1978 г. Горные лыжи Не пойму, ребята, не пойму, Перед кем роняем мы престиж? Как же так, на родине Муму Нету корифеев горных лыж?! И ликуют, видя наш застой, Буржуазные лишенцы и лишенки… Где же горнолыжный наш Толстой?! Где слаломные наши Евтушенки?! Вот смотрю я телик, матерясь: Снова наши дуют. Анекдот! А Суворов в Альпах — русский князь! — Ездил на заду, как патриот! А теперь жидки и немчура Перед нами снеги колупают… Где же скоростные Блюхера?! Где утоп слаломный наш Чапаев?! Плохо проверяют матерьял, Коль на лыжах портят борозду. — Тот не русский, — Гоголь повторял, — Кто не любит быструю езду. Русский дух враги загнали в щель, Водят как детей нас вокруг пальца… Где же горнолыжный наш Кощей?! Кто побил нам слаломные яйца?! Станиславский дока был из док — «Я не верю!» — рыкал, как в бреду, В смысле, чтоб умел любой ездок Перевоплощаться на ходу. Ну, а наших гнут, как каучук, Все таланты, пиявки, отсосали… Где же скоростной наш Бондарчук?! Где же горнолыжный наш Сусанин?! Надо срочно что-то предпринять, Тронуть государственный запас: Сахарова можно променять На специалистов горных трасс. Но бунтарский дух, гляжу, закис. Мало вас мы, фрайеров, давили!.. Где ж Лаврентии Палыч — слаломист?! Где застрял наш горный Джугашвили?.. Городки Июльским утром у реки Собрались наши мужики — Сыграть партейку в городки И принять дозу, Но тут глядим — пылится шлях, И прет на личных «Жигулях» Наш председатель, некто Лях, И сразу — в позу. Он здесь чужак, полячишко дотошный, Перед начальством мечет он икру, Ему плевать на спорт наш городошный — Простую нашу русскую игру. Кричит: «Вы, сукины сыны, Здесь протираете штаны! Мы ж государству сдать должны Излишки мигом! А вам на это наплевать, А чтоб за хлеб повоевать — Так это фигу!» В душе мы с ним, конечно, согласились: В разгар страды — грех на душу берём… Но если б мы с утра не похмелились — Ходить бы ему, гаду, с фонарём! Наш сторож Гриша Пиночет, Философ и авторитет (За что и получил впослед Такое имя), Взял власть за тощие грудки И задышал ему в очки: «Усвой, католик, — городки Для нас святыня, Не порть нам, дядя, шарм и панораму, Не раздражай нас скудостью ума: Мы выполним аграрную программу И хлеб сдадим державе в закрома.» А зоотехник Михаил Ему сто семьдесят налил, И сам до дна опорожнил Свою поллитру: «Чтоб урожаи как след сберечь, Прошу, — грит, — Вас не пренебречь — Давай хлебнем за Вашу Речь За Посполиту. Ты нам родня и враг татарам крымским, Своё ещё мы скажем на полях, А что поляк теперь стал Папой Римским Так и Бжезинский тоже ведь поляк.» Тут председатель осерчал Так, что стакан не замечал, Ногами топал и кричал, Мол, — ух ты, ах ты! Меня Михей толкает в бок: — Гляди, как бьётся, голубок! Видать и впрямь, не дай нам Бог Связаться с шляхтой! У них там в Гданьске нынче забастовки За сахар и за новый профсоюз, Так что, братки, без третьей поллитровки Решить я это дело не берусь. Поляк заныл: «Колхоз, народ…!» — Нас на сознательность берёт, А сам не курит и не пьёт, И спорт не любит… Ну, так и лезет на рожон, Не может он понять, пижон: Мы ж городками бережём Колхозный рубль! Мы в городки куём своё здоровье, И нервы наши, как всегда, крепки. А вот у них там смута с малокровьем, — Поскольку Польше чужды городки. Тут я взял слово и сказал: «Братва, пора кончать базар, Не тратьте попусту накал И пыл, однако. Мы всё же ценим их страну, — Ведь помогали нам в войну Четыре их танкиста, ну, И их собака. Ты, председатель, погоди, не кисни, Нам трудности и смуты — пустяки. Ведь оттого и танки наши быстры, Что весь народ играет в городки! Сейчас партейку мы родим И выйдем в поле, как один, На поруганье не дадим — Мы ж солидарны… Кто врёт, что подвиги редки, — Готовь для сахара кульки, Мы перейдём на буряки И скипидары. Ответим дружно картеровской своре: У дядь из НАТО руки коротки! И вскоре все в Варшавском Договоре Как пить дать, заиграют в городки! Гребля
О Моне Лизе зная понаслышке, С чужих и даже неприличных слов, С младых ногтей любили мы, мальчишки, Одну простую девушку с веслом. Она стояла в сквере у вокзала, С высокой грудью, с чёлкой на пробор, И ни зимой, ни летом не слезала, Блюдя собой отечественный спорт. О ней вздыхать имелись все причины: Ведь в подростковый возраст ключевой По ней мы анатомию учили И точно знали, где у них чего. Волненья наши ширились и крепли, Ночами снился гипсовый корсет… Мы поняли тогда: важнее гребли У нашего народа дела нет! О, вкус познанья — горький вкус лимона. Что в скверик нас заброшенный несло? Мы грезили судьбой Пигмалиона По отношенью к девушке с веслом. Футболочка её в полосках алых И трусики оттенка «мумиё» Отождествляли наши идеалы… И жизнь свою мы строили — с неё. Прошли года. Мы выросли, окрепли. Был каждый сыт, обучен и обут. Все занялись теперь народной греблей: У нас теперь все, как один — гребут! Пусть западный политик пыл умерит — Народ наш их замашки не простит: Вот ведь никто на свете не умеет Прекрасней нас смеяться и грести! Мы любим жить. И мы живём красиво! Когда капитализм пойдёт на слом, Мы на его могиле, словно символ. Поставим нашу девушку с веслом! |
