В таких случаях Космо и Хьюберт приходили и устраивались на полу или в любимой позе на кровати, подзуживали девочек.
— А какова роль Генри во всем этом? — задавал вопрос Хьюберт.
— А что носит Нигел? — спрашивал Космо.
— Нигел будет носить то, что выберу ему я. Он не чувствует одежду. И я заставлю его сменить портного, — парировала Мэбс.
— А он про это знает? — с благоговейным страхом прошептал Космо.
— Скоро узнает, — насмешливым громким шепотом пообещал Хьюберт.
Но Мэбс не захотела обращать внимания на эти выпады, она сказала:
— Смотри, Флора, вот это тебе бы очень пошло, — и она указала ей на модель. — Или вот это. У тебя прекрасная фигура, кстати, ты с ее помощью можешь пробиться, стать манекенщицей, и тогда тебе незачем будет ехать в Индию.
Про Индию заговорили после того, как Флора всех насмешила рассказами о школе; она описала, как ее подруги мечтают о воссоединении с родителями, в семнадцать-восемнадцать лет поедут в Дели, Калькутту, Пуну или Пешавар. Там они будут смотреть поло, танцевать на балах у вице-короля, встретятся с будущими мужьями — или военнослужащими, или из полиции, или политической сферы, — выйдут замуж и заживут счастливо в огромных бунгало с ордами слуг. На жару они станут уезжать в горы Кашмира. Хьюберт назвал этих девиц очень смешно: рыбацкая флотилия.
— Каждый октябрь девицы брачного возраста, пребывавшие в полном сенсуальном воздержании, загружаются на пароходы компании „Пи & Оу“, чтобы пересечь Средиземное море, Красное море и Индийский океан. В Бомбее их грузят дальше и отправляют на широкие просторы владычества, где на них набрасываются сексуально оголодавшие младшие офицеры, местные уполномоченные и служащие политических офисов. Вот так упрочается Империя: невинные девы заполняют утробу, чтобы плодиться дальше.
— Хьюберт, не хами! — закричали все.
— Флора, а ты тоже этого ждешь? — стал поддразнивать ее Хьюберт. — Она покачала головой, а он продолжил: — Нет, она к этому не стремится, она чихает всем им в лицо. („Я думаю, я его ненавижу“.) Она отказывается вносить свой вклад в увековечивание владычества, она носит вызывающие красные панталоны, чтобы шокировать мемсахиб и демонстративно чихает на все, это отличная уловка. („Я его совсем не люблю“.)
— А ты тоже должна будешь ехать туда, когда тебе исполнится семнадцать? — серьезно спросил Космо.
— Да.
— О! — И потом: — Действительно? И ты должна? — закричали все наперебой.
— Когда мне будет семнадцать, — бесстрастно ответила Флора, — мне пошлют деньги, чтобы я собиралась.
— Мы тебе поможем выбрать наряды, — прервала Таши.
Флора продолжала:
— И билет до Бомбея, где меня встретит посыльный отца и отвезет к родителям.
— А потом? — нахмурившись спросил Космо.
— А потом она встретит всех этих парней, которые горят желанием жениться, я слышал, их там тучи, — сообщил Хьюберт.
— А откуда ты все так хорошо знаешь?
— Мой отчим был строителем в Сингапуре от Империи. Там то же самое.
— И тебе он не нравится, — сказала Мэбс.
— Но и Флоре не нравятся ее родители.
— Да, — сказала Флора. От ее тихого голоса вдруг все замолчали, и в наступившей тишине было слышно, как вздыхает Таши: „Жаль, что все эти наряды…“ Хьюберт, который поддразнивал, теперь пришел на помощь, разрядил обстановку.
— Спасем Флору от утробы владычества. Флора должна найти работу, и ей не надо будет ехать в Индию.
— Мы, девушки, воспитаны так, чтобы не работать, — сказала Таши. — Нас готовят к замужеству.
— Так принято, — согласился Космо.
— Свершится революция, и она заставит оба пола работать, а институт брака отпадет, — заявил Хьюберт.
— О Бланко, ты уже несколько недель не вспоминал про революцию, — засмеялся Космо.
— Под крышей твоего дома я щажу чувства твоего папа.
— Не заметно…
— Твоя революция не успеет спасти Флору, не поспеет вовремя, — сказала Мэбс.
— Ну, она пока может поработать горничной, расчихивать пыль, — и Хьюберт пристально поглядел на Флору. — Ну, стать служанкой.
— Свинья, — сказала Флора, пожалев, что она тогда не чихнула еще сильнее. — Настоящая свинья.
Как раз в этот момент в комнату вошла Милли Лей.
— Ну, мои дорогие! Вас тут столько сидит с закрытыми окнами. Такой прекрасный день! Почему бы не пойти на улицу и не размяться? — Она перешагнула через сидевших на полу молодых людей, едва не поскользнулась на блестящих обложках „Вог“, и, восстановив равновесие, открыла окно. — Ну вот!
— Как мне жаль представителей высшего класса за их маниакальную страсть к свежему воздуху! — пробормотал Хьюберт, вытягивая ноги.
— Пошли, посмотрим вечернюю зарю на реке, — сказал Космо, — увидимся позже, девочки.
— Я уверена, что Нигел и Генри с удовольствием бы поиграли в теннис, — сказала Милли, поглядев вопросительным ясным взором, и вышла из комнаты.
— Мы прямо как будто в Индии! — воскликнула Мэбс.
Таши искоса взглянула на нее.
— Ну давай, давай попытаемся.
— Вы обе идите… Я лучше погуляю с собаками, — и Мэбс вышла.
Флора лежала ночью без сна, а когда задремала под утро, Мэбс ее разбудила.
— Поедешь со мной на лошадях? Не могу спать.
Они, крадучись, выбрались из спящего дома, поймали и оседлали лошадей и поскакали к высокому вереску, росшему вдоль римской стены. Флора прислушивалась к звону уздечки, поскрипыванию кожи, стуку конских копыт, карканью черного ворона в долине. Когда встало солнце и ветер, гладивший желтые травы, утих, они осадили коней, пустили их щипать траву, а сами сели полюбоваться прекрасным видом.
— Однажды в такое же утро, — заговорила Мэбс, — я приехала сюда с Феликсом. Он прекрасен верхом. Ему понравился вид с этого места. Он сказал, что вид замечательный, нет, кажется, он даже сказал — исторический. Но потом, что Голландия ему нравится больше: там плоско, там — равнины. Он был ужасно любезен. Мать почувствовала облегчение, когда он уехал, даже обрадовалась, но я лучше тебе все же скажу. Жизнь в Коппермолте — это не только любовь, доброта, обожание и щедрость. — Мэбс подхватила уздечку, конь тут же напряг голову. — Ну что ж, давай галопом вверх!
Наблюдая, как она удаляется, Флора почувствовала ярость. Как может Мэбс, у которой и так все есть, притязать еще и на Феликса? Она, Флора, владела им в своих мыслях, и она хотела выйти за него замуж. Задыхаясь от гнева, Флора пустила коня галопом, и тому как будто передалась ее ярость, он вскинул голову, выгнул спину и сделал несколько скачков. Флора усидела в первые два, но на третий свалилась. Конь, освободившись, несся к Мэбс, которая уже была на холме, она подхватила болтающуюся звенящую узду.
— Почему ты отпустила его? Чем так растревожила? Он тихий как мышка! — закричала Мэбс. — Ты не ушиблась?
— Нет. Нет, — ответила Флора.
Мэбс подвела к ней коня. Флора забралась в седло.
— Он ведь послушный, — озадаченно сказала Мэбс.
— Я тоже послушная девочка, — и Флора потрепала коня по шее.
— Ой, не смеши меня, — сказала Мэбс. — Мы все подозреваем, что ты — спящий вулкан.
Флора улыбнулась.
— Я приземлилась на мягкое место и испачкала твои брюки о траву. („Она так добра, она дала мне даже костюм для верховой езды, и из-за этого я еще больше ревную“.) — Они отстираются?
— Конечно.
И девушки стали спускаться с холма.
— А Феликс тоже ездил на этом коне?
— Да. Но он с него не падал.
„Итак, он ехал верхом на этом коне, в этом седле“.
— Ты хотела выйти за него замуж?
Мэбс смотрела прямо перед собой.
— Да, хотела. Ты была слишком маленькая, когда мы все встретились во Франции, и ты не могла заметить, что Таши и я обожали его. Мы делали все, чтобы он обратил на нас внимание. — („Эти глупые шляпки!“) — Потом, позже, когда он приехал в Англию, раза два он меня куда-то выводил. Он был дружен с Космо. А потом Таши встретила Генри, влюбилась и забыла о нем, я встретила Нигела, он влюбился в меня. Я все еще обожала Феликса, но я знала, я понимала — что и ты поймешь, когда вырастешь, — что с ним нет будущего, мои родители этого и не хотели, так что я помолвилась с Нигелом. Вот как все вышло.
