Стали подсчитывать оставшихся. На посту РТ — шестнадцать человек, все они на 35-й появились недавно. Зыкин этими инженерами дорожил, командировал их на полигон нехотя, расстался с ними не на два месяца, не на месяц, а всего на три недели, и срок командировки уже истекал. Вадим Алексеевич подолгу знакомился с каждым. Вся надежда была на них. Они сохранили, существуя в зыкинском НИИ, честный ум и умение работать, и, хотя обойтись без них Зыкин не мог, эти шестнадцать инженеров в его НИИ казались всегда ненужными и лишними даже. А здесь они станут единственными и незаменимыми, и шестеро шабашников будут корректировать их, опровергать, контролировать и, следовательно, им помогать. (Мало кто знал, что шабашники, пять лет назад прикомандированные к НИИ Зыкина, разработали комплекс внутренних измерений станции.) Завтра или послезавтра он соберет их, он скажет, какой должна быть «Долина». Они сделают ее, ничто им мешать не будет. Ну, а сейчас они просто радуются свободе. Все схемы под рукою, паяльники дымятся, офицеры с повязками бдительно озираются, их дело — фиксировать и протоколировать. Пока все идет нормально, прогон начался с запозданием, в двенадцать ноль-ноль, Родин — в белом отутюженном халате — сел за столик в центре поста и закурил. Шестнадцать человек могли наслаждаться привилегиями, которые давал им прогон, можно было курить у стеллажей, спать, читать, рассказывать анекдоты. Бездействие людей становилось признаком правильной работы техники.

В машинном зале — четыре человека, та же тишина. В затемненном боевом посту — весь расчет его, полковник Артемьев — перед центральным индикатором кругового обзора, офицеры проверяют связь, несколько шумновато, разговоры, однако, не только записываются, но и напрямую передаются в комнату шабашников: Травкин не желал повторения «тумблер — ногою» и приказал шабашникам анализировать все команды.

Итого — двадцать человек на самой станции, четыре электромеханика на антеннах, два связиста, шесть шабашников и трое их — Травкин, Родин, Воронцов. Тридцать пять человек всего на «Долине». Вне ее остаются ракетчики и бригада Каргина, занявшая телефонную станцию.

Едва подсчитали, как в посту РТ засуетились: на выносных индикаторах азимута пропала развертка. Управились за три минуты. Еще не подписали акт, а произошло наихудшее — «сдох» генератор Ф, подававший синхронизирующие импульсы на все блоки, привязывавший блоки к единому времени. Рассогласование поста устранили за двадцать две минуты, истечение которых совпало с выходом из строя ЭВМ; шабашники, ворвавшиеся в машинный зал, обнаружили невероятный факт: контрольный тест замыкался сам на себя и в лучшем случае показывал правильную работу входного устройства. Несмотря на сопротивление четырех инженеров, этот факт удалось зафиксировать протоколом. Только к вечеру станция ввелась в нормальный режим, но и без того было ясно: «Долина» абсолютно неработоспособна.

Один за другим возвращались на площадку автобусы с инженерами и техниками, ничего не подозревающими. Первый, подкативший к КПП, надолго застрял у шлагбаума. Вспыхнули три прожектора, просветили салон автобуса до окурков под ногами. Всех клонило ко сну, все вяло протянули пропуска, все привыкли к опротивевшей процедуре и ждали, терпеливо и полусонно, когда сержанты сверят и вернут документы. Но пропусков и паспортов, потребованных дополнительно, не возвращали. Более того, откуда-то возник Воронцов, с ним — два ефрейтора зверовидной внешности, с повадками золотоордынских баскаков, гордые и небрезгливые. Воронцов отрывисто сказал, что с нуля часов введен новый образец пропуска на площадку, следует к такой-то матери катиться на 4-ю, где новый пропуск никому не выдадут, ясно? Желающие могут заблаговременно забрать свои шмутки, в сопровождении ефрейторов пройти к гостинице и под тем же конвоем вернуться в автобус, который и доставит их в штаб полигона, места на спецрейс уже заказаны. Москва с нетерпением ждет создателей новой техники, функционируют пляжи и рестораны, многообразные аттракционы Парка культуры и отдыха, в Большом зале консерватории — публика не чета здешней. Кажется, и культурист здесь, обрадовался Воронцов. Искусанный комарами, он демонстрирует туловище человека, приданное мозгу хорька. Так пусть демонстрирует его в Москве, на Красной площади, пропуска туда не надо, паспорта тоже, и почету там больше, увезут его с площади не в сопровождении ефрейторов или даже старших сержантов, а в почетном эскорте из четырех майоров...

Еще два автобуса вынырнули из темноты. Дело спорилось, дело значительно упростилось, караульный взвод обходил комнаты гостиниц, сваливал в простыни вещи и узлами выносил их к полосатым перекладинам КПП. К рассвету все были отправлены на 4-ю, на всех, от кого пахло водкою, были написаны акты освидетельствования, заверенные начальником медико-санитарной службы. Вооруженный печатью и подписями Травкина, к озеру прибыл Родин, рассовал зыкинских инженеров по самолетам и поездам. С теми, кто скандалил, управился Воронцов, выводил их за шлагбаум и показывал на шпалы: «В Алма-Ату. По пескам синайским!»

Лыковские инженеры добровольно сдались, сложив утаенное оружие — резиновые молотки, бесценное вещественное доказательство. Но инженеры успели неведомым путем связаться с Москвой, получить у Лыкова инструкции. Машину они обесточили, машинный зал закрыли и опечатали, к дверям его приклеили телефонограмму: директор НИИ признал недействительными подписи своих инженеров под протоколами.

Потрясенный Воронцов экстренно провел следствие и установил, что гостиница ракетчиков имела неконтролируемую связь со своим НИИ, «осиным гнездом», ракетчики исстари жили обособленно на 35-й, имели даже персональную бочку для питьевой воды и посиневшего от старости мерина, которого запрягали, когда с водой начинались перебои.

Ракетчиков выгнали из гостиницы, опечатав ее, и сослали на дочернюю площадку, разрешив питаться в столовой. Бочку и ломовую телегу к ней вместе с мерином решено было реквизировать.

Победа была одержана полная, и победители собрались в домике на 35-й. Было много шуток, веселья, морса. Потом стали подсчитывать потери и приобретения. Отсечена раковая опухоль — это уже исцеление, «Долина» оживет, и никакой вирус в тело ее не проникнет: отныне все пропуска на площадку — только с разрешения Травкина. Москве заявлено: «Долина» будет сдана к 7 ноября, межведомственной комиссии рекомендовано прибыть на 35-ю в середине октября. Шестнадцати разработчикам обещаны большие деньги. В деньги они, правда, не верят, Зыкин обманывал их каждый месяц, но Травкину сказали в один голос: «Долина» — будет!

Есть и потери: глухое молчание Лыкова, опечатанный машинный зал. Да впопыхах потеряли одного очень толкового инженера. Каргину поручили смотреть за ним, но инженер простодушно поверил в цистерну с вином и подался в Сары-Шаган; к удивлению Лени, цистерну нашел, напился, потерял пропуск, был схвачен патрулями, брошен на гауптвахту, посажен на самолет и отправлен в Москву.

Но самой главной потерей мог стать сам Владимир Михайлович Родин. Бегая по кабинету Травкина, он клял себя за то, что поддался в азарте уговорам нового шефа, безоглядно кинулся в авантюру и стал предателем, что все пять лет был он спасителем тел и душ людской массы, им самим выметенной ныне вон. Это бесчеловечно, кричал он, и вина ли сотен людей в том, что сами порядки в зыкинском НИИ превращали их в придурков?

— У них выбора не было!

— У них был выбор! — жестко возразил Воронцов. — Этот выбор им был обеспечен всеми законоположениями. Либо знающий инженер, либо прохиндей с дипломом. Они выбрали второе. Они выбрали на первом курсе института, я ведь помню некоторых. На картошку послали — так я, мешки потаскав, в соседнюю воинскую часть бегал, к станциям присматривался, а они водочку втихаря глушили да в женское общежитие ныряли. Вместо отпуска я рядовым настройщиком вкалывал на заводе, а они валялись на пляжах. На круглые пятерки учился, эта бездарь списывала у меня все подряд — и она же трещала, что кончил я институт только благодаря папе из милиции... Сволочи! — заключил Воронцов. — Но и тебе, Володька, нечего строить из себя отца-благодетеля. Где они попрятались, отцовские и христианские чувства, когда ты эту мразь вышвыривал с полигона? За якобы униженных и оскорбленных не вступайся. Четырнадцать человек, кого ты отпульнул в Москву, из собственного кармана будут оплачивать пролет до Москвы, ты им штамп об отсутствии служебного транспорта не поставил. — Воронцов вытащил из брюк какую-то бумажку. — Пятерым ты так испохабил командировочные удостоверения, что им до конца года не отмыться. И это еще цветочки. Многим ты вкатил формулу: «Нарушение режима пребывания на объекте командировки». Сам знаешь, что это значит. Лапу сосать будут униженные и оскорбленные — тобою, кстати.