Я крепко ухватила его за шиворот и поставила на ноги, а потом закинула его руку себе на плечи и то ли затащила, то ли завела его по ступеням к парадной двери. Нас впустила служанка, вставшая, чтобы затопить камины, раньше всех; она была в ужасе от того, что ей пришлось открыть дверь, что было обязанностью дворецкого, и ахнула, обнаружив, что прибыл его милость.

– Помоги, – резко сказала я. – Я не смогу сама поднять его по лестнице.

Она испуганно присела в книксене и поднырнула под другую руку Перри.

– Да, мэм, – сказала она. – Но, мэм, если вам будет угодно, мне не позволено подниматься по парадной лестнице.

– Неважно, – ответила я сквозь зубы.

Перри ухватился за перила и не хотел их отпускать.

– Идем, Перри! – сказала я. – Останешься тут еще хоть ненадолго, тебя увидит мама!

Я думала, это его сдвинет, но не получилось. Он повернулся ко мне, и я увидела, что его голубые глаза внезапно наполнились слезами.

– Ей наплевать, – сказал он. – Она никогда меня не любила и теперь не любит.

– Вздор, – коротко ответила я.

Я отцепила его руку от перил и кивнула служанке. Мы вдвоем рванулись к ступеньке и перетащили Перри через нее. Я услышала позади цокот копыт – это подъехал верхом Джерри, грум, ведший Море в поводу.

– Подожди меня! – крикнула я и снова подхватила Перри, потому что его колени подогнулись.

Мы вошли в холл.

Перегрин рухнул на нижнюю ступеньку лестницы и поднял глаза на меня и служанку.

– Смешно, – произнес он. – Сара? Тебя теперь две.

– Ох, Перри, ну давай же! – сказала я. – Нам нужно дойти до твоей комнаты. Скоро все начнут вставать, нельзя, чтобы тебя в таком виде застали.

Совершенные губы Перри снова мучительно искривились.

– Мне все равно, – сказал он. – Всем все равно. Все знают, что я не так хорош, как Джордж. Никто не ждет, что я буду таким, как Джордж. Никто меня не любит, как его любили.

Я кивнула служанке, мы ухватили его каждая со своей стороны за руки и развернули лицом к лестнице.

– Все любили Джорджа, – мрачно произнес Перри.

Мы со служанкой поднялись на две ступеньки, а потом, увлекаемые назад мертвым грузом в лице Перри, попятились и шагнули на одну вниз.

– Он был вылитый папа, – сказал Перри. – И папа любил его как сына.

Пока Перри размышлял над этим, мы преодолели некоторое расстояние, почти дойдя до первой площадки. Но Перри ухватился за перила и повернулся ко мне, чтобы объяснить.

– Он и был его сыном, понимаешь, – сказал он.

– Знаю, Перри, – успокаивающим голосом произнесла я.

Мы снова подхватили его и начали подниматься к следующей площадке.

– Я тоже его сын, – грустно сказал Перри. – Но это было неважно.

Я смотрела на его ноги в дорогих сапогах. Он отчасти шагал сам, отчасти позволял себя тащить.

– Папа всегда говорил, что я похож на маму. Не на него, – сказал Перри. – Говорил, что я похож на девочку. Звал меня «маленькая мисс Перегрин».

На этот раз остановилась я, и это стоило нам нескольких ступенек.

– Что? – спросила я.

– Звал меня «хорошенькой мисс Перегрин», – ответил Перри. – Я никогда не чувствовал, что я ему нравлюсь. Меня отослали в школу, когда мне было шесть. Домой на каникулы никогда не брали. Где я только не был! В Шотландии, в Лондоне, даже как-то раз во Франции. А дома с ним и Джорджем – никогда.

Из глаз у него лились слезы, лицо было мокрым.

– Когда Джордж и папа умерли, я думал, все будет по-другому, – сказал он. – Но, наверное, я просто не похож на лорда.

– Похож! – яростно выговорила я. – Похож ты на лорда. Ты на ангела похож, Перри. Ты самый красивый мужчина из всех, кого я знаю. И если сможешь не пить, будешь хорошим человеком.

– Ты думаешь? – лицо Перри немножко прояснилось. – Да, думаю, смогу.

Он на мгновение задумался и тут же отрекся:

– Но лучше я буду пьяницей.

Мы добрались до двери его спальни и теперь вдвоем со служанкой заталкивали его в комнату.

– Надо, наверное, снять с него сапоги? – спросила я.

Она присела.

– Мэм, прошу вас, мне не позволено входить в спальни.

– Ладно, – сказала я.

Я устала от условностей этого дома, от этой жизни, в которой шестилетнего мальчика могли отослать в школу и больше не пускать домой.

– Можешь идти.

Я сунула руку в карман и нашла шестипенсовик.

– Вот, – сказала я. – Спасибо, что помогла.

Глаза служанки расширились, и я вдруг вспомнила, что мог значить шестипенсовик для молоденькой девчонки, вроде этой.

Вроде нас двоих, тогдашних.

Служанка вышла и закрыла за собой дверь, а я принялась возиться с сапогами Перри. К тому моменту, когда я их сняла, Перри лежал на спине, и из-под его опущенных век текли слезы. Когда я села рядом с ним на кровать, он повернулся и зарылся лицом мне в колени.

– Я никогда никого не полюблю, как Джорджа, – печально произнес он. – Если бы только он был жив и мне больше не надо было быть лордом! Не надо жениться, заводить наследника, ничего не надо.

Я погладила его светлые кудри, закрутив одно колечко вокруг указательного пальца.

– Я знаю, – нежно сказала я. – Мне тоже кое-кого не хватает.

Он крепче обнял меня за талию, и я почувствовала, как вздрагивают его плечи, когда он всхлипывает.

– Сара, – глухо сказал он. – Господи, Сара, вытащи меня из этого всего. Я словно с каждым днем все несчастнее и несчастнее, и ничего не помогает.

– Ну-ну, – беспомощно сказала я.

Похлопала его по плечу и погладила по спине, как маленького мальчика, который плачет из-за тайной печали.

– Я должен занять папино место, а все знают, что я не гожусь, – сказал Перри.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Глаза у него были красные от слез и выпитого.

– Я должен занять место Джорджа, а никто не будет меня любить так, как любили Джорджа, – сказал он.

Я подняла руку и прижала ладонь к его щеке.

– Я буду, – промолвила я.

Я едва понимала, что говорю. Моя скорбь о ней, моя печаль и одиночество от пустоты той жизни, которой мы все жили, поднялись во мне половодьем и сказали, что между нами должна быть любовь. Что, по крайней мере, мы с Перри можем быть добры друг к другу. Что передо мной человек, страдающий, как ребенок, впавший в такое отчаяние, что даже я, со всей своей болью и неудачами, могла ему помочь.

– Не печалься, Перри, – нежно сказала я. – Я могу о тебе заботиться. Мы здесь пробудем еще недолго, а потом вернемся домой и будем вместе жить в Широком Доле. О Джордже забудут, о твоем папе тоже забудут. Мы будем хорошо управлять поместьем, вместе, и все увидят, что ты хороший человек. Даже твоя мама будет довольна, когда увидит, как хорошо ты можешь управлять поместьем.

– Правда? – спросил он, доверчиво, как дитя.

– Еще бы, – ответила я. – Мы будем вместе учиться. Увидишь. В конце концов мы будем счастливы.

Он позволил мне ласково уложить его на подушку и накрыть покрывалом. Закрыл глаза, но продолжал крепко сжимать мою руку.

– Не бросай меня, – сказал он.

– Не брошу, – ответила я.

– Никогда не бросай меня, Сара, – жалобно сказал он.

Вскоре его рука отпустила мою, и через пару минут он уснул и засопел. Я вспомнила про приятеля па, который захлебнулся рвотой во сне, и перевернула голову Перри на тонкой льняной подушке набок, чтобы он не лежал на спине. Потом на цыпочках вышла из комнаты, тихо спустилась в холл и отворила парадную дверь, за которой меня ждал Море. Увидев меня, он выставил уши.

Грум подсадил меня в седло, и мы направились в парк в молчании. Я по привычке двигалась вместе с Морем и, удержав его, когда мимо нас, слишком близко, пронесся доверху груженный фургон, подумала о Перри. Я думала о нем с нежностью и жалостью. С любовью и сочувствием. Но какая-то крохотная часть меня заговорила голосом цыганки с жестким лицом, цыганки, которая всегда была неподалеку, в глубине моей головы.

«Он слабак и дурак», – произнес этот голос.

Он еще спал, когда я вернулась, но горничная леди Клары поднималась по лестнице с горячим шоколадом для ее милости.