Вниманию советского читателя предлагается роман Михала Хороманьского (1904–1972) «Певец тропических островов» (по-польски «Словацкий тропических островов»)[1].

Это первый роман на русском языке известного польского писателя. Вместе с тем это и одно из его последних произведений: три года спустя после выхода книги писателя не стало.

М. Хороманьский начинал свою литературную деятельность еще в довоенной Польше. К моменту появления «Певца…» он являлся уже автором более чем полутора десятков книг: романов, повестей, рассказов, пьес и очерков.

В последние годы жизни писателя литературная критика отмечала больше «странность» и «необычность» его романов, «парадоксы» его творчества, не вникая при этом глубоко в суть самих вещей. «Феномен» Хороманьского пытались даже объяснять необычайностью самой его жизненной и творческой судьбы.

Жизнь писателя действительно складывалась временами далеко не заурядным образом. Достаточно сказать, что будущий автор «Певца…» родился на Украине, в Елизаветграде (ныне Кировоград). Отец его — поляк, мать — русская. Приехав с матерью в 1924 году, вскоре после смерти отца, в Польшу, к родственникам, двадцатилетний Михал почти совсем не знал польского языка. Это были трудные для него времена, к тому же он был тяжело болен костным туберкулезом. Совсем еще молодой человек несколько лет чувствовал себя почти инвалидом. В эти годы Хороманьский много занимался переводом на русский язык стихов молодых польских поэтов. Постепенно он овладевал польским языком и начал пробовать свои силы как прозаик.

Первый же большой роман М. Хороманьского, «Ревность и медицина» (1932), сразу принес ему известность. Роман за год выдержал два издания (случай по тем временам почти невероятный!). Автор был удостоен премии молодых, присуждаемой Польской академией литературы, Роман тотчас же перевели на многие иностранные языки.

Чем же объяснялся этот успех?

Популярности книги отчасти способствовала уже ее «проблематика» — любовь, ревность, супружеская измена. Ведь это одна из «вечных» тем литературы. К тому же и сама проблема «любовного треугольника» была представлена Хороманьским своеобразно и небанально. Автор при этом не очень драматизирует события. Он повествует обо всем как бы с легкой иронией, давая тем самым понять читателю, что герои сумеют найти выход из положения и что время, когда такие дела решались пистолетом, дуэлью, миновало.

Единственное, что показано в романе без тени иронии, всерьез, — как раз больница, где жизнь и смерть соседствуют, где горе и человеческие страдания — ежедневный больничный «быт». И здесь автор предельно сдержан, подчас даже суховат. Но именно этим он и достигает наибольшего эффекта. Не случайно сцену, где рассказано, как герой романа хирург Тамтен оперирует свою возлюбленную Ребекку, критика единодушно причислила к классическим страницам польской литературы.

Две «сквозные» темы в книге, обозначенные в заглавии, развиваются, нигде не сливаясь, скорее даже противостоя друг другу: ревность и медицина, а другими словами — любовь и смерть. Контрастность и позволяет резким контуром выделить фигуры главных героев, задать как бы убыстренный, почти лихорадочный темп событиям. Недаром по страницам книги гуляет ветер, набирающий все большую силу, словно продувающий насквозь улочки небольшого городка. Симфония ветра — своего рода музыкальный аккомпанемент к бурному роману Тамтена и Ребекки. И эта музыка созвучна их чувству…

Шумный успех книги не вскружил голову молодому прозаику. Он продолжает сосредоточенно работать. Но новые публикации не получают того резонанса, что «Ревность и медицина». Его пьеса «Человек действия», поставленная незадолго до войны в одном из варшавских театров, проваливается. Вчерашние друзья печатают об этом спектакле уничижительные рецензии. М. Хороманьский всерьез начинает поговаривать о том, что намерен оставить литературу.

И он действительно прекращает писать. В 1938 году знакомится с берлинской танцовщицей Рут Сорель, приехавшей на гастроли в Варшаву, вскоре она становится его женой. Война застает их в Варшаве. Но им удается выехать через Австрию, Италию во Францию, потом они переправляются в Южную Америку. Пребывание в тамошнем эмигрантском мирке для Хороманьского оказывается невыносимым. Супруги переезжают в Канаду, в Монреаль. Здесь Рут Сорель организует в конце войны балетную школу, ставит балетные спектакли. Постановки имеют успех. Их материальное положение наконец-то существенно поправляется. Но Хороманьского угнетает другое: в эмиграции он не в состоянии писать.

Его творческая «пауза» длится почти два десятка лет, он понимает, что этот процесс, возможно, уже необратим. И у него появляется желание вернуться на родину, просто «чтобы умереть», как признается он позже без тени иронии или рисовки одному из своих варшавских друзей.

В 1957 году Хороманьский с женой снова в Варшаве. Первое время писатель занимается переизданием старых вещей: заново выходит «Ревность и медицина», он составляет сборник рассказов — из тех, что были рассеяны в довоенной периодике. А вскоре происходит удивительное: у Хороманьского снова наступает период интенсивной творческой активности. Большинство своих произведений он написал после возвращения в Польшу; за десять-двенадцать лет, отпущенных ему судьбой, он создает свыше десяти романов, много повестей и рассказов…

Творческая биография М. Хороманьского, таким образом, действительно во многом необычна. Это, впрочем, вовсе не значит, что необычностью ее можно объяснить всю особенность и неповторимость его книг.

Обратимся поэтому лучше к самому роману «Певец тропических островов». Книга имела немалый успех у читателей. За короткий срок ее потребовалось переиздать, чтобы удовлетворить растущий читательский спрос.

Интерес читателей как бы разминулся с заинтересованностью критики. Этот роман не вызвал в критике почти никакого отзвука: две-три коротенькие рецензии в литературной прессе — вот, по существу, и вся реакция. В чем же причина этого читательского успеха? У Хороманьского был свой постоянный и довольно широкий круг читателей, его книги, как правило, не залеживались на прилавках магазинов. Что же касается данного романа, то интерес к нему определялся еще одним дополнительным импульсом. Уже само название книги не могло не привлечь читателей: «Певец тропических островов» — это не кто иной, как Конрад. Джозеф Конрад — классик английской литературы и вместе с тем поляк Теодор Юзеф Конрад Коженёвский, к которому в Польше сохраняется устойчивый интерес.

Поначалу некоторые литераторы в Польше не могли простить Кон-ралу того, что он стал писать по-английски. Автор «Лорда Джима» болезненно воспринимал упреки. В одном из писем на родину к своему однофамильцу Юзефу Коженёвскому, директору библиотеки Ягеллонского университета, он писал: «… позволю себе заметить, что ни от национальности, ни от нашей общей фамилии я не отрекался успеха ради. Общеизвестно, что я остался поляком и что Юзеф Конрад — это два моих имени, данных мне при крещении, из которых второе я употребляю в качестве фамилии, дабы моя собственная не искажалась в устах чужеземцев, что для меня невыносимо! Не думаю, что я изменил родине, сумев доказать англичанам, что шляхтич с Украины способен быть не менее дельным моряком, чем они, и иметь возможность кое-что рассказать им на их родном языке».

Однако по мере того, как литературная слава Конрада росла, на родине отношение к нему менялось. Стали выходить многочисленные переводы его произведений на польский язык, что, конечно, способствовало росту популярности писателя.

В 30-е годы (когда и разворачивается действие романа М. Хороманьского) популярность Конрада в Польше еще более возрастает. Это обстоятельство нельзя объяснить простой «модой на Конрада», получившего широчайшее признание в англоязычных странах. Существеннее, пожалуй, другое. В произведениях поляка Конрада Коженёвского было нечто особое, находившее живой отзвук в сердцах польских читателей, а именно романтический порыв, свойственный любимым его героям, их гордость, мужество, готовность пожертвовать собой во имя дела — все то, что было связано у Конрада с польской национальной культурой, с творчеством великих польских поэтов-романтиков А. Мицкевича и Ю. Словацкого.