— Барин, у вас, наверное, во рту пересохло? — сразу же душевно заворковал он. — Не иначе будет дождь, в ногу отдает, ночью дышать было нечем. А небо обманчивое. Сегодня утром ясное было, а потом тучка за тучкой. Ну и что тут скажешь? Теперь, на старости лет, я ничему не доверяю, даже собственной ноге… Жизнь такая, ни за что поручиться нельзя. Думал вчера, вернетесь ли вы к ночи из Ченстоховы или там переночевать вздумаете? У вас, барин, наверное, там родственники?

Добродушный белоголовый коридорный, кажется всю жизнь прослуживший в "Бристоле", бесшумно поставил пиво и портер на столик возле дивана. Леон стоял у окна, время от времени поглядывая на Вислу.

— Теперь уже нет, — отозвался он.

— Ах, понимаю, понимаю. Коварная штука жизнь, барин, ох и коварная. Ничему нельзя верить. Я даже самому себе не доверяю. Бутылочки открыть? Может, лучше оставить штопор, чтобы не выдыхалось? И еще пан директор велели передать вам маленькую просьбу… Они очень просили, чтобы вы их поняли и не имели к дирекции претензий.

— А в чем дело?

— Пан директор получили телеграмму от нашего маэстро, он на днях приедет из Закопане. Маэстро всегда останавливается в пятьсот двадцать седьмом номере. Так вот, если он приедет — наш пан директор просили извиниться перед вами. Спрашивали: может, вы не обидитесь и на ли несколько дней перейдете в другой номер? Не откажите, барин, голубчик! Есть у нас отличный угловой номер с окнами на Каровую и Краковское Предместье. Пан директор просят извинения. Если бы не маэстро…

— Какой маэстро? — удивился Вахицкий.

— Маэстро Шимановский.

— Уж не композитор ли?! — воскликнул Леон.

— Он, он, барин. Маэстро Шимановский, когда бывают в Варшаве, непременно останавливаются у нас, в этом номере.

— Ха, тогда совсем другое дело. Сочту за честь. Только предупредите меня за несколько часов, а потом перенесете мою сумку. Ничего особенного, обычное дело. Даже приятно.

— Спасибо, барин. Дирекция приносит извинения.

За окном виднелись крыши домов и слегка клонившиеся вниз верхушки деревьев, а внизу голубела Висла, оттененная темневшей вдали Прагой[15]. По реке, словно игрушка для послушных детей, плыл белый прогулочный пароход, скорее всего "Сказка"; "Спортивный", разумеется отсюда невидимый, находился где-то слева. Но какое небо!.. Убожество, даже не городская, а какая-то провинциальная серятина. Какая-то дыра вместо небес, даже чудно, что из зарослей, окружавших "Спортивный", она выглядела так заманчиво. Ха! А впрочем, кто знает, кто знает, как это почтенный старикан только что выразился? Сказал, что небо обманчиво. Ха! Леон обернулся, его вдруг заинтриговало, почему старик все не уходит. Ведь открыл уже две бутылки и, казалось бы, делать ему тут вроде бы нечего. Словно родной дядюшка, старик ласково приглядывался к своему любимцу "барину". И вдруг, бесшумно ступая в своих туфлях, засеменил к окну.

— Барин, ваша милость, — начал он, вынимая из кармана своего черного пиджачка какую-то фотографию. — Я хотел бы передать еще одну просьбу. Это уже не от директора, один постоялец спрашивал у меня, но так просто, частным образом. Прошу прощения, ваша милость, вот у меня фотография, вы часом не знаете этих людей?

Это был моментальный, сделанный на улице снимок. Из магазина братьев Пакульских (бакалея, вино и деликатесы) выходила молодая смеющаяся пара. Фотограф "схватил" их в движении, в тот момент, когда оба они делают шаг с правой ноги. Одеты весьма скромно. Девушка в пестром платьице со светлыми, коротко подстриженными волосами и с челкой на лбу и юноша лет двадцати двух-трех в незастегнутой, спортивного покроя рубахе. Эти лица были ему совершенно незнакомы.

— Понятия не имею. — Леон вернул фотографию.

Странная вещь! Небо, на которое он снова посмотрел, было теперь несколько иное — не такое серое и обманчивое. Несомненно, из-за меня заварилась каша, думал он. Что бы это могло значить — какой-то постоялец частным образом разузнает у старикана про какую-то незнакомую мне парочку? Не оказаться бы в дураках. Частное лицо в служебное время может носить и полицейский мундир.

Коридорный мелкими шажками засеменил из номера. Леон сел на диван, и примерно через час все бутылки были пустыми.

Поезд, который всегда мчался вдаль в окружении удивительных пейзажей, тронулся. За окнами что-то замелькало. Ау-ау! И тут снова словно бы бес в него вселился. Захотелось вступить в игру, усилить замешательство. Если я чего-то не понимаю, пусть и другие не понимают. Желание" усложнить ситуацию, ради того чтобы однообразную унылость серых небес сменили черные клубящиеся тучи.

Вперед навстречу ветру, вперед навстречу ветру! — примерно такие слова повторял морской волк Мак-Вир (конрадовский персонаж), капитан судна "Нань-Шань", которого где-то в южных морях настиг тайфун. "В самое сердце тайфуна". "Слушаюсь, сэр!" — воскликнул первый помощник капитана Джакс, с непромокаемого плаща которого стекали потоки воды…"

Что-то в этом роде мелькало за окнами поезда. Леон звонком вызвал коридорного.

— Покажите еще разок фотографию. — сказал он старику, вошедшему в номер. И долго разглядывал ее, двусмысленно улыбаясь. — Ха! — воскликнул он наконец.

— Может, вы кого-то из них знаете?

— О нет! — ответил он, вернув снимок.

Тень пробежала по лицу старика, и он как-то странно поглядел на Леона.

Изо дня в лень Леон в шесть вечера приходил в "Спортивный". Ему казалось, что с его присутствием там постепенно начинают мириться. Правда, и хозяин, и Вальдемар по прежнему встречали его с кислыми минами, но зато во взгляде хозяйки уже можно было прочесть не только приглашение принять участие в чем-то смешном, в нем угадывалась и жажда посплетничать.

Как-то раз, с несколько претенциозным поклоном, он подошел к стойке.

— Нет ли у вас спичек, мои кончились.

Хозяин и официант минуту назад вышли. Крошка Штайс в рубашке с засученными рукавами и в лакированных полуботинках, со стоном проклиная тяжелые времена, тащил с помощью своего Рикардо тяжелый, обернутый в серую бумагу сверток. Они спустились вниз по ступенькам, а потом, почему-то свернув налево, по глинистой тропе сошли вниз и направились к скромной будке, где давали напрокат лодки. Сначала исчезли их ноги, потом спины и наконец макушки.

— Благодарю вас, — воскликнул Вахицкий все с той же шутливой претенциозностью.

Пухлая розовенькая ручка с массивным кольцом на среднем пальце высунулась из-за кассы и любезно протянула коробку спичек. Он закурил. Ха! Любопытно было бы знать, как долго ему еще торчать в Варшаве. Он занимал должность в Кракове, но недавно получил наследство и хотел бы попутешествовать, поехать поглядеть мир.

— Куда? Я и сам не знаю. Лишь бы не сидеть на месте. Знаете, хотелось бы совершить некое экзотическое путешествие, — сказал он несколько двусмысленно. — Что? Что? Когда?..

Леон по-птичьи раскинул руки, словно готовясь к полету. Если бы это зависело от него. Дом, который он недавно получил в наследство, находится в Ченстохове, и нужно ждать известий, кто знает, когда посредник его продаст. Дом недурной, правда одноэтажный, но с садом. Участок и в самом деле довольно большой.

Как можно меньше вранья, поменьше вранья, повторял он про себя. И все же совсем обойтись без вранья не смог.

— Я, если так можно выразиться, сударыня, по образованию скорее коммерсант, человек деловой, но жалею иногда… Ха, жалею, что не стал литературным критиком.

— Вы любите критиковать? — спросила она.

— Скорее наоборот, — улыбнулся он. — Как вы уже успели заметить, я обычно прихожу с какой-нибудь книжкой. Названия разные, но автор всегда один и тот же. Знаменитый наш соотечественник. К примеру, вот эта, "Каприз Олмэйера". Может, хотите почитать? Сижу я у вас под каштаном и думаю — а что, если попробовать? Вот теперь есть у меня кое-какие деньжата и время свободное. Почему бы не попробовать и не написать что-нибудь об этих книжках?