1980 г. Настанет день… Настанет день — мы соберёмся вместе. Не в позабытых снах, а наяву! И наши не расседланные песни Войдут в тугую память, как в траву. Настанет день — и мы поднимем с полки, Как амфоры с глубин морского дна, Альбомы, где сверкая, как осколки, Любимых наших дремлют имена. Настанет день, морозный или пыльный, Исчезнет расстояния изъян. И мы поймём, что всё, что с нами было, Зовётся просто-напросто — друзья. Настанет день… Когда же он настанет?! И лиц созвездья вынырнут из тьмы… Нас соберёт далёкий полустанок, Где будут только память, юность, мы… «Полоска заката светла…» * * * Полоска заката светла, Но крылья ветров тяжелеют: В железные клювы ветра Вложили зимы ожерелье. Не в силах подняться они, Лишь снег исторгают из легких, Лишившись в январские дни Призванья ветров перелетных… В ветвях одичалых берез Заполнены птичьи пробелы. Как прочерки санных борозд, Пусты они и оголтелы. Их песен унылый напев Вонзается в землю, как посох, И тает в морозной крупе: Не голос, а так — отголосок… Стынь Небо светло-голубое. Стынь. Апрельская пора. Мы стоим вдвоём с тобою Между «завтра» и «вчера», Позабыв названья суток… Ветер в улицах шуршит. Этот странный промежуток Ладно скроен, крепко сшит. Но какой мудрец господний, Переврав простой мотив, Взял назвал его — «сегодня», Звуки зябкие сплотив? Вот «вчера» — другое дело! В нём — и пылкость, и металл! Сразу чувствуется — демон Над согласными витал! Сразу чувствуется точность, Вдохновенье, а затем — Окрылённость, полуночность, Исступлённость лёгких тел. Или взять, к примеру, «завтра»: Звук стремителен и чист. По всему видать, что автор Был изрядный оптимист. Выдал — будто выпил залпом! Запечатал, как смолой. Говоришь себе: «до завтра!» — И «сегодня» — с плеч долой! …И ни тени вероломства Не срывается с чела После нашего знакомства Между «завтра» и «вчера»… 1980 г.
Марина Мнишек За белой стеной монастырских черешен Плыл месяц, на ниточке тонкой подвешен. Серебряный шарик на тоненькой нитке Качался в ночи у скрипящей калитки. Шляхетные губы сжимая, корила В саду Самозванца гордячка Марина. А он её гладил зрачком исступлённо… И в воздухе пахло Москвою спалённой. И в воздухе пахло великою смутой, Ромашкой, травою и дикою рутой. Он грудь целовал ей, шелка разгребая. Жгла губы ему её кровь голубая. «Корону! Корону!» — молила Марина. И каплями крови горела малина. …Полки собирались у польской границы, Когда открывала Марина ресницы. И слуги несли ему в кружке рассолу, Сочувственно глядя: Наследник престола!» Он тихо скулил: «Эх, водчонки хотя бы…» …А там, на Руси, уже плакали бабы… 1981 г. Цыганочка Месяц — бубен золотой в звездном балагане, Кони гривами метут спелую траву Вечный призрачный костер. А вокруг — цыгане. Тянут песню чавэле, словно тетиву. Ах, зачем вы забрели в нищенском убранстве В наш безжалостный простор, в наши невода!.. Перепутав времена, мечетесь в пространстве, Как мониста нацепив сонные года Речи жаркие текут, обжигают губы, Позабыт который век и который час!.. Беззаботно могут так только однолюбы На огонь всю ночь глядеть и пускаться в пляс. Но покуда мир стоит, и в крови броженье, — Пусть не высохнет слеза, катит к горлу ком: Выше власти и деньги — вечное движенье! Пой, цыган, пляши, цыган, щелкай языком! В тот день В день, когда с ёлки снимали игрушки — Вату снимали, и дождик, и домик, В день, когда год уходивший всё глуше Кашлял в подъезде, прикрывшись ладонью, В день, когда спрятали бусы и тигра, А на их месте будильник затикал — Что-то сбежало из нашей квартиры, В дверь проскользнув незаметно и тихо. И ничего не случилось как будто. Не одолела ни горечь, ни жалость. Но, просыпаясь, я понял: под утро Что-то из нашей квартиры сбежало. Необъяснимость меня закрутила, Бросила в стужу январских колодцев. Что-то сбежало из нашей квартиры И никогда, никогда не вернётся… |
