А когда такое новшество появлялось, обширный ум их соплеменников был готов его принять. Всё выглядело так, словно они хотели этого. На протяжении семидесяти тысяч лет люди обладали необходимым аппаратным обеспечением. И сейчас Мать, и другие люди, подобные ей, снабжали их программным обеспечением.

Этот новый путь осознания мира уже приносил людям Матери небывалую пользу. Лагерная стоянка, если не принимать во внимание украшения, была обычным беспорядочным скоплением тентов. Но этот последний лагерь был огромным; здесь жило вдвое больше людей по сравнению со временем перед пробуждением сознания Матери. И уже прошло очень много времени с тех пор, как у кого-либо были впалые щёки и распухший от голода живот. Пути Матери вели к успеху.

Мать видела, что девочка Пальчик сидела в одиночестве тени гигантского баобаба. Пальчик, лишь четырнадцати лет от роду, тщательно работала над какой-то новой скульптурой, аккуратно срезая ножом кусочки слоновой кости. Она сидела, скрестив ноги и постелив на колени кусок кожи; глаза Матери, по-прежнему зоркие, различали отблеск стружек слоновой кости на земле вокруг неё. Именно она украсила изящной резьбой в виде головы слона ракушку, которую Проросток отдал речному народу.

Пальчик носила на щеке татуировку — спиральный рисунок, который превратился в знак тех привилегированных людей, которые были ближе всех к Матери: знак отличия её духовенства. Но Пальчик была уже вторым поколением. Она была дочерью Глазастой — которая уже давно умерла, убитая инфекцией от той первой грубой татуировки. Пальчик была отмечена спиральными знаками отличия, пока была ещё младенцем; по тому, насколько эта татуировка исказилась и выцвела, пока она росла, можно было понять, что это была отметка, носить которую было особой честью.

Но девочка быстро росла. Мать знала, что вскоре она должна будет найти ей партнёра — так же, как она выбрала партнёра для её матери, Глазастой. На примете у Матери было несколько кандидатов — мальчиков и молодых мужчин из числа её духовенства; когда придёт время, она доверится своим инстинктам, чтобы сделать правильный выбор.

На неё упала тень. К Матери нерешительно приблизилась женщина, опустив глаза к пыльной земле. Она была молода, но ходила, наклонившись. Она принесла мясо с бедра оленя и положила этот символический дар на землю перед Матерью. «Болеть, — тихо произнесла женщина, опустив голову. — Спина болеть. Идти, голову поднять, спина болеть. Поднять ребёнка, спина болеть».

Мать знала, что ей недавно исполнилось лишь двадцать, но проблемы со спиной мучали эту девушку после того, как несколько лет назад она по глупости ввязалась в состязание по борьбе со своим братом, который был намного старше и тяжелее её.

Мать отказывала почти во всех таких просьбах. Было бы очень плохо, если бы все видели, что она просит о чудесах по требованию — и неважно, работало это, или нет. Но сегодня, наблюдая, как работает маленький гений Пальчик, и согревшись на солнце, она была в экспансивном настроении. Она схватила её за пальцы и жестами показала, чтобы девушка сняла свою повязку из кожи и встала на колени, повернувшись к ней спиной.

Девушка беспрекословно подчинилась, склонившись голой перед Матерью.

Из очага за спиной Мать взяла горстку холодной золы. Она поплевала в неё, сделав жидкую пасту из пыли, и подняла её к пристально глядящим глазницам Молчаливого, чтобы он смог увидеть её. Затем она растёрла золой спину девушки, что-то беззвучно бормоча. Когда зола коснулась её тела, девушка вздрогнула, как будто она всё ещё была горячей.

Закончив работу, Мать шлёпнула девушку по спине и позволила ей встать. Мать погрозила пальцем: «Будь сильной. Не думай о плохом. Не говори ничего плохого». Если бы лечение сработало, Мать подкрепила бы свою репутацию. Если бы не сработало, девушка обвинила бы себя в том, что оказалась не достойной. В любом случае, Мать заработала бы себе ещё немного хорошей репутации.

Девушка нервно кивнула. Удовлетворённая, Мать позволила девушке идти. Она взяла мясо и задвинула его вглубь хижины. Позже кто-нибудь приготовит его и прибережёт для неё.

Обычные дневные заботы.

Примитивное лечение Матери дало её пациентке реальное ощущение облегчения от боли в нездоровой спине. Это было всего лишь то, что однажды назовут эффектом плацебо: поверив в силу лечения, девушка почувствовала себя лучше. Но тот факт, что эффект плацебо воздействовал скорее на ум девушки, чем на её тело, не делал его менее реальным, или менее полезным. Теперь она могла лучше заботиться о своих детях — у которых появится лучший шанс на выживание по сравнению с семьёй матери, которая не верила, и чьи симптомы нельзя было исцелить при помощи плацебо — и в дальнейшем эти дети с большей степенью вероятности обзаведутся собственными детьми, которые унаследуют внутреннюю склонность к вере от своей бабушки.

То же самое получалось и с охотниками. Они начали рисовать изображения животных, на которых охотились, на камнях и стенах своих шалашей, сделанных из шкур. Они преследовали эти образы, поражали их копьём в сердце или в голову, и даже беседовали с животными о том, почему они должны отдавать свою жизнь на пользу людям. С помощью таких ритуалов охотники заглушали свой страх. Они часто получали ранения или гибли из-за собственной неосторожности, но процент их успеха был высоким — выше, чем у тех, кто не верил, что можно каким-то образом разговаривать со своей добычей.

В процессе своего становления люди всё ещё оставались животными, всё ещё подчинялись законам природы. Ни одно новшество в образе их жизни не закрепилось бы, если бы не давало им адаптивного преимущества в бесконечной борьбе за выживание. Способность верить в вещи, которые не были правдой, была мощным средством выживания.

И Мать полусознательно, но наилучшим образом способствовала поддержанию и распространению этой склонности к вере. Выбирая пары для продолжения рода среди своих последователей в вере, Мать создавала репродуктивную изоляцию нового плана. Благодаря ей расхождение между двумя разными группами людей — сторонниками веры и неспособными верить — происходило на удивление быстро и приводило к ощутимым различиям химических особенностей и организации мозга уже за дюжину поколений. Это было началом эпидемии мышления, которая быстро охватит всю популяцию.

Но в остальном мире, за границами области распространения этих людей, в северной Европе и на Дальнем Востоке, люди более древнего типа, могучие костебровые и долговязые ходоки, по-прежнему делали свои более простые инструменты и даже древние ручные топоры, служившие им для тех же целей, что и хитроумные постройки птицам-шалашникам, и жили своей примитивной жизнью, как делали испокон веков.

Позже Мать ещё раз видела ту девушку. Она ходила значительно легче, меньше наклоняя тело. Она улыбнулась и даже помахала Матери, которая позволила себе улыбнуться в ответ.

В конце дня пыльный, измученный жарой и жаждой Проросток вернулся из своей экспедиции на реку. Среди всех изделий, которые он принёс с собой, он выбрал для показа Матери лишь одно. Это была лампа, сделанная из загадочным образом спечённой глины. Он зажёг фитиль, сделанный из коры, и поставил её внутри хижины Матери, осветив тёмное помещение, потому что дневной свет уже померк. Мать кивнула. Это должно у нас быть. Она начала строить планы, обрисовывая их краткими предложениями.

Но Мать заметила странность в поведении Проростка. Став после смерти Глазастой её ближайшим помощником, он проявлял к ней такое же почтение, как и прежде. Однако в его манерах скользило какое-то нетерпение. Но искрящийся свет небольшой лампы вытеснил эти мысли из её головы.

В разведывательные вылазки в окрестности стоянки речного народа Проросток брал своих лучших охотников.

Он объяснял, как хотел осуществить нападение. Он рисовал схематичные карты в пыли и выставлял камни, которые служили моделями строений и людей. Способность к символическому отображению вещей использовалась во многих целях. Социальные охотники всегда должны были координировать своё нападение. Так делали волки, большие кошки и динозавры-рапторы минувших эпох. Но никогда прежде планирование нападения не было столь тщательным и всеобъемлющим, как у этих умных гоминид.