Боннер был красивым парнем, хотя одна из генно-инженерных зараз сделала его безволосым от головы до пальцев ног. Сейчас он гладил рукой по голому скальпу. У него был небольшой уэльский акцент.

— Может быть, мы просто слишком сильно тряхнули её. Предполагалось, что Яма будет криохранилищем для семян, эмбрионов животных и прочей фигни. Чтобы застраховаться от массового вымирания. Не для людей…

— Особенно не для таких людей, как ты, Боннер, — сказал Снежок. — Наверное, твой пердёж сорвал заглушки.

Немного пошлого юмора, похоже, расслабило группу, как и надеялся Снежок.

Ахмед сказал:

— Эта Яма изначально могла быть построена для эмбрионов слонов или чего-то в этом роде, но она была опробована на людях. Все мы смотрели лекции о параметрах безопасности, о надёжности систем.

— Конечно, — ответил Бокоход. — Но любая система ломается, вне зависимости от того, насколько хорошо она была разработана и построена, если дать ей достаточно времени.

Это заставило их замолчать их. И Бокоход продолжил:

— Кто-нибудь видел здесь часы?

Многие из приборов Ямы отказали. Но были резервные механические часы, которые подзаводились струйкой тепловой энергии от глубоких корней, уходящих в землю внизу. Прежде, чем они впали в холодный сон, им всем показали работу часов — винтики, сделанные из алмаза, которым не было сноса, шкалы, которые были разграфлены на невероятное время в пятьдесят лет, и тому подобное. Это была не-слишком-тонкая психологическая уловка, призванная заверить их в том, что независимо от того, насколько долго они пробудут под землёй, независимо от того, что случится во внешнем мире, независимо от того, что ещё поломается в самой Яме, они будут знать точную дату.

Но сейчас Снежок увидел, что стрелки часов глубоко вжались в концы их шкал.

Снежок подумал о своей жене Кларе. Она была беременна, когда он погрузился в холодный сон. Пятьдесят лет? Ребёнок бы родился, вырос, обзавёлся собственными детьми. Может быть, даже внуками. Нет. Он отбросил эту мысль. Это было бессмысленно; нельзя прожить человеческую жизнь с пробелом в пятьдесят лет в середине.

Но Бокоход ещё говорил.

— По крайней мере, пятьдесят лет, — беспощадным голосом произнёс он. — Как вы думаете, сколько потребуется времени, чтобы тело Лающего мумифицировалось до такой степени, чтобы вся наша одежда полностью истлела?

В этом и была большая беда Бокохода, подумал Снежок. Он никогда не стеснялся высказывать вслух то, о чём никто не хотел бы даже думать.

— Хорош, — отрезал Ахмед. Он был низкорослый, коренастый, приземистый. — Лающий мёртв. Я здесь старший. На мне вся ответственность.

Он обвёл всех взглядом.

— Все счастливы это услышать?

Луна и Боннер, похоже, ушли в себя. Бокоход странно улыбался, словно знал тайну, которой ни с кем не делился.

Снежок пожал плечами. Он знал, что Ахмед служил вахтенным командиром — это был морской аналог старшины. Снежок считал его компетентным, странно вдумчивым, но неопытным человеком. И, кстати, не слишком популярным, чтобы заслужить прозвище. Но вне зависимости от звания, здесь не было никого более квалифицированного.

— Я предлагаю вам продолжать, сэр.

Ахмед посмотрел на него благодарным взглядом.

— Хорошо. Это дело. Команды кусать не поступало. Фактически, нет никакого контакта с внешней стороной. Я даже не могу сказать, сколько прошло времени с тех пор, как мы последний раз вступали в контакт любого рода. Кроме того, многие из систем вышли из строя.

Луна спросила:

— Итак, мы не знаем, что происходит снаружи?

Снежок энергично ответил:

— Скажи нам, что мы вообще знаем.

— Давайте убираться отсюда. Защитная машина нам не нужна. Работает достаточное количество внешних датчиков, чтобы мы могли это понять.

Это было облегчение, подумал Снежок. Его не слишком прельщала мысль уповать на защитные свойства своего костюма ЯБХ — ядерно-биолого-химической защиты — если тот подвергся такому же беспощадному старению, как и остальная его одежда.

Ахмед вытянул из-под одной койки стальной футляр. Внутри находились пистолеты «Вальтер PPK»: каждый из них был упакован в полиэтиленовый пакет, заполненный маслом.

— Один я уже проверил. Мы можем пристрелять их снаружи, — он раздал их.

Снежок разорвал мешок, начисто вытер свой пистолет крошащимися кусками простыни и заткнул за пояс, чувствуя уверенность от ощущения его массы. Он ещё порылся в своём комплекте для выживания: шлемы, спасательные жилеты — экипировка пилота. Пластмассовые компоненты выглядели более-менее неповреждёнными, но ткань и каучук разрушились. Он взял то, что, по его мнению, могло бы ему пригодиться. Он не хотел бросать шлем, свой священный лётный шлем, хотя он был окрашен в голубой цвет ООН. Однако он всё равно сомневался, что сегодня так или иначе куда-то полетит.

Они собрались перед выходом. Для удобства дверь была тяжёлой, круглой и герметичной, и управлялась поворотным штурвалом; она напоминала люк подводной лодки. Ахмед начал срывать с неё пломбы.

Они все страшно трусили — Снежок понимал это, даже если никто из них не хотел показывать этого остальным.

— Ну, как вы думаете, что мы там обнаружим? — прошептал Бокоход. — Русских? Китайцев? Кратеры от бомб и двухголовых детей? Или все носят обезьяньи маски, как в «Планете обезьян»?

— Иди на хрен, Бок, придурок, твою мать.

Решительным движением Ахмед крутанул штурвал. С хрустом сломалась последняя пломба. Дверь качнулась назад.

В щель хлынул зелёный свет.

Криобиология была действительно уважаемой отраслью.

Суть её полезности составляло то, что при температуре намного ниже точки замерзания воды молекулы замедляли лихорадочный темп движения, который позволял протекать химическим реакциям. Таким образом красные кровяные клетки можно было хранить десять лет и более. Можно было заморозить, оттаять и повторно использовать роговицу, ткани органов, нервную ткань. Можно было даже замораживать эмбрионы. Конечно, холод был в равной степени и союзником, и врагом: разрастающиеся кристаллы льда имели неприятную привычку разрушать клеточные стенки. Поэтому медики накачивали ткани криозащитными агентами вроде глицерина и диметилсульфоксида.

Но всё равно, заморозить и вернуть к жизни сложный зрелый организм — вроде сотни килограммов богохульного пилота Королевских Военно-Морских сил — было гораздо более сложной задачей. В теле Снежка существовало множество различных типов клеток, и каждый из них требовал собственного режима заморозки и оттаивания. В итоге был проделан небольшой трюк с использованием генно-инженерного вмешательства. Клетки Снежка наделили способностью производить естественный антифриз — который представлял собой гликопротеины, хитрость, позаимствованную у некоторых видов полярных рыб — и процесс замораживания регулировался уже на уровне самих клеток.

Было вполне очевидно, что трюк работал. Снежок вышел из этого состояния живым и функционирующим. Полчаса спустя он вряд ли ощущал его последствия.

Конечно, его предназначением было выйти и сражаться.

Официально это сооружение находилось под командованием UNPROFOR, Оборонительных Сил ООН. Но все знали, что это было лишь прикрытие. Стратегия стала известна как «посев зубов дракона». Поскольку в эпоху после Рабаула резко обострился глобальный конфликт, были изобретены новые формы сдерживания. Идея состояла в том, что любым силам было бесполезно предпринимать попытки вторжения, если они знали, что сама земля была напичкана группами хорошо обученного военного персонала, свежего и полностью экипированного, готового возобновить сражение. Из этих разбросанных зубов должен был снова вырасти дракон. Так было в теории.

Конечно, здесь были и недостатки. Сам по себе процесс холодного сна нёс риск нанесения вреда или фатального исхода (но небольшого, не 75 процентов). И никогда не знаешь, где тебя разместят; замораживание производилось на огромных центральных складах, а людей, находящихся в бессознательном состоянии, перевозили и размещали на выбранных участках по всей стране, и даже за границей. Но Снежок знал, что его группа лётчиков Военно-морских сил будет сохраняться вместе, что сильно придавало уверенности.