— Да, — забавлялся Феликс. — Могу себе представить такую сцену. Ты поверишь, что моя мать ответила искренне? Или она хотела ее эпатировать?

— Если миссис Лей ее раздражала, она могла бы сказать правду, кто ее знает. Возможно, она не ожидала, что ей поверят. С другой стороны, хорошо известно, что от очень мужественных мужчин родятся только дочери. И твоя мать, видимо, действовала во благо, после рождения пятерых дочерей. Я знаю, что на святой Руси так поступали часто.

Феликс был заинтригован.

— И мужья потворствовали этому?

— Вполне возможно.

— Моя мать — мужественная женщина. И я хотел бы верить, что унаследовал это качество от нее.

— Ты унаследовал, мой дорогой. — Ирена говорила серьезно.

— Не знаю, не знаю. Я…

— Именно после такой оплошности миссис Лей твоя мать и предложила, и весьма настойчиво, чтобы миссис Лей пригласила Флору к себе.

— Ага.

— Я узнала это от Мэбс и Таши. Они были в восторге, они догадывались, что миссис Лей тешила себя мыслью, что девочка, должно быть, стала толстой и прыщавой, как все английские школьницы. И поэтому никакой угрозы для Космо представлять не будет.

— Нет, она не была ни толстая, ни прыщавая, когда я приглашал ее на ленч. Но все очарование буквально утонуло в соплях.

— Ты отвратителен. Иди. Я должна рассчитать выкройки для некоторых новых клиенток, толстых школьниц, превратившихся в гренадерш. Посмотри-ка, у этой почти шесть футов роста, бедра сорок восемь дюймов, а бюст — тридцать два. — Ирена похлопала рукой по блокноту. — Так немодно.

— Приезжай в Голландию, где толстеют от самого воздуха. Но ты, должно быть, уже знаешь, ты же шьешь на моих сестер.

— Через год-два. Министерство внутренних дел работает, как улитка, но обещание британского гражданства придает мне терпение.

— Да, все бюрократы одинаковы. Уже поздно, Ирена, почему бы тебе не кончить работу и не пойти со мной поужинать? Мы могли бы продолжить разговор о Динаре и девочке, пошли. Пошли с нами.

— Спасибо. Меня не интересует ужин на троих.

— Да он не будет против, — сказал Феликс.

— Не будет?

— Ну ладно, может быть, — неуверенно проговорил Феликс. — Ну пошли. Мы можем поговорить обо мне. Я пришел навестить тебя, побеседовать с тобой, о тебе. И ты тоже…

— Конечно.

— А мы потратили весь день, болтая о девочках, не заслуживающих особого внимания…

— Не о заслуживающем внимания трио.

— Ох, — вздохнул Феликс.

— Уходи, Феликс. Мне надо работать. Я должна придумать фасон для мисс Хиппсли-Смит, у которой бюст тридцать один дюйм и бедра — сорок шесть. Она хочет бальное платье, эта экзальтированная бедняжка. Уходи. Ты меня отвлекаешь. Она придет завтра на примерку, а я еще не начинала.

— Ирена, мне нужна помощь, пожалуйста.

— Да?

Что за страх в его голосе?

Стоя спиной к свету, Феликс в отчаянии поднял руки, потом уронил их и закричал:

— И девушек я люблю!

Она быстро ответила:

— Да, я знаю. — Затем, перехватив его взгляд, расхохоталась, вспомнив, как пять лет назад они сидели, сняв обувь, и их туфли стояли рядышком на полу в ее комнате над мясной лавкой на Рю-де Тур в Динаре. — Она была так невинна, — сказала она, хихикая, — а ты такой умный. Ну теперь уже уходи. Ты и так заставил его долго ждать. Еще протянешь — и он совсем скиснет.

— Хорошо. — Успокоившись, Феликс влез в пальто, наклонился, поцеловал ее в обе щеки:

— Значит, я должен бороться со своей амбивалентностью сам?

— Научись сам быть бисексуальным. — Она подтолкнула его к двери. — Как хорошо, что мы, иностранцы, говорим по-английски. — Она слегка подтолкнула его кончиками пальцев и подождала, прислушиваясь к его стихавшим шагам, пока не хлопнула уличная дверь.

— Я думаю, заплыли уже слишком далеко, — повернувшись к другу, сказал Космо. — Готов сдаваться?

— Да, конечно. — Хьюберт поплыл за Космо к берегу. — И часто ты так?

— Никогда не заплывал так далеко вверх по реке. — Космо подтянулся, чтобы вылезти из воды, и, тяжело дыша, рухнул на траву.

— Я хотел узнать, — сказал он, — как далеко мы заплывем, прежде чем ты сдашься. Но мои ноги уже все. Дрожат.

— Мои тоже. — Хьюберт растянулся рядом с другом. — А сердце у меня прямо бум-бум-бум. О, любимая Англия, горячее солнце, ласковая вода, кстати, удивительно теплая, мягкая трава и стрекот кузнечиков, ну прямо рай.

— Но такое случается не часто.

— Тем более прекрасно, когда это случается. — Хьюберт закрыл глаза и вдыхал сельский аромат. — Вообще-то, это было хорошее испытание, — пробормотал он. — Течение обманчиво.

— Дело в глубине реки. Когда мы поплывем обратно, течение само нас понесет вниз.

— О, это прекрасно. — Хьюберт, растянувшись, слушал стрекот кузнечиков, стук дятла поблизости. — Надо не забыть наши плавки, когда пойдем обратно. Не можем же мы шокировать гостей твоей матери.

— Да, не годится. — Загородив глаза от солнца, Космо кивнул и прошелся рукой по своему голому телу, стряхивая капли воды. — А плавать можно только так. — Они оставили свои плавки дальше, вниз по течению.

— Хорошо побыть хоть немного одним. А как твой будущий зять?

— Хм, да, Мэбс для него подходящая партнерша.

— А тебе он нравится?

— Ну, он таков, каким его воспитали.

Хьюберт протянул:

— А-а, — и, не открывая глаз, добавил: — А она любит Нигела?

— Предполагается, да. А что? Не похоже?

— Ну, как сказать, не совсем.

— О?

— Может, я, конечно, ошибаюсь.

— Надеюсь, Бланко.

— Зови меня Хьюберт.

— А что ты имеешь в виду под „не совсем“, Хьюберт?

Космо поднялся на локте.

— Я вообще-то всегда придерживаюсь мнения, что аппетит приходит во время еды.

— О чем ты? — он посмотрел вниз на друга.

— Ну, она такая сексуальная штучка.

— А Нигел нет?

— Ну, если он и да, то хорошо скрывает.

— А почему ты думаешь, что Мэбс…

— Я танцевал с ней.

— Ну и я танцевал.

— Ну ты же брат.

— Конечно, я брат. Но и тебя она знает давным-давно, и ты ей вроде брата. О чем ты, Хьюберт?

Космо с интересом уставился на друга. В чем сомнение?

Хьюберт, притворяясь, что спит, отвернулся, плотно закрыв глаза и решив, что он причинит боль, если скажет Космо, что, танцуя с ним вчера вечером, она как бы нечаянно, случайно заблудившись, любопытными пальцами провела по его ширинке. И позабавилась, когда он отшвырнул ее руку. Он лег на бок, совсем отвернулся от Космо. Тот посмотрел на спину Хьюберта и увидел, как слепень пристроился на мокрую кожу, подождал, потом прихлопнул.

— Убил.

— Ну ты даешь, — Хьюберт повернулся.

— Он укусил тебя. Видишь — кровь и раздавленный слепень. — Он вытер руку о траву.

— Так в чем сомнение?

Хьюберт, открыв глаза, сказал:

— Тут не совсем уж такой рай, в конце концов. — И добавил: — Я танцевал и с Таши. Она не так сексуально-ритмична, как твоя сестра. — Он сказал в надежде, что Космо, который по натуре доверчивее его самого, не заметит обмана. Он сел, подтянув колени, и огляделся.

— Хорошие коровы, — сказал он, наблюдая за животными, величественно жующими, плавно двигающимися по высокой траве на другой стороне реки, медленно спускаясь вниз на водопой.

— Я думаю, Таши хорошая, легкая на ногу, — Космо тоже наблюдал за коровами, за их грузными движениями. — Я думаю, и Нигелу, и Генри повезло.

— Я тоже так думаю, — кивнул Хьюберт. — Они хорошие ребята, с хорошим будущим, хорошими домами в деревнях, которые унаследуют, с деньгами. Подходящие. — Он произнес это слово с такой интонацией, что Космо расхохотался вместе с ним, но со странным чувством, будто он каким-то неведомым образом предает кого-то или что-то.

— Ты и сам скоро будешь в Пенгапахе.

— Я не думаю, что мне удастся, — сказал Хьюберт, притворяясь, будто попался на удочку. — Эти помещичьи имения представляют собой обычный дом, разве нет? — уклонился он, не желая высказать своего мнения, что сестра друга скорее всего выходит замуж из-за денег или ставит на первое место земные сокровища Нигела, а не любовь. — А не вернуться ли нам? Не встретили ли Мэбс и Таши Флору на станции? И почему они не разрешили нам поехать встречать?