Лесная полянка сильно заросла. Открытые травянистые равнины всё ещё были редкостью. В отсутствии травы растения, покрывающие землю, редко были меньше метра в высоту — густые заросли различных кустарников, в том числе алоэ, кактусов и суккулентов. Самыми впечатляющими среди них были гигантские, похожие на чертополох растения, усыпанные в сезон цветения неестественно ярко окрашенными цветками. Такие зрелища украшали многие материки Земли той эпохи, но это было собрание растений, необычное для времени человека; оно больше напоминало финбош — тип растительности Южной Африки.

Чтобы добраться до птичьего гнезда, Странница должна была выйти из-под крон деревьев. Но открытое небо сегодня выглядело слишком светлым — светлым и почти белым, словно выцветшим — а в воздухе витал специфический электрический запах. Там она оказалась бы без защиты; она колебалась, выбор был нелёгким.

Держась края леса, она попробовала подобраться поближе к яйцам.

Она обошла заболоченный участок, часть поймы могучей реки. Ей была видна вода: затянутая водяными растениями, плавающими, словно пена, идеально ровная, она поблёскивала под лучами высоко стоящего солнца. Но в воздухе ощущался запах соли. Здесь было недалеко до дельты реки: Странница находилась близко к океану, а случайные наводнения и высокие приливы пропитывали почву морской водой, из-за чего растительность росла реже.

Через полянку в поисках открытой воды двигались животные. Среди низкорослого кустарника кормилась группа напоминающих газелей стеномилюсов, держащихся напряжённой и возбуждённой группой и тревожно поглядывающих по сторонам, пережёвывая корм. По их следам шло меньшее по численности стадо каинотериев, похожих на мелкую длинноухую антилопу. Другие листоядные звери, напоминающие оленей, брели прямо по лесу. Но стеномилюсы были не газелями, а своего рода верблюдами — равно как и каинотерии со своими головами, странно напоминающими кроличьи.

Ближе к берегу собралась семья крупных травоядных, напоминающих носорога. Они не были настоящими носорогами, и печальный изгиб их верхней губы выдавал их родство: в действительности это были арсиноитерии, существа, связанные родством со слонами. В самой воде валялась пара спаривающихся метаминодонов, очень похожих на бегемотов; болотные птицы осторожничали и держались подальше от проявлений их неуклюжей страсти. В действительности же метаминодоны приходились более близкими родичами носорогам по сравнению с арсиноитериями.

Туда, где собирались травоядные, приходили хищники и падальщики, чтобы наблюдать за ними оценивающим взглядом, как они всегда и делали. За странными протоносорогами и газелеподобными верблюдами следовали осторожные стаи собакомедведей — амфиционов, хищников и падальщиков, которые ходили, словно медведи, опуская ноги на землю всей ступнёй.

Так и текла эта жизнь. Наблюдателю-человеку она напоминала бы сон горячечного больного — медведь, похожий на собаку, верблюд, похожий на антилопу — знакомые очертания, если смотреть, прищурив глаза, но всё же разительные различия при ближайшем рассмотрении. Крупные семейства млекопитающих всё ещё были в поиске тех ролей, которые они будут играть позже.

Но эта эпоха могла похвастаться своими чемпионами. У края леса Странница видела тень, движущуюся среди деревьев — огромную, громоздкую, угрожающую. Это был мегистотерий. Он ходил на четырёх лапах, как медведь — но он был огромен, вдвое крупнее кадьякского бурого медведя. Его клыки толщиной пять сантиметров у корней были вдвое больше, чем у тираннозавра. И, как и тираннозавр, это был хищник-засадчик. Сейчас он правил в африканских лесах — и он оказался самым крупным плотоядным млекопитающим, которое когда-либо жило на суше. Но его хищнические зубы, важный инструмент для пожирателя мяса, развились не такими парами, как у истинных хищников будущего, и были более уязвимы для повреждений. Этот небольшой недостаток в строении в итоге обрёк мегистотериев на исчезновение.

Тем временем по самым большим водоёмам курсировали зубчатые спины крокодилов. Им не было дела ни до какой из странностей этого мира. Пока ты достаточно глуп, чтобы приблизиться к владениям крокодила, пока у тебя есть плоть, чтобы набить ею живот, и кости, которые хрустят во рту, ты можешь быть любой формы, какая тебе нравится: твоя судьба была бы одинаковой.

Наконец, Странница оказалась достаточно близко к гнезду. Она выскочила из укрытия, обратив на себя пустые взгляды травоядных, выдиравших растения с корнем, и добежала до яиц.

Гнездо было частично прикрыто сухими листьями папоротника, поэтому у него была кое-какая защита, с которой придётся поработать. Слюна наполняла её рот, когда она подняла первое яйцо — и была расстроена. Её ладони скользили по гладкой поверхности яйца, не находя места, с которого можно было начинать разламывать скорлупу. Когда она прижала яйцо к груди, лучше не стало: толстая скорлупа был слишком прочной. Поблизости не было никакой ветки, об которую она могла разбить яйца. Она пробовала запихать целое яйцо себе в рот, чтобы в ход пошли сильные коренные зубы, но её маленькие губы могли вместить лишь малую часть его объёма.

Вся беда была в том, что яйца для неё всегда разбивала мать. Без матери она понятия не имела, что делать.

Свет в небе, казалось, становился ярче, а внезапно поднявшийся ветер покрыл рябью поверхность водоёмов и раскидал по земле побуревшие папоротниковые листья. Она ощущала нарастающее чувство паники; её стая находилась уже далеко отсюда. Она бросила яйцо обратно в гнездо и потянулась за другим.

Но ей в нос внезапно ударил сладкий, несколько неприятный запах желтка. Яйцо, которое она бросила, стукнулось об другие яйца в гнезде и раскололось. Она сунула ладони в неровную трещину, уткнулась лицом в сладкую жёлтую массу и захрустела едва сформированными костями. Но, взяв другое яйцо, она уже не могла вспомнить, как вскрыла первое. Она ощупала яйцо пальцами и попробовала его укусить, заново начав процесс проб и ошибок.

Ронять яйца одно на другое — так её мать вскрывала их раньше. Но даже если бы её мать была здесь, чтобы продемонстрировать, как это делается, Странница не смогла бы освоить этот приём, потому что Странница не умела узнавать чужие намерения, и потому не умела подражать. Психология лежала за пределами мышления антропоидов, и каждое поколение должно было постигать всё с нуля, исходя из основных первичных понятий и ситуаций. Это делало обучение медленным. Тем не менее, Странница вскоре сунула руку во второе яйцо.

Она была настолько поглощена добыванием пищи, что не замечала вожделеющих глаз, которые изучали её.

Дождь начался до того, как она вскрыла третье яйцо. Казалось, он шёл ниоткуда — огромные капли, падающие с чистого, ясного неба.

Сильный ветер пронёсся над болотами. Болотные птицы взлетели и направились на запад, к океану, прочь от приближающейся бури. Крупные травоядные вынуждены были оставаться под дождём, стоически страдая в своём положении. Крокодил нырнул в свой водоём поглубже, готовясь переждать бурю в не меняющихся глубинах своих мутных владений.

И вот уже солнце закрыли бегущие по небу облака, и темнота опустилась, словно накрыла всё крышкой. На востоке, в центре континента, откуда приближалась буря, гремел гром. Это была такая свирепая буря, какие обрушивались на эти места лишь несколько раз за десятилетие.

Странница сжалась среди разорённого гнезда, и её шерсть уже прилипла к телу. Капли впечатывались в землю вокруг неё, сминая мёртвую растительность и выбивая крохотные ямки в глине. Она никогда не знала ничего подобного. Она всегда переживала бури под относительной защитой деревьев, листва которых рассеивала и ослабляла поток падающей воды. Но сейчас она потерялась, оказалась на открытом месте, внезапно поняв, насколько далеко отстала от своей стаи. Если бы в эти мгновения её обнаружил хищник, она могла бы легко расстаться с жизнью.

Но в это время её обнаружил один из представителей её собственного вида: антропоид, крупный самец. Он припал к намокшей земле перед ней и сидел, не двигаясь, изучая её.