Настало время для сбора. Это была очень ожидаемая радость, главное событие года, несмотря на несколько дней перехода через тундру.

Идти могли не все: самый молодые, старые и больные не могли отправиться в путешествие, и кто-то должен был остаться, чтобы позаботиться о них. В этом году, впервые за много лет, Руд и Месни были свободны от бремени детей — кроме их самого младшего, ещё младенца, достаточно маленького, чтобы его можно было нести — и могли свободно путешествовать.

Руд не стал бы выбирать ситуацию: конечно, нет. Но он полагал, что они должны были хоть как-то поправить свою разбитую жизнь, и убеждал Месни идти с ним на сбор. Однако Месни хотела остаться дома. Она отворачивалась от него, отступая в тёмные глубины своей печали. Поэтому Руд решил идти вместе с Олит, сестрой Месни, тётей его детей. У самой Олит уже вырос один мальчик, но его отец умер от кашляющей болезни две зимы назад, оставив Олит одну.

Партия направилась через тундру.

В это краткое время тепла и света земля под ногами была полна жизни — камнеломок, цветов тундры, трав и лишайников. Облака насекомых устраивали бурный брачный лёт, собираясь во влажном воздухе над водоёмами. На мелководных тундровых озёрах кормились и отдыхали огромные стаи гусей, уток и болотных птиц. Олит, взяв Руда за руку, показывала ему кряковых уток, лебедей, белых гусей, нырковых уток, гагар и журавлей, которые величественно кружили в небе, заставляя воздух греметь от их звонких голосов. В этих местах, где деревья растут лёжа, многие из этих птиц строили гнёзда на земле. Когда они прошли слишком близко от гнезда поморника, пара птиц напала на них, яростно крича. И, хотя многим мигрирующим травоядным ещё предстояло вернуться сюда, люди замечали большие стада оленей и мамонтов, движущиеся среди пейзажа, словно тени облаков.

И всё же, как это странно, подумал Руд, что, прокопай он яму всего лишь на длину нескольких рук в любом месте под этим ковром, полным красок и движения, он нашёл бы лёд, смёрзшуюся землю, где ничто не могло жить.

— Много времени прошло с тех пор, как я ходил этой дорогой, — сказал Руд. — Я уже забыл, как она выглядит.

Олит сжала его руку и теснее прижалась к нему.

— Я знаю, что тебе приходится чувствовать…

— Каждый из этих листочков травы, каждая качающаяся на ветру камнеломка — это пытка, красота, которой я не заслуживаю.

Он на расстоянии уловил запах растительного масла, которое она втирала в свои подрезанные волосы. Она не была похожа на Месни, свою сестру; Олит была выше и худощавее, но её груди были тяжёлыми.

— Дети не уходят, — напомнила ему Олит. — Их души родятся повторно, когда у тебя снова появляются дети. Они не были достаточно взрослыми, чтобы накопить собственную мудрость. Но они несли души их бабушки и дедушки, и они принесут радость и достаток…

— Я не лежал с Месни, — с трудом выговорил он, — с тех пор, как мы в последний раз видели Яхну и Милло. Месни изменилась.

— Прошло уже так много времени, — пробормотала Олит, явно удивлённая.

Руд пожал плечами.

— Но недостаточно много для Месни. Возможно, для неё его никогда не пройдёт достаточно много, — он посмотрел в глаза Олит. — У нас с Месни больше не будет детей. Я не думаю, что она когда-либо захочет этого.

Олит отвернулась, но опустила голову. Поражённый, он понял, что это был жест, выражавший и симпатию, и соблазнение.

Той ночью в освежающем холоде открытой тундры, под навесом, торопливо построенным из сосновых ветвей, они впервые легли вместе. Так же, как тогда, когда он взял молодую костолобую самку, Руд чувствовал облегчение от чувства вины, от постоянных терзающих его сомнений. Конечно же, Олит означала для него намного больше, чем любое костолобое животное. Но позже, когда Олит лежала у него в руках, он вновь почувствовал лёд, покрывший его сердце, словно среди весны его всё ещё удерживали оковы зимы.

После четырёх дней непрерывного путешествия пешком Руд и Олит добрались до берега реки.

Там собрались уже сотни людей. Были видны шалаши, построенные на берегу, пирамиды из копий и луков, и даже туша огромного самца большерогого оленя. Люди украсили себя множеством отметин, сделанных охрой и растительными красками. В их узорах присутствовали общие элементы, означающие единство большого клана, но всё же они были сложными и разнообразными, прославляя своеобразие и силу отдельных групп внутри него.

Вероятно, на этот сбор пришло около пятисот человек — но никто их не считал. Это число включало примерно половину всех людей на планете, которые говорили на языке, хотя бы отдалённо похожем на язык Руда.

Группа, пришедшая из поселения вместе с Рудом и Олит, быстро рассеялась. Многие из людей искали партнёров: может быть, для быстрого весеннего соития, или, возможно, намереваясь установить долговременные отношения. Этот сбор, длившийся несколько дней, был единственным шансом, который предоставлялся для встречи кого-то нового, или увидеть, что худощавый ребёнок, запомнившийся с прошлого года, уже начал расцветать самым желанным образом.

Руд заметил женщину по имени Дела. Округлая, полная, смешливая, она была искусной охотницей на крупную дичь. В свои молодые годы она была красавицей, с которой Руд делил ложе пару раз. Он видел, что она, как обычно, устроила большой, ярко окрашенный шалаш из растянутых шкур, весело разрисованных изображениями бегущих животных.

Руд и Олит спустились по берегу реки. Дела приветствовала его объятиями и душевным похлопыванием по спине, и предложила им чай из коры и плоды. Хотя Дела заметила Олит, и у неё явно возник вопрос о том, что случилось с Месни, она хранила свои вопросы при себе.

На расчищенной земле перед шалашом уже горел огромный костёр, и кто-то подбрасывал в огонь пригоршни рыбьего жира, вызывая вспышки и потрескивание. Именно народ Делы добыл большерогого оленя. Мускулистые молодые женщины распороли живот оленьей туши, и воздух наполнил запах крови и содержимого желудка.

Руд и Олит сели вместе с Делой около небольшого костра. Дела стала расспрашивать Руда о том, как прошла охота в минувшем году, и он спросил её о том же. Они говорили о том, как начался сезон в этом году, как вели себя животные, какой ущерб нанесли зимние бури, как высоко прыгали рыбы, об открытом кем-то новом способе обращения с тетивой лука, благодаря чему она служила намного дольше, чем раньше, о том, что ещё кто-то придумал вымачивать мамонтовые бивни в моче, чтобы их потом можно было выпрямить.

Целью этого сбора был обмен не только пищей, товарами или брачными партнёрами, но и информацией. Те, кто брал слово, не преувеличивали успехи и не преуменьшали неудачи. Они вели свой рассказ во всех подробностях и как можно точнее, стараясь изо всех сил, и разрешали другим участникам обсуждения задавать вопросы. Точность была гораздо важнее хвастовства. Для людей, которые полагались на культуру и знания, чтобы оставаться в живых, информация была важнейшей в мире вещью.

В конце, однако, Дела решила задать вопрос, который явно интересовал её.

— А Месни, — осторожно спросила она. — Она осталась дома с детьми? Ну, Яхна сейчас уже должна быть высокой — я помню, как даже в прошлом году мальчишки не сводили с неё глаз, и…

— Нет, — мягко ответил Руд, чувствуя, что Олит положила на него руку. Дела молча слушала, когда он описывал со всеми ужасными подробностями, как потерял своих детей в ледяной буре.

Когда он закончил, Дела потягивала чай, отводя глаза. У Руда было странное чувство, что она что-то знает, но держит при себе.

Чтобы заполнить тишину, Дела рассказывала историю, ходившую в её землях.

«…И эти два брата, потерявшихся в снегу, в конце концов, упали. Один из них умер. Другой поднялся. Он горевал о своём брате. Но потом он увидел песца, роющегося под бревном — его шкура была белой на белом. Песец ушёл. Но брат знал, что песец вернётся на то же самое место, чтобы забрать то, что закопал. Поэтому он установил ловушку и ждал. Когда песец вернулся, брат поймал его. Но прежде, чем он смог убить его, песец спел для него. Он оплакивал умершего брата, как и…»