Ему было слишком трудно сложить вместе все элементы мозаики: опасность, которую представляло уменьшение леса, и действия, которые он должен был проделать со своей стаей. Но опасность казалась ему совершенно реальной, и все инстинкты требовали, чтобы он уходил отсюда. Стая должна будет следовать за ним. Всё было очень просто; он сознавал это всеми фибрами души. Если бы они остались здесь, то наверняка бы умерли.
Так что он заревел, чтобы разогнать свою кровь, и устроил самую энергичную демонстрацию, на какую был способен. Он бегал среди своей стаи взад-вперёд, раздавая затрещины, удары кулаками и пинки. Он рвал с деревьев ветки и махал ими над головой, чтобы выглядеть ещё крупнее. Он качался и скакал по ветвям и стволам, сильно барабанил по земле, а затем — в качестве красивого завершающего жеста, чтобы закрепить свою вчерашнюю победу — он швырнул Булдыгана на землю и сунул свой морщинистый задний проход в лицо более молодого самца. Это было великолепное зрелище, столь же хорошее, как любое из тех, которые Капо часто устраивал, будучи значительно моложе. Самцы ухали, самки передёрнулись, детёныши кричали, а Капо позволил себе немного погордиться собственной работой.
Но затем он попытался увести их к краю леса. Он шёл задом наперёд, тряс ветки и бегал туда-сюда.
Они таращились на него. Внезапно он стал вести себя, словно покорный молодой самец. Поэтому ему опять пришлось применить демонстрацию, барабанную дробь, прыжки и крики — и снова вернуться к рутинному «следуй-за-мной».
Наконец, один из них пошёл. Это был Папоротник, худощавый молодой самец. Он сделал пару неуверенных шагов, опираясь на костяшки. Капо ответил ему бормотанием и бросился к Папоротнику, награждая его целым порывом интенсивного обыскивания. Теперь ещё больше сородичей вышло вперёд: Палец и ещё некоторые из молодых самцов, рассчитывая, что за это их обыщут. Но Капо заметил, что Булдыган тайком отвесил пинок в зад Папоротнику.
А потом, к большому облегчению Капо, пошла Листик со своим детёнышем на спине, чопорно делая большие шаги и опираясь на согнутые пальцы. Когда двинулась в путь эта самая старшая самка, за ней пошли и все остальные, в том числе Крикунья, почти половозрелая самка-подросток.
Но не все самки пошли за ним — и не все самцы. Булдыган остался позади, присев под деревом и демонстративно скрестив ноги под собой. Вокруг него собрались другие самцы. Капо устроил им неистовую демонстрацию. Но они присели поближе и обыскивали друг друга, словно Капо больше не существовало. Это был преднамеренный вызов. Если Капо хотел сохранить своё положение, то он оказывался перед необходимостью подавить этот мятеж в зародыше, даже если ему придётся осадить Булдыгана ещё раз.
Но, почти удивив самого себя, он не стал устраивать демонстрацию и остался на месте, тяжело дыша.
В глубине своего сердца он знал, что потерял их, что он слишком сильно отталкивал их от себя, что его стая дала трещину. Те, кто хотел следовать за ним, найдут вместе с ним свой путь к новой судьбе — той судьбе, которую он по-прежнему не мог себе представить. Те, кто оставался, остаются на свой страх и риск.
Он быстро поскакал прочь из лесной чащи навстречу свету дня, не оглядываясь — хотя он не смог устоять перед соблазном, и испустил прощальную струю жидких фекалий в сторону мятежников.
В итоге с ним осталась примерно половина самцов и гораздо больше самок. Сфера влияния Капо резко сократилась. А когда он шёл навстречу яркому свету равнины, он слышал возгласы и вой самцов. Уже начались сражения за установление новой иерархии.
На краю леса, на краю пустоты, Капо остановился.
Так же, как и вчера, гомфотерии объедали обломанные, полузатопленные деревья. К северу раскинулась поросшая травой равнина, тянущаяся до самого туманного горизонта, усеянная блестящими на солнце озёрами и болотами; словно тени, по ней двигались стада травоядных. К югу, с расстояния в километр или около того, земля поблёскивала белым, словно кость, цветом. Пересечь соляную корку было трудно. Но Капо смог разглядеть, как земля поднималась в сторону зелёного плато, где — как казалось его бедным глазам, приспособленным к фокусировке на небольшие расстояния в лесу — скалы были скрыты густым покровом из деревьев.
Тогда — на юг, через сухие земли, к новому лесу на плато. Не оглядываясь, чтобы посмотреть, идут ли за ним остальные, он зашагал на всех четырёх лапах, раздвигая грудью траву, которая колыхалась вокруг, дорастая ему до плеч.
Впереди был подъём, земля быстро становилась всё суше.
Здесь ещё росли кое-какие деревья, но это были лишь тонкоствольные сосенки, цепляющиеся за сухую землю, и здесь совсем не было успокаивающей густоты и влажности лесной чащи. Так что защиты от солнца, стоявшего высоко в небе, не было совершенно. Вскоре Капо стал дышать с трудом, перегревшись в своей густой шерсти, а костяшки его пальцев и ступни сильно стёрлись. Он не умел потеть, а его способ передвижения на четвереньках, хорошо подходящий для движения по сложной, пересечённой местности в лесу, здесь был неэффективен.
И Капо, лесное существо, был напуган этим огромным простором открытой местности. Он тихо завыл и ужасно захотел сжаться в комочек, обхватить руками голову, прижаться к ближайшему дереву.
Здесь можно было увидеть кое-каких животных, которые разбрелись по сухой равнине: оленей, псовых нескольких видов и семью роющихся в земле животных, напоминающих свиней с колючками в шерсти. Более крупных животных было совсем мало. Но из-под ног Капо, когда он натыкался на них, удирали мелкие существа: ящерицы, грызуны и даже примитивные кролики.
Около двадцати членов его стаи, ушедших с ним, с трудом шли за ним по склону. Они двигались медленно, потому что часто прерывались, чтобы поесть, попить, обыскать друг друга, поиграть или затеять ссору. Это переселение больше напоминало неторопливую прогулку, которую устроили дети, легко отвлекающиеся на посторонние вещи. Но инстинкты не требовали, чтобы Капо подгонял их. Они были такими, как есть.
Капо забрался на вершину небольшого, разрушенного эрозией холма. Здесь он оглянулся и бросил взгляд на влажный, поблёскивающий водой ландшафт с островками леса и стадами травоядных. Но, посмотрев вперёд, на юг, он смог увидеть обширные сухие земли, к которым они подходили всё ближе. Это была широкая и возвышенная сухая долина, на которой росли отдельные тонкие деревца и клочки растительности. Она оставалась сухой из-за геологической катастрофы, которая оставила её в большой подземной каменной чаше, совершенно без источников воды, в дождевой тени.
Вид был пугающим: долина была совершенно открытой. И всё же он должен был пересечь её.
И теперь, оказавшись здесь, когда вокруг не было леса, способного заглушить, он смог узнать, что сильный и таинственный рёв доносился с запада. Далёкий шум звучал, словно стон какого-то огромного раненого и рассерженного животное, или как громоподобный топот копыт какого-то большого стада травоядных. Но, повернувшись на запад, он не увидел ни облаков пыли, ни черноты тел животных на фоне земли. Был только рёв, продолжающийся так же, как это было всю его жизнь.
Он начал слезать вниз по скалистому склону, по-прежнему направляясь на юг.
Земля стала голой. Здесь деревья всё ещё цеплялись за жизнь, и их корни ползли по трещинам в камне. Но эти сосны были редки, а их остроконечная хвоя скупо берегла влагу. Он остановился под одним из этих деревьев. Ветки и хвоя фактически не давали ему никакой тени. Ему не удалось найти никаких плодов, а хвоинки, которых он сорвал и сунул в рот, были острыми и сухими. Он попробовал схватить мелкое существо, похожее на мышь с длинными пружинистыми задними ногами; его рот увлажнился от мысли о том, как приятно откусить его мягкое влажное тельце, о том, как его маленькие косточки хрустят у него во рту. Но на этой каменистой земле он был неуклюжим и шумным, и это подобие мыши легко увернулось от него.
Теперь земля снова изменилась, превратившись в широкий склон, усеянный битым камнем, который раскинулся перед ним — словно дорога, ведущая к сердцу сухой долины. Идти стало ещё труднее, Капо скользил и падал на рыхлом щебне. Страдающий от жары и жажды, голодный и испуганный, он вопил в знак протеста и расшвыривал вокруг себя куски щебня, топча и пиная его. Но землю было не запугать даже яростной демонстрацией Капо.
