"Кто говорит?"

"С кем имею честь? Это пани Вахицкая?"

"Ее нет дома!" — отвечал кто-то, но мне показалось, что я узнал голос вашей матери.

"Минутку, минутку, — крикнул я. — Пожалуйста, не вешайте трубку, говорит доктор Новоницкий".

"Ох, господин доктор, это вы! А я уже думала бог знает что!"

"Почему вы не поехали в Каролин, ведь мы договорились? Вас там ждут!"

"Ох, доктор, вы не могли бы приехать? Я заплачу… любой гонорар… Он все молодеет! Я этого не вынесу. Второй день не выхожу из комнаты".

"Да что вы, что вы! Это все нервы. Хорошо, я приеду к вам еще сегодня. Но что случилось, почему вы не выходите из комнаты?"

"Вы хотите, чтобы я сказала об этом по телефону?"

"Прошу вас, спокойно ждите. Я сейчас сажусь в машину и еду. У меня "мерседес". Пока, до свидания".

Я положил трубку. Перенес часы приема пациентов на другое время и на машине отправился в Ченстохову. Вы, наверное, знаете, что представляет собой дом вашей матери?

— Так получилось, что впервые я попал туда всего лишь несколько дней назад, уже после, после…

— Понимаю. Но меня это не касается. Вы, наверное, заметили, как забаррикадирована парадная дверь? Словно бы это вход в какую-то сокровищницу. Открыла дверь перепуганная кухарка, дрожащая от страха. "Хозяйка, — говорит, — закрылась в гостиной и уже два дня в рот ничего не берет!" Чтобы договориться с кухаркой, пришлось кричать во все горло, у нее что-то с ушами, буквально ничего не слышит и все время отвечает невпопад. Наконец она подвела меня к закрытой двери. Стучу. Никто не отвечает. Пробую повернуть дверную ручку — не поворачивается.

"Прошу вас, откройте, это доктор Новоницкий. Приехал на машине! — кричу я через дверь. — Откройте, пожалуйста, и, ради бога, не волнуйтесь, не делайте из мухи слона! Уверяю вас, это нервы, всего лишь нервы!"

"Ах, это вы, господин доктор! Слава богу!" — раздается ее голос, а потом грохот передвигаемой мебели. Наконец двери открываются, и я вижу стоящий наискосок у порога шкаф, а рядом, на середине комнаты, диван. Я понял, что она пыталась забаррикадировать дверь.

"Ну так как? — спрашиваю я спокойно. — Как быть с Каролином? Почему вы не поехали? Я сейчас сделаю вам укол".

"Мне хотелось бы, чтобы вы сами увидели и убедились… — говорит она. — Это ужасно, это страшно!"

"Что именно?"

"Он… помолодел!"

"Что значит — помолодел? Кто он?"

"Войдите ко мне, доктор!" — И она провела меня в свою спальню.

Приоткрыла створку дверей, а сама стоит сбоку. Я увидел ее постель, накрытую одеялом, приготовленную ко сну.

"Ну и как?" — спрашивает.

"Обыкновенная кровать, только и всего. Никакого мужчины нет, не нужно бояться".

"Но ведь он все молодеет! С каждым днем!" — закричала она, и лицо у нее побелело.

Я никак не мог понять, что могут означать слова "он молодеет". И все же мало-помалу мне удалось добиться от нее, что… Надо сказать, случай из ряда вон выходящий. В конце концов я добился от нее, в чем дело. Это была галлюцинация особого типа. Оказалось, что лежавший на кровати мужчина с каждым днем становился моложе.

"Не так давно, месяц назад, ему было сорок шесть, — кричит она. — У него были седоватые усики. А теперь, теперь ему около тридцати, усики стали тоньше, без единого седого волоска!.. Доктор… вы узнаете его?" — спрашивает и хватает меня за руку.

Мы вернулись в гостиную, где я ей вкатил целую ампулу. На диване лежал плед. Должно быть, она боялась собственной спальни и постели, раз ей казалось, что там кто-то лежит. Я сказал, что сейчас сам, лично, отвезу ее в Каролин. Собраны ли вещи? Она показала закрытый на ключ чемодан. Через несколько минут немного расслабилась… Мое присутствие ее несколько успокоило. Все, все ее действия были вполне нормальными, за исключением того, что имело отношение к кровати. Она позвонила, кажется, своему адвокату и попросила его вместе с женой прийти за ключами. Просила приглядывать за домом в ее отсутствие. Память у нее тоже была в полном порядке, она помнила, какая сегодня дата и так далее. Оставила для адвоката деньги в конверте и при мне написала записку — указала сумму на расходы. Потом вдруг что-то опять на нее нашло. Не поеду в Каролин ни за что! Почему? Слишком близко от Варшавы! Сказала, что предпочла бы быть где-нибудь подальше, лучше в Кракове, потому что знает тамошнего воеводу. Нет ли под Краковом какого-нибудь санатория для нервнобольных? Да, конечно, есть Батовицы, под самым Краковом. Но как вы туда доберетесь? На поезде — исключено. Кто-то должен вас сопровождать. А мне нужно возвращаться в Варшаву. Она подошла к окну и поглядела на цветник. Роскошные цветы, ничего не скажешь, я ведь и сам, прошу простить за отступление, родился и провел детство в родовом имении своих родителей, к-хм, к-хм, вернее, в доме моей матери, урожденной графини Нетулицкой, К-хм, у нас там были дивные клумбы и оранжереи. Ну что же, все исчезло, как говорят — "с дымом пожаров", раздел земли, к-хм… Ах, солдатня, скажу я вам, хоть вы и не разделяете моих взглядов, остается солдатней. Живем во времена Гракхов! Ах, что там говорить!..

Доктор неожиданно вдруг махнул рукой и окинул Леона эдаким колючим взглядом. Даже с каплей презрения. Но вероятно, вспомнил об обещанном гонораре и, взглянув на часы, стал чуть быстрее извлекать из себя слова.

— Ваша матушка наконец отошла от окна и сказала, что попробует договориться по телефону, может, какой-нибудь старый приятель отвезет ее на машине в эти самые Батовицы. Пожалуйста, ради бога, звоните! Я присутствовал при ее телефонном разговоре. Пани Вахицкая позвонила, должно быть, к кому-то… — тут доктор Новоницкий слегка поморщился, — к кому-то из своих давних единомышленников.

"Это ты, Рябчик?" — спросила она кого-то. Может, это был не Рябчик, а какой-то Гусь, точно не помню, но речь шла о птице. К-хм… К-хм… "Слушай, старина! — сказала она. — Ты не мог бы оказать мне услугу, отвезти на машине в Краков? Нет, нет! Именно сегодня. Врач говорит, откладывать нельзя. У меня бессонница, только не болтай об этом, понимаешь? Ну и вообще скверно себя чувствую. Нервы. Приезжай как можно скорее, вещи уложены", — повесила трубку и тут же при мне стала запирать все шкафы и ящики.

Я вспомнил, что она два дня ничего не ела, и тут же вызвал звонком прислугу. Велел принести бульона или еще что-нибудь и две чашки. Две, хотя сам я и не был голоден. Но я знал, зачем я это делаю.

"Вы должны непременно что-то съесть", — сказал я ей.

"Ни за что! Вы шутите, доктор? Этого только не хватало, — и рассмеялась. Знаете, эдаким характерным смешком. А потом подозрительно покосилась на супницу. — Я и вам, господин доктор, не советую пробовать. Ведь… ведь… — тут она заговорила шепотом, — …моя кухарка у них на службе".

"Что значит — у них? Они, у них, он — уверяю вас, это вздор — здесь никого нет, можете мне поверить. Это все нервы. Совсем наоборот. Видите, я наливаю супу в чашку вам, а заодно и себе. Это суп, обыкновенный щавелевый суп. И даже довольно вкусный. Прошу вас, выпейте вместе со мной!"

"А почему бы и нет, — вдруг воскликнула она. — Если вы пьете, то и я могу попробовать", — и тут же стала пить из чашки.

"Это уже первый шаг к выздоровлению, — говорю я. — Выше голову, и главное, выполнять предписания врачей. Увидите, после нескольких недель пребывания в Батовицах вы обретете душевное равновесие". — Она отставила в сторону чашку и снова побледнела.

"Мундиры!" — произнесла.

"Где вы видите тут мундиры? Вам почудилось!"

"Нет! Я забыла сказать, что он… он, — и тут она показала на дверь спальни, — он все время меняет мундиры! А следовательно, и чины…"