— Совесть заговорила, — сказала Ирена громко, чтобы они услышали.

Но они ответили лишь презрительным взглядом.

— Совесть! — скривясь, передразнил ее Марцин на уроке. — При чем тут совесть? Голову на плечах… головы, — поправился он, — надо иметь.

— Идея принадлежала тебе, — уточнил Костик. — Знаешь, Марцин, я в жизни бы не додумался.

— Теперь перестанут нас эгоистами называть, — сказал удовлетворенно Марцин.

Перед историей девочки подбежали к Скочелёвой и вполголоса стали ей что-то рассказывать. Судя по улыбке, сопровождавшей ее обычное «что я слышу?», новость была приятная и во взгляде, брошенном на самого несознательного ученика шестого класса «А», то есть на Марцина, не было обычного арктического холода. В этом Марцин готов был поклясться.

И они с Костиком преисполнились самых радужных надежд.

Но едва прозвенел звонок на последнюю перемену, в дверь просунул голову сторож и вызвал Солянского и Пшегоня к директору. Их охватило недоброе предчувствие.

Они стояли и ждали в канцелярии перед директорским кабинетом. Оттуда доносились громкие возбужденные голоса, но слов разобрать было нельзя: секретарша печатала на машинке и беспрерывно звонил телефон.

Но вот кто-то нажал на ручку двери, и она приоткрылась.

— …дольше терпеть невозможно!

Дверь закрылась. Но теперь отчетливо послышался голос директора.

— Самый плохой — не самый плохой!.. — вскричал он, но слова заглушил телефон. Потом опять послышалось: — Надо положить конец… Пани Пусек как классная руководительница обязана разобраться… Все! Я кончил!

Из кабинета выскочила Пуся с красными пятнами на щеках. Увидев приятелей, она знаком велела им следовать за собой в учительскую.

Учительская помещалась напротив. Книги, стопки тетрадей, стаканы с недопитым чаем на столе — все свидетельствовало о том, что учителя сюда еще вернутся. Начался пятый урок. Из-за стены доносилось пение хором. Это шестой «А» готовился к выступлению по случаю окончания учебного года.

— Мальчики, — Пуся, делая над собой нечеловеческие усилия, старалась говорить спокойно. — Мальчики, — повторила она. — Произошло печальное недоразумение… Лично я этому не верю… — И она своими темными глазами внимательно посмотрела сначала на одного, потом на другого.

— Самый плохой — это, конечно, я, — сказал Марцин, готовый к самому худшему.

— Вы слышали? — встревожилась Пуся.

— Директор кричал, и кое-что было слышно, — пояснил Костик. — А что случилось?

— Это… это правда, будто вы… — с трудом подыскивала слова Пуся, — вымогали деньги у малышей.

— Заверяю вас, — патетически произнес Марцин, приложив театрально руку к груди в том месте, где нашит карман, — я никогда ничего ни у кого не вымогал. За Костика тоже ручаюсь.

— Я так и думала, — облегченно вздохнула Пуся и заметно успокоилась. — Та женщина ошиблась… Только непонятно…

— А что все-таки случилось? Зачем нас вызывали?

— Какая-то женщина позвонила директору по телефону и сказала, будто два ученика из нашей школы, из шестого класса, она назвала даже фамилии, очень похожие, выманили вчера у первоклассников деньги… пообещав показать фокусы.

Когда Костик услышал: «вчера у первоклассников», его мороз подрал по коже. До Марцина лишь при слове «фокусы» дошло, что они попались.

— А-а-а! — протянул он. — Если фокусы, тогда… это…

— …это мы… — упорно разглядывая что-то под шкафом, докончил Костик.

— Мальчики! — Пуся даже всплеснула руками. — Значит, это все-таки вы…

«Как чудесно, как чудесно!» — издевкой звучали слова песни за стеной.

— Сейчас я вам все объясню, — сделал Марцин отчаянную попытку спасти положение. — Мы действительно устроили цирк для малышей. Но ни о каком вымогательстве речи быть не может. Они сами пришли, добровольно заплатили за билеты.

— Значит, вы деньги брали! — Пуся заломила пальцы так, что они затрещали. — Деньги!..

«Недаром про нее говорили, «не от мира сего». Так и есть», — подумал Марцин и, вооружась терпением, стал объяснять:

— Ведь мы затем и устроили цирк, что нам нужны были деньги!

— Деньги! Дети, но зачем вам деньги?

— Дети! — поднял брови Марцин, готовый возмутиться, но тут же раздумал: Пуся от волнения сама не знает, что говорит. И продолжал терпеливо объяснять: — Когда мы были детьми, а это было давным-давно, мы могли обходиться без денег. Моему младшему брату-первокласснику два злотых в неделю дают, так он скоро миллионером станет. А я? А мы? Разве мы виноваты, что без денег шагу нельзя ступить? Скажите, я не прав?

— Конфеты надо купить! Жевательную резинку — тоже! — поддержал товарища Костик. — В кино — пожалуйста, билет. Даже в зоопарк бесплатно не попадешь. Задаром только на медведя можно поглазеть. А сборы, взносы!! То на жирафа, то на памятник Сенкевичу…

— А вы еще спрашиваете: зачем нам деньги? — сказал с укором Марцин и даже головой покачал.

— Но разве нельзя у родителей попросить… — нерешительно заметила Пуся, чувствуя, что начинает оправдываться.

— Родителей тоже пожалеть надо. И потом, на все наши просьбы у них одна отговорка: деньги с неба не падают. Верно, Костик?

Костик кивнул утвердительно.

— Не хотели просить у родителей, надо было честно заработать.

— А мы разве нечестно? — искренне удивился Марцин и принялся перечислять, загибая пальцы: — Три листа картона и краска — раз. Костик битых два часа потратил, чтобы нарисовать льва и сделать надписи — это два. Для Луны пришлось без спроса взять мамину коробку. Когда она ее хватится, мне не поздоровится. А пояс от халата для львиного хвоста? За это от папы еще попадет. И потом — жук-плавунец. Мы его напрокат взяли за один злотый. В зоомагазине он десять стоит! И вообще, что такое жалкие пять с половиной злотых в сравнении с потраченными усилиями.

— Мальчики, так рассуждать нельзя! — справясь с замешательством, заговорила Пуся. — Это нечестно. Я понимаю, вы не отдавали себе в этом отчета, но теперь, когда вы осознали, что поступили нехорошо, надо немедленно вернуть деньги пострадавшим.

— Вернуть? — изумился Костик.

— Пострадавшим? — в тон ему повторил Марцин.

— Да! И немедленно! Если вы… — В глазах Пуси промелькнул испуг… — Если у вас еще что-нибудь осталось…

— Ни гроша! — положил конец ее сомнениям решительный ответ Костика.

— Боже мой! — Пуся была в отчаянии. — Выманить деньги, пусть несознательно, и потратить невесть на что…

— Услышь это пани Скочелёва, она бы воспротивилась, — сказал Марцин многозначительно.

— При чем тут пани Скочелёва? — спросила Пуся.

— Потому что деньги, добытые, как вы считаете, нечестным путем, мы внесли сегодня утром на памятник Сенкевичу.

— Да? — просияла Пуся. — Тогда это меняет дело. Возьмите их обратно.

— Простите… — начал Марцин и с таким выражением посмотрел на Костика, словно хотел сказать: с луны она свалилась, что ли? Потом бросил взгляд на учительницу и отвел глаза. Ему было неловко за нее, что приходится объяснять ей такие азбучные истины. — Простите, за кого вы нас принимаете? Как это обратно? Сначала дать, а потом взять? Чтобы нас вычеркнули из списка? И мы сделались посмешищем для всей школы? Чтобы на нас показывали пальцами: дали, мол, а потом пожалели. Нет, лучше смерть, чем бесчестье!

Пани Пусек в упор смотрела на Марцина, а за стеной хором распевали: «Как чудесно, как чудесно!»

— Положение действительно трудное, я понимаю… Вам будет стыдно, и вы оба…

— Не мы, а я, — перебил Марцин. — Идея была моя.

— Но осуществляли ее мы вместе, — поспешил прибавить Костик. — И выступали вместе, и все у нас было общее. И выручка тоже. Это несправедливо…

Пани Пусек, принадлежавшая к педагогам-оптимистам, воспряла духом: испорченные дети не стали бы друг друга выгораживать, а эти готовы вместе понести наказание.

— Послушайте, — сказала она, вплотную подходя к ребятам и понижая почему-то голос, — деньги непременно надо вернуть малышам. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они подумали, будто старшие их обманывают. Я дам вам взаймы… Вот пять злотых и пятьдесят грошей. — Она вынула деньги из кошелька. — Сегодня же их верните! Но как это сделать? — забеспокоилась учительница. — Вы хоть знаете этих ребят?