А затем поверхность под ней, в свою очередь, тоже проломилась. Она снова упала вниз вместе с пылью и кусками земли. Она ещё раз сильно ударилась при падении, оказавшись ещё глубже. Осколки камня сыпались ей на лицо, забивая рот и нос и глаза.

Почувствовался запах, похожий на молоко: молоко, смешанное с мочой и фекалиями. Что-то копошилось на животе Памяти — нечто маленькое, но тяжёлое, горячее и безволосое. Она схватила это вслепую и обнаружила, что сжимает туловище — голое, скользкое и мокрое. Руки и ноги вяло отпихивали её. Создавалось ощущение, что она держала безволосого ребёнка.

Но вот одна из этих маленьких рук дотянулась ей до груди, и когти резанули её кожу. Она завопила и отшвырнула существо от себя. Она слышала, как оно громко шлёпнулось вдали и ускользнуло в темноту.

Но они были повсюду вокруг неё — она слышала их движение и шорох в темноте, видела их в неясном свете.

Кротовые люди. Именно так они выглядели. У них была растяжимая мясистая кожа, которая висела складками вокруг шеи и тела. Они были лишены волос: их головы были лысыми, с розовой морщинистой кожей, и у них не было ресниц и бровей. Уши у них были маленькими, рудиментарными, а их носы вытянулись вперёд, превратившись в рыло. У них даже были вибриссы. И у них совсем не было глаз: лишь слои кожи, покрывающей глазницы, которые когда-то их вмещали.

У них были человеческие руки, ноги, туловища и головы. Но они все были маленькими: ни один из них не был крупнее ребёнка её собственного вида, однако многие из них были взрослыми. Она видела на этих маленьких телах груди и работоспособные половые члены.

Слепые они были, или нет, но они избегали света. Они собирались большим роем и прятались в тоннелях, выкопанных в земле. Ногти на их руках превратились в лопатообразные когти, приспособленные для рытья. Одно прикосновение этих когтей оставило глубокие шрамы на плече Памяти.

Она находилась в гнезде — в гнезде людей, которые копошились и прятались в норах. Она закричала: при виде этих безобразных послелюдей ею овладел сильнейший ужас — ужас, который она не могла понять, поэтому она полезла навстречу свету.

И взглянула прямо в глаза мыше-раптору. Он зашипел и напрягся, собираясь прыгнуть.

Она бросилась в пустой тоннель.

Стены были сильно уплотнены и сглажены от движения множества, великого множества корчащихся тел, и её окружила характерная вонь молока и мочи. Тоннели были проложены кротовым народом по размеру их собственных маленьких и слабых скребущихся тел, и они были слишком тесны для Памяти. Ей пришлось ползти на животе, подтягивать тело руками и толкаться ногами, которые вскоре стали сильно болеть. Это был кошмар замкнутого пространства.

Но здесь был свет. К поверхности тянулись щелевидные извитые вытяжные трубы. Они были тонкими и изогнутыми под углом, устроенные так, чтобы позволить проходить воздуху, но одновременно не пропускать никаких хищников. Но вниз проникало достаточно света, чтобы позволить ей получить частичное представление о том, где она сейчас двигалась.

Туннели ветвились во многих местах, образуя целую сеть. Ей было слышно, как вокруг неё и под ней эхом отзывались полости — камеры, тоннели и альковы, ответвляющиеся и уводящие в бесконечную даль. Она мельком видела представителей кротового народа — скребущие лапы, удаляющийся в темноту притупленный зад, или слепо уставившиеся на неё пустые сглаженные глазницы.

Страх и ужас заполнили её мысли. Но у неё не было никакого выбора — только продолжать двигаться.

Неожиданно она проломилась сквозь тонкую стенку и кувырком полетела в камеру, тесно забитую телами. Её немедленно облепили кусачие и царапающиеся младенцы.

Эта большая камера была полна детей — миниатюрных копий взрослых, которых ей удалось мельком увидеть до этого. В этом месте стояла гнетущая вонь крови, фекалий, молока и рвоты. Она боролась, отпихивая от себя младенцев. Почти все они были женского пола. Их мягкие, горячие и маленькие тела были в чём-то даже ещё отвратительнее, чем у взрослых. Она развернулась и попробовала выползти обратно в тоннель, из которого упала сюда.

Но теперь из тоннелей вываливались взрослые. Эти вновь пришедшие существа не отступали, как те, с кем она столкнулась вначале. Эти особи кротового народа были солдатами, которые прибыли сюда, чтобы защитить родильную камеру от вторгшегося чужака.

Первый из солдат прыгнул на неё, растопырив свои роющие когти. Память вскинула руку, чтобы заслонить горло. Под мягким весом кротовидного существа она опрокинулась и упала обратно в копошащуюся кучу младенцев.

Солдат был взрослой женской особью. Но её груди были крошечными, словно у ребёнка, а половые органы были недоразвиты. Она была бесплодной. Однако, извиваясь, кусаясь и царапаясь, она сражалась так свирепо, словно в опасности были её собственные дети.

Память могла бы проиграть бой нападающему солдату, но она нанесла удачный удар ногой. Её пятка попала солдату как раз под грудную кость. Маленькое существо отлетело назад, врезавшись в тех, кто пытался следовать за ней, и их строй рассыпался в извивающуюся массу конечностей и когтей.

Смутно разглядев вход в тоннель на дальней стороне камеры, Память бросилась в ту сторону. Она полезла на четвереньках, пробираясь сквозь массу хныкающих младенцев.

Но солдаты всё равно преследовали её. Она лезла по тоннелям, выбирая повороты наугад. Она не могла знать, поднималась ли она выше, или углублялась в землю. Но пока ей нужно было бежать, а всё остальное не имело значения.

Она проломила другую стену и упала, свалившись на что-то твёрдое, вроде кучи камней. Нет, не камней — это были орехи, большие тяжёлые орехи, орехи баранцового дерева. Двигаясь дальше и спотыкаясь, она нашла огромную кучу семян и корней. Эта огромная камера была битком набита едой.

Солдаты, толпясь и сопя, продолжали идти за ней.

Она прыгнула к дальней стороне камеры и засела у стены, за кучей тяжёлых семян. Она поднимала орехи и швыряла их изо всех сил. Она вряд ли могла промахнуться, и наградой ей был хруст, когда скорлупа тяжёлых орехов врезалась в головы безглазых. Послышалось хныканье, и в строю солдат возникло замешательство: передняя линия солдат отступала, сталкиваясь с теми, кто следовал за ними, и пытаясь уйти от этого метко бросающегося демона.

Но не все солдаты отступили. Несколько из них осталось у входа в тоннель; они шипели и брызгали на неё слюной.

Память, измотанная и побитая, не обращала на них внимания. Она не могла выйти отсюда, но и солдаты тоже не могли добраться до неё. Она перестала швырять орехи.

Она ощутила сырость. В земляной стене позади себя ей удалось найти место, где из неё высовывался тонкий корень дерева. Она сломала корень, и теперь из него капал жидкий водянистый сок. Она обхватила корень губами и начала высасывать сок. Он был сладким и приятно стекал вниз по её иссохшему горлу. Под грудой орехов она отыскала несколько клубней. В почти полной темноте она откусывала сладкую мякоть, удовлетворяя свой голод.

Она легла рядом с остатками украденных корней, прижимая к груди тяжёлые орехи. Вскоре шипение солдат, которые были не в силах что-либо сделать ей, тревожило её не больше, чем шум далёкого ливня. Исчерпав свои силы, пребывая в шоке и потрясении, она задремала.

В камере началось движение, царапанье, беготня. Она неохотно приподняла голову над стеной из орехов и увидела кротовый народ, движущийся по камере; однако это были не солдаты. Они, похоже, забыли, что здесь была она. Они забирали орехи и вытаскивали их из камеры, скрываясь во входе в тоннель. Она понятия не имела, что они делали. Её интеллектуальных способностей не хватало даже для того, чтобы сформулировать вопрос. Всё, что имело значение — то, что они не представляли никакой угрозы для неё.

Она снова залегла в своём импровизированном гнезде, погрызла немного корней и заснула.

Подземный образ жизни кротового народа начинался как ответ на засушливый климат этого места — и ещё на прозаическое свирепое хищничество. Даже крысы не смогут до тебя добраться, если ты роешь норы под землёй.