— Можно и сейчас, — ответил пожилой человек, — там есть прекрасная статья про диких гусей.
— Я интересуюсь не дикими гусями, а обычными простыми людьми, — пробормотала Флора. — Не спешите, пожалуйста, я сперва посмотрю вот этот. — И она показала ему „Татлер“.
— Можешь взять „Скетч“, — предложила седая матрона. — Я не могу сосредоточиться, у меня абсцесс. — И она отдала журнал Флоре. Регистратор назвала ее имя, и она ушла. Флора положила „Скетч“ на колени, не обращая внимания на жадный взгляд женщины, ожидавшей приема с беспокойным ребенком. Пожилой человек кончил читать „Филд“ и взглянул на Флору. „Лет семнадцать, решил он, — судя по форме, все еще в школе, красивые ноги, хорошая кожа. Фигура? Ну, — под такой одеждой — не поймешь. Зубы в порядке. — Он поправил языком протез, к которому прилипла жвачка. — Прелестные волосы и глаза. Но она как-то странно листает эти журналы“.
— Надеюсь, ты обычно находишь то, что ищешь? — Он не мог справиться с любопытством.
— Когда да, когда нет, — она быстро взглянула на него.
„Неужели эти ресницы настоящие?“
Регистратор назвала его имя, он по-старчески тяжело поднялся и передал Флоре „Филд“. Она поблагодарила его, положила журнал поверх „Скетча“ на колени. Женщина с ребенком прошипела:
— Ну надо же.
Возможно, Флора и не слышала. Но, прочитав „Татлер“, она положила его в центр стола. Женщина поджала губы, подавляя в себе желание взять журнал. Флора листала „Скетч“.
Год назад ее палец скользнул по странице такого журнала, и она вспомнила прохладную кожу на внутренней стороне руки Космо, соленый вкус вен Хьюберта, когда они целовались в тот последний вечер в Коппермолте.
Изгнанные Ангусом из-за стола, они побежали через лужайку, около заборчика Флора сняла туфли и потопала босиком по мягкой траве к реке, между Космо и Хьюбертом, где Мэбс чуть в стороне сидела и ссорилась с Нигелом. Потом Генри вприпрыжку с Таши и Джойс принесли шампанское. Они совершили налет на винный погреб, и Гейдж, дворецкий, посмотрел на это событие сквозь пальцы. Хьюберт рассмеялся и сказал:
— Он почти социалист.
Сейчас, проводя пальцами по гладкой странице, Флора вспомнила, как Джойс предложила поплавать, пока охлаждается шампанское в воде.
— Я искупаюсь в трусах и в лифчике, — заявила Джойс. — Я уже так делала у ирландской кузины. Вполне прилично. — Она сбросила платье и комбинацию, повесила их на ветку дерева. Таши и Мэбс последовали ее примеру, а мужчины вылезали из костюмов, надетых к ужину, из накрахмаленных рубашек, развешивая все это среди платьев и комбинаций на дереве в лунном свете, которое стало похоже на компанию танцующих призраков.
— А Флора? Как же с ней?
— Флора, тебе надо искупаться.
— Давай, Флора, — настаивала Таши.
— Она не может, — сказала Мэбс, — у нее же ничего нет под платьем.
— Так сейчас темно, — пожала плечами Джойс. (Отчасти так и было.)
Хьюберт и Космо взялись за подол черного платья и быстро стащили его через голову Флоры.
— Вот теперь ты выглядишь прилично, — заявили они. — Вполне респектабельно. Куда приличнее, чем в нем.
— Вообще-то, так оно и есть, — согласилась Джойс. — И почему бы мне не сохранить трусики сухими. — Она тут же сняла трусики и лифчик, повесила их на дерево и нырнула в реку. Но прежде все успели заметить, что волосы на ее голове не рыжее, чем между ногами. Остальные тоже развесили свое нижнее белье по веткам. Плавая голышом, она почувствовала кожу Космо и веки Хьюберта, прохладные, как мрамор. Сидя сейчас в ожидании приема у дантиста, Флора вспоминала. Потом, на берегу, они сидели и пили шампанское, она завернулась в пиджак Хьюберта. Хьюберт наклонялся через нее, чтобы говорить с Космо.
— Дело становится серьезным. Я не хочу драться, но отыграю ее в любой игре, в какой хочешь…
И Космо, тоже перегнувшись через нее, отвечал:
— Я думал, ты играешь только на деньги, а не…
Их лица почти касались друг друга. Потом Хьюберт пошарил в кармане костюма, будто он висел на вешалке, а не у Флоры на плечах, нашел десятицентовую монету и хрипло, неприятно, сказал:
— Победитель получает все.
И она в тревоге отшатнулась от них, оперлась на руку, пока они через ее тело смотрели друг на друга. Она сказала:
— Нет-нет, не надо, — от растерянности ее голос прозвучал резко. Она вспомнила, сидя здесь, у дантиста, как дрожь страха пробежала по ней.
Мэбс окликнула их.
— Что у вас происходит? Объявляю: мы с Нигелом помирились! — Она прокричала это таким счастливым голосом, что Флора помнила его до сих пор.
Нигел открыл еще бутылку, и все почувствовали облегчение, радость, даже Космо и Хьюберт, которые снова взялись спорить, но уже шутливо и дружески.
— Я первый ее увидел, когда она была на пляже во Франции с собакой! — воскликнул Космо. — Так что она моя!
Завернувшись в пиджак Хьюберта, Флора пробормотала:
— Собаку звали Тонтон. — Она передвинула ноги, потому что среди травы рос чертополох. Она запомнила даже это.
Хьюберт возразил:
— А я спас ее, и она не утопилась. И она принадлежит мне как спасителю.
— Давай решай, чья ты. — „Кто это сказал? Они были немного пьяны и я, полагаю, тоже“.
Они атаковали ее с флангов в тот вечер, в тот летний вечер, голые, но не мраморные. И она ответила легким тоном, чтобы скрыть смятение чувств, что она не может, не будет решать, и они, чувствуя ее неловкость, сказали:
— Очень хорошо. Мы поделимся. Она слишком мала, чтобы решать, слишком мала, — поддразнивали они ласково, бесстрастно. Счастливая, она лежала между ними на берегу реки, а Космо целовал ее в губы и тыкался носом между бортами пиджака в ее грудь. Хьюберт целовал грубо, прижавшись к треугольнику волос, и бормотал:
— Мне надо это, — и ее ощущение счастья вытеснилось чем-то пугающим и малоприятным.
Потом Мэбс остановила все это, обняв Нигела.
— Вы здесь простудитесь, беспутные создания.
А Нигел объявил:
— Мы идем заниматься предбрачным блудом в постели. Нам не подходит этот простор и свежий воздух. Мэбс прощает мне мои короткие ноги.
Джойс бегала вокруг дерева вместе с Таши, отыскивая одежду.
— Не могу найти своих вещей. Ну прямо хуже, чем на январской распродаже. Давайте поскорее вернемся и поищем что-нибудь поесть. Я есть хочу. А, вот они, мои бедненькие, дорогие трусики.
И Мэбс снова засмеялась, крикнув через плечо, уходя:
— Если нужна охрана, Флора, мы можем остаться.
Переворачивая страницы журнала, Флора печально оглядывалась на прошлое. Она не занималась блудом. (Значение этого слова она узнала из своего Оксфордского энциклопедического словаря.) Такое действие — блудить — невозможно, поскольку Космо и Хьюберт были там оба. Они оделись, и по дороге к дому один из них сказал:
— А ты поняла, что собираются делать Мэбс и Нигел, нет?
Босая, слегка замерзшая, поддерживая юбку, чтоб она не намокла от травы, Флора сказала, что, конечно, знает.
— Нет, не знаешь. Ты все еще думаешь, что парень из Ветхого Завета, уронивший зерно на землю, был растяпа-садовник.
Они взвыли от хохота, они раскачивались, гикали и визжали.
Так что для Милли Лей не было никаких причин держаться так нелюбезно на следующее утро.
— Мистер Смарт готов тебя принять, — сообщила регистратор Флоре.
Она откинулась в кресле.
— Я больше к вам не приду, мистер Смарт.
— Кончаешь школу? Едешь к родителям в Индию? Ну-ка, открой, пожалуйста. Посмотрю, как дела. Ты, наверное, считаешь дни.
— Рр, — пророкотала Флора, сидя с открытым ртом.
— Ничего плохого не вижу. Не сомневаюсь, что скоро раздастся звон свадебных колоколов.
— Рр.
— Ну вот. Не забывай чистить как следует и обязательно круговыми движениями. Очень хорошо, споласкивай.
Флора сплюнула.
— Я буду скучать по вашим журналам.
— О?
— Там всякие новости, другие, чем в „Таймс“.
— Еще придешь почитать?
— Я смотрю одни фотографии.
