день! — сказала она. — Что вас вынуждает покинуть любимую столицу?

— Добрый день! Да вот решил немного проветриться. В Италию собрался, дочку проведать. Давненько мы с ней не видались.

Под натиском выплеснувшейся из поезда толпы пассажиров географ и его знакомая придвинулись к ребятам. Марцин с Костиком юркнули в толпу и выбежали на улицу.

— Ну что? Скажешь, нюха у меня нет? Не зря я затащил тебя на вокзал? — торжествовал Марцин. — С географией теперь до конца года покончено! Томаш вернется нескоро. Билет в Италию бешеных денег стоит. Надо же, ни словом не заикнулся, что в такое дальнее путешествие отправляется.

— Сказал бы, никто бы не стал географию учить, — резонно заметил Костик. — А так смотался потихоньку, и к понедельнику ребята все равно вызубрят. Небось полвоскресенья будут по карте путешествовать.

— Фиг с маслом! Я лично не буду! И ты тоже! Бирюк! А, Бирюк! — закричал вдруг Марцин, увидев Бирюковского, который шел ко Дворцу культуры.

— Чего глотку дерешь? — приостановился Бирюк, всем своим видом показывая, что не намерен долго разговаривать.

— Сколько за хорошую новость дашь?

— Три раза по шее. И еще разок впридачу! Ну, говори скорей, я в бассейн опаздываю.

— А я и не знал, что ты ходишь в бассейн, — удивился Марцин.

— Много будешь знать, скоро состаришься! Выкладывай свою новость!

— Томаш уехал. Географии не будет до конца года.

— Откуда ты знаешь?

— Мы с Костиком только что с вокзала — его на поезд проводили, — не моргнув глазом, врал Марцин. — Чемоданище у него не в подъем! Наверно, на все лето укатил. К дочке, в Италию.

— Правда? — обрадовался Бирюковский. — А вы не разыгрываете меня? Костик, дай честное слово!

— Честное слово! Томаш сам сказал.

— Тогда почему же он не сказал ничего на последнем уроке?